— Твоя работа? — спросил я.
— Вот еще, — дернулась она. — Охота мне… связываться.
Историю вела, как мне успел сказать Боря, заместитель директора по внеклассной работе Надежда Михайловна Богданова. Она уже вошла в класс и открыла журнал, а я все еще стоял около своего стола.
— Новенький? — спросила Надежда Михайловна. — Что же ты стоишь? Не робей, садись на свое место.
В задних рядах захихикали. А я, повернувшись, пошел к доске.
— Куда же ты? — удивилась учительница. — Садись на место. Не мешай вести урок.
Но я упрямо шел вперед. И уже у самой доски, протянув руку за тряпкой, счел нужным объяснить:
— Тут кто-то мелком измазал наш стол. Я боюсь, что моя соседка испачкает платье и ей дома за это попадет.
Я взял тряпку, прошел к столу и стер проведенную мелом черту.
Надежда Михайловна спокойно ждала, пока я закончу эту операцию. Потом сказала:
— Послушай, Сережа (наверное, в классном журнале она вычитала мое имя), с первого дня ты нарушаешь порядок. Это не годится. Делаю тебе замечание. И запомни: еще одно такое замечание, и я попрошу тебя из класса.
Я молча опустился на свое место.
— Что, достукался? — сверкнула на меня темными, но вовсе не злыми глазами Нина.
Все-таки я решил выяснить после уроков, действительно ли у Нины такая плохая память, что она забыла о вчерашней нашей встрече. Отец мой оказался приятелем ее отца. Они столкнулись лицом к лицу у остановки автобуса. Разговорились. Один представил свою дочку, другой сына. Мой отец посетовал, что приходится отправлять сына в новую школу, когда учебный год уже начался. А Нина тут же вставила:
— У нас школа хорошая.
— Правда, хорошая? — не утерпел я.
— Приходи, сам убедишься.
А в классе сделала вид, будто не знает меня.
Теперь я хотел понять, что случилось. Но сколько ни вертелся во дворе школы, Нина не выходила. Присел на скамейку. Решил ждать хоть до ночи. Вывела меня из задумчивости Света. Подбежала, хохотнула, толкнула в бок портфелем:
— Новенький! Нину, что ль, ждешь? Не дождешься. Она сразу после уроков домой ушла. Вон с той стороны. Через двор. Там дырка в заборе есть. Ты новенький, не знаешь.
Я ничего не ответил. Встал, поднял с земли свой портфель и медленно побрел домой.
ПЕРВЫЕ НЕПРИЯТНОСТИ
Мне хотелось побыть одному. Подумать. А может, просто немного успокоиться, поостыть. Но и отец и мать оба оказались дома. Только, наверное, и ждали моего возвращения из школы. И сразу — с расспросами: как да что? Понравилось ли? Хорошо ли встретили? Словно я в гости ездил. Хотел промолчать. Да разве от них скроешь! К тому же у меня на лице, видно, было написано все мое неудовольствие. Пришлось рассказать и про соседку, и про замечание, полученное от учительницы.
— Не повезло мне, — угрюмо подытожил я.
Отец тут же принялся доказывать обратное:
— Да что ты! Помню, когда я учился, все мальчишки только и мечтали сидеть с девчонками. Я, например, у своей соседки всегда задачки списывал.
— Ну вот еще! — запротестовала мать. — Чему ребенка учишь?
— А что поделаешь, — развел руками отец. — Что было — то было. Каюсь, допускал ошибку. Вот и не вышло из меня инженера.
Папа у меня чудак. Чуть что — так кается. А ведь все знают, что он лучший токарь на заводе. Инструментальщик. Инженеры к нему за советом идут. Про это молчит.
Но мне-то от всего этого не легче. Сделал бравый вид, после обеда засел готовить уроки. Наутро в школу шел с неохотой. И словно предчувствовал: кто-то опять наш стол разделил пополам мелом. Я не обратил внимания. Думаю, ладно, посмотрим, что дальше будет. На большой перемене подходит ко мне Стасик Перепелкин:
— Хотел тебя предупредить, да вижу, сам понял: линию эту не стирай. Пускай между вами водораздел будет. Так надо.
— Кому надо?
— Нам надо. Мне.
— Я у тебя в подчинении не состою.
Но Стасик твердит свое:
— Не будь дураком, прислушайся к умному совету.
— И не подумаю.
Повернулся и ушел. А едва начался урок, взял тряпку и стер этот противный водораздел к черту. Минут пять тер, аж руки заныли. Получил замечание теперь уже от Ольги Федоровны, нашей классной руководительницы. Соседка по столу всю эту мою операцию будто и не видела. Так, глазами скосит и отвернется. Сидит, как истукан, словно ее не касается. Но я тоже выдержал марку. Молча отнес тряпку и сел на место.
После занятий за мной увязался Стасик. Что ж, думаю, отступать не буду. Сердце, конечно, немножко постукивает, но ничего, терпимо. Стасик догнал меня в сквере.
— Погоди, поговорить надо. Чего удираешь?
Голос у него скрипучий, дребезжащий.
— Почему не внял разумному совету? Я ж тебя предупреждал.
— А кто ты такой?
— Мы — общественность.
Я усмехнулся:
— Мычать и корова может.
Стасик побагровел:
— Брось самовольничать! И к Нине не лезь. Без тебя есть у нее друзья.
— Не нужна мне ваша Нина, а насмехаться над собой не позволю. И водораздел твой, если еще раз проведешь, сотру.
