— Параллели рискованны, — заметил Лукич.
— А я без параллелей. Пусть не Надя Кучеренко, пусть кто-нибудь другой. Вот я читал: шофер не камень подложил — камня не было, а сам лег под колесо, чтобы машина с пассажирами не сползла в овраг. «Что сделаю я для людей?» Данко. Помните?
Боря подул в стакан, отхлебнул глоток чаю, заговорил, кажется, совсем о другом:
— Теперь меня все клеймить будут. А за что?
— Я сам не нахожу твоему поступку объяснения, — сказал Федор Лукич. — Но, думаю, что намного облегчил бы ты свое положение, если б рассказал всю правду.
— Ни за что! — крикнул Боря. И тут же повторил, снизив голос до шепота: — Ни за что! Пусть меня режут, пытают, судят! Ни за что! Только один человек может меня заставить, нет, не заставить, это не то слово… Ну, в общем, если б я знал, что мои слова ему не повредят, я бы сказал. Но он молчит.
(Ой как мне хотелось узнать, кто этот человек!)
— Я так и думал, — кивнул Лукич. — Ты правильно сказал о луче света.
Боря отодвинул стакан, поднялся, подошел к окну.
— Мы все правильно говорим, — слишком серьезно произнес он. — Нас этому учат с детства. А вот живем… живем правильно далеко не все. Я иногда думаю, мучительно думаю, что кое-кому вообще не следовало бы жить.
— Ты очень резок, — заметил Лукич, подходя и становясь за его спиной.
— Ничуть! Вот у нас во дворе живет один гражданин, нигде не работает. Иногда у мебельного магазина. Кому что поднести. Там рубль, тут полтинник. А больше по другой части промышляет. Паразит. А ребята к нему льнут. Он их не одергивает, все разрешает. Зовут они его запросто Ваней. Вроде свой человек. Одно время он нашего Оськина обхаживал. Уж чем только он его не заманивал! Хотел в подручного превратить. Поломалось дело. Не дали. Так это с одним. А сколько ребят во дворе без всякого толку шляются! Гляди, этот Ваня кого и подберет. Чего от такого ждать?
Он отошел от окна, опять сел на свое место у стола.
— Э, не терплю я равнодушных! Ну почему, почему никто не вмешивается?! Ведь все видят этого Ваню. Видят, как он пьяный заманивает к себе мальчишек. А только каждый своего бережет: «Смотри, к Ване не ходи». Вот и все. Почему так?
Боря поднял на учителя жаждущие ответа глаза. Лукич только пожал плечами:
— Не все же сразу…
— Вот так! — зло бросил Боря. — Чего же с нас, с мальчишек, спрашивать!
— Спрашивать со всех надо, — ответил Лукич. — Жизнь спрашивает. И с этого Вани твоего спросит. Сам же говорил.
— Да, спросит, — с упреком сказал Боря. — А пока он не одного парня искалечит.
Наступило томительное молчание. Боря, словно поняв, что не от одного Лукича зависит решение всех мучающих его вопросов, замолчал, пригорюнился. Он морщил брови и гнал прочь невеселые, назойливо одолевающие его мысли. Я, конечно, тоже понимала, что учителю трудно вот так в лоб, прямолинейно ответить Боре. Почему не вмешиваются? Вмешиваются. Но Боре нужны не просто правильные слова. А чтобы убедиться, каковы дела, нужно иметь пошире взгляд, богаче запас наблюдений. И нужно, чтоб еще не была травмирована психика, как сейчас у Бори. Чтобы у него не было раздражения, обиды, пусть не на людей, на себя, но все равно возбуждения и недовольства.
Федор Лукич подошел к книжной полке, снял новенькую книжку в твердом переплете, повернулся к Боре:
— Так как? Возьмешь почитать?
— С удовольствием, — оживился Боря.
— Мы с тобой еще не договорились, — переходя к главному, сказал Лукич. — Как же со школой? Пойдешь?
Боря болезненно поморщился, отвернулся:
— Не могу. Сил моих нет. Будут приставать, расспрашивать. Что я им скажу? Да и сами посудите: подвел класс, не оправдал надежд ни учителей, ни товарищей. Нет, нет. Стыдно. Буду оформляться в вечернюю.
Лукич подошел к нему:
— Тогда у меня другое предложение. В этом году у нас большая практика в колхозе. Поезжай с разведывательной группой. Всего на две недели.
— А кто еще поедет? — спросил Боря.
— Все твои друзья — Сережа, Оськин, Света. И ты четвертый. Поедешь? С кем надо, я договорюсь.
Боря молчал, решая. А у меня аж мурашки по коже забегали: неужели откажется?
— Хорошо, поеду, — выдавил он наконец. — Там мне, пожалуй, легче будет.
Домой Боря пришел поздно, когда все спали. На цыпочках подошел к своей кровати, тихо разделся и лег. Он уже был рад тому, что все так устраивалось. Все-таки молодец Федор Лукич.
За день Боря впервые искренне улыбнулся.
КОЛХОЗНАЯ ПРАКТИКА
Когда узнала, что Сережа отправляется в колхоз с разведывательной группой, а меня в ее составе нет, страшно разобиделась. Светка Пажитнова едет. Тоже мне колхозница! Бросилась с мольбой к Ольге Федоровне. А она, как всегда: ничего не ведаю, распоряжаются директор, и Федор Лукич как старший педагог. До сих пор не пойму, как мне пришло в голову рассказать Лукичу все, что мне было известно о Боре, о его путешествии по Москве с тем злосчастным чемоданом. Но думаю, что именно этот разговор решил все. Еду!
Но Федор Лукич взял с меня слово к Боре не приставать, никаких вопросов, касающихся недавнего происшествия у Беловых, не задавать. Дать, как он сказал, парню успокоиться. Я, ясное дело, на все согласилась.
Задание у нашей группы сложное: договориться о предстоящей практике, подыскать жилье и даже немного поработать. Показать, на что мы способны. Сережа у нас за начальника, а Лукич вроде советника. Грач страшно воображает. Бегает серьезный. Распоряжается, командует. Но мной не больно покомандуешь. Любого сумею поставить на место. Прежде всего заявила, что буду работать с Борей. Куда он, туда и я. Как нитка за иголкой. Предлог простой: он в технике разбирается, а я — ни бум-бум. Поэтому хочу подучиться. Сережка поморщился, но согласился.
В колхоз мы прибыли ранним утром. Долго слонялись по поселку как неприкаянные. Было не до нас. Уже начинался сев, а часть техники по-прежнему стояла в мастерских и не могла выйти на поля. Член правления колхоза Артем Павлович Першин, которого председатель выделил для переговоров с нами о размещении и использовании практикантов, имел, кроме того, массу более важных обязанностей. Он нервничал еще и потому, что отвечал за ремонт сельскохозяйственной техники, который запаздывал. Ежедневно звонили из райсельхозуправления, из райкома партии. Артем Павлович старался реже бывать возле телефона.
Нашу группу Першин встретил без восторга. Он рассчитывал минут за пять покончить все разговоры с нами и заранее прикинул, что направит практикантов туда, где они не так сильно будут мешать производству. На стройку — очищать помещения от мусора, подбирать битый кирпич. На молочную ферму — подметать двор. Он надеялся быстро договориться с сопровождавшим ребят учителем. Но Федор Лукич сразу же уклонился от переговоров.
— Я ведь только помогаю ребятам, — говорит он. — В основном они действуют вполне самостоятельно. Вот Сережа Нартиков — их полномочный представитель.
— Что же вы хотите? — нахмурившись, повернулся Першин к Сереже. — Я могу предложить вам подсобные работы, где меньше хлопот, легче освоиться.
Молодец все-таки Сережка. Еще недавно злилась на него, а сейчас радуюсь: так твердо он стоит на своем. Знает, где можно уступить, а где нет.
— Нам бы дело посерьезней, — настаивал он. — Чтоб ребята ответственность почувствовали. От своего труда сразу пользу увидели. Тогда интерес будет.
— А что с них взять, с ребят-то? — парирует Першин.
— Как что? — удивляется Сережа. — У каждого есть совесть.
Першин не спорит, но и от своего мнения не отступается.
— Не могу доверить вам производство, — твердит он. — Чего вы упрямитесь? Прикрепим по нескольку человек к фермам, к теплицам…
— Они и будут слоняться без дела, — вставляет Сережа. — Нет, такая практика нам не подходит.
Першин побагровел, видно было, что он еле себя сдерживает.
— Знаете, — повысил он голос, — мне некогда с вами торговаться. У нас не хватает рабочих рук. Позарез нужны квалифицированные механизаторы, слесари. А ваши мальчишки испугаются первой мозоли на руках, будут проситься в учетчики. Не лучше ли сразу так и решить, чтобы под ногами не болтались?
Сережа отрицательно качает головой:
— Не лучше.
— Ладно, — поднялся со стула Першин. — Мне тут балясы точить некогда. Что вы, дадите мне слесаря? Нет же у вас таких.
— Найдется, — вмешался в разговор Лукич. — Я могу слесарить.
— Вы? — переспросил Першин. — Что ж, один. А ребята?
И тут вперед выступил Боря:
— Давайте я попробую. В школьных мастерских слесарил. Кое-что кумекаю.
Мне очень хотелось последовать его примеру. Но я сдержалась. Побоялась испортить все дело. И тут Першин смягчился. Знал: механическим мастерским любая помощь позарез нужна.
— Согласен, — сказал, как отрубил, он. — Двое в мастерские на пробу. Остальные пройдите по фермам. Прикиньте, что сможете на себя взять. Только без запроса. По силам. Вечером еще встретимся.
Сказал и тотчас же вышел, решительно хлопнув дверью. В окно было видно, как размашисто зашагал он вдоль села к колхозной кузнице.
В механические мастерские Боря пошел с Лукичом. Я увязалась за ними. Сережа промолчал. Была же договоренность: куда Боря, туда и я. Мастерские нашли сразу. По лязгу металла, по шуму старенького токарного станка. Лукич надел фартук и сразу же стал к тискам. Взялся подогнать деталь к требующей срочного ремонта сеялке. Боре посоветовали пока присмотреться к работе, вникнуть в суть дела. Бригадир, сказавший это, тут же исчез под трактором, и только ноги его виднелись между колесами. На меня никто не обратил внимания. Будто меня и не было вовсе. Мало сказать, что я разозлилась. Во мне все кипело от негодования. Но Боря уже пошел по мастерской, и я поспешила за ним. Боялась остаться одна: еще выгонят. Свободных верстаков оказалось много, и я прикинула, что под руководством Лукича мы могли бы здесь потрудиться на славу.
— Эй, Ванька! — крикнул бригадир, вылезая из-под трактора. — Достань коническую шестеренку.