— Что он еще натворил? Не потерплю, прибью. Мало я их учил. Это все жена, распустила, разнежила. А их надо в руках держать, не позволять.
Скороходов пытался объяснить, что его интересуют отношения отца с сыном и, в частности, влияние отца на сына.
— Отношения! — гремел Мухин. — Я им покажу отношения. Выгоню к чертям собачьим. Голодом заморю. У меня — порядок. Я… не гляди, что я… У меня…
Кирилл Петрович оставил для Мухина повестку с приглашением