— Сотрешь?
— Сотру.
— Ну, сейчас ты у меня получишь.
Он выставил вперед кулаки. Я приготовился дать сдачи. Но тут из-за поворота вышли четверо наших одноклассников. Почему-то в школе их называли «братьями Федоровыми». Почему? Я так и не понял. Фамилии у них разные. Никакой ассоциации. Есть сестры Федоровы, но братья? Знаменские, еще куда ни шло. А тут… В общем, Федоровы. Маленькие, тоненькие, каждый по отдельности они ничего не стоили. Но они всегда ходили вместе, и попробуй их тронь. Четверо. Любому надают тумаков и убегут.
Поэтому с «братьями» никто не хотел связываться.
— Стасик! — окликнули они еще издали. — Мы тебя как раз ищем.
— Чего? — недовольно отозвался Стасик. Появление «братьев» расстраивало все его планы.
«Братья» подошли, замкнули нас в кольцо.
— Новенького не тронь, — сказал один из них. — Он у нас под защитой.
— Да я ничего, — отступил Стасик. — Поговорить только хотел.
— Поговорил, и хватит. Он правильно сделал. Класс одобряет.
Они увели Стасика. Чудаки. Все равно ж я бы не отступил. А теперь получалось, вроде бы я струсил.
На другой день я спросил Нину:
— Этот долговязый Стасик, кто он тебе?
— Никто.
— А чего он за тебя заступается?
— За меня все заступаются. Не запретишь же!
— Мелом-то на нашем столе он упражнялся, — сказал я.
— Чудак.
— Чего ему надо?
— А я знаю? Ненормальный.
Но мне захотелось узнать, как Нина относится к Стасику, к «братьям Федоровым», к другим мальчишкам. Я все чаще стал поглядывать на нее. Меня удивляли ее глаза. Лицо ее редко меняло выражение. А вот глаза! В них можно было увидеть все. То гнев, то радость, то доброту, то осуждение. И когда она смотрела на меня (хотя это случалось редко), в глазах уже не было злорадства, как прежде. А вот поступки ее не вязались с тем, о чем говорили ее глаза.
Прошло уже две недели, как я определился в новой школе. Все, кажется, успокоилось. И вдруг сегодня снова разразилась буря. Началось с того, что Нина получила по физике двойку. Вот тебе и отличница! Вся пунцовая прошла она от доски к столу, села на краешек скамейки, отвернулась от меня к окну. Она всегда так делала, когда была не в духе. В классе установилась гнетущая тишина. Наш физик Федор Лукич спокойно довел урок, и все вышли из класса тихо-тихо, словно чувствовали себя виновными за эту двойку. На следующий час мы перешли в географический кабинет. Нина немного успокоилась. Я все поглядывал на нее, стараясь выбрать подходящий момент, чтобы отвлечь от грустных мыслей. А она вдруг бросила ручку, повернулась ко мне и громко, на весь класс сказала:
— Не смей на меня глаза пялить! — И пристукнула маленьким беленьким кулачком по столу. — Что я тебе, новые ворота, что ты на меня, как баран, уставился?
Это было уже слишком. Я сидел красный, как вареный рак, и не знаю, сказал ли что-нибудь, потому что не помню, как вскочил и выбежал из класса.
Слух о Нининой двойке между тем дошел до учительской, и говорили, что Ольгу Федоровну вызывала завуч. О чем они толковали, не знаю, только Ольга Федоровна, придя в класс на свой урок, тотчас же решила уточнить у Нины, как все произошло. Нина отделалась общими фразами. А когда прозвенел звонок, возвещающий о конце урока, подошла к Ольге Федоровне и попросила:
— Пересадите меня, пожалуйста, на другое место. Хоть на самое, на самое плохое. Я на все согласна.
У Ольги Федоровны вытянулось от удивления и без того худощавое, длинное лицо, а глаза округлились, как теннисные шарики.
— Что за каприз, Нина? — спросила она. — Ты меня удивляешь.
Но Нина не отходила и стояла на своем, хотя ее обращение к классному руководителю привлекло внимание любопытных, а их в каждом классе хватает, и около стола собралось с десяток учеников.
— Вовсе не каприз, — покраснев, ответила Нина. — Просто я не хочу сидеть с Сережей Нартиковым. Он мне все время в глаза смотрит.
— Глупости, — отмахнулась Ольга Федоровна. — Что это с вами происходит? То Тамара Белова с Борей Мухиным капризничали, то теперь ты с Сережей.
— Я не капризничаю! — крикнул я с места, торопясь поскорее собрать портфель. — По мне пусть сидит. Могу даже не обращать внимания.
Света Пажитнова прыснула в ладонь и выбежала из класса. Ольга Федоровна сочла за благо выпроводить в коридор и остальных ребят.
— Идите, идите! — подталкивала она наиболее неторопливых. — Дайте нам поговорить с Ниной.
Я вышел вместе с Борей Мухиным. Хотел спросить, чего они с Тамарой капризничали, но решил, что вопрос будет некстати. Не о них, обо мне сейчас разговор. И побежал вперед, будто бы спешу в буфет.
— Не переживай, — догнал меня и зашептал на самое ухо Боря. — Это она по глупости сболтнула. Все уладится.
Но ничего не уладилось. Уже на следующем уроке Нина пересела к Славику Перепелкину. А место рядом со мной заняла круглая, как мячик, Светка Пажитнова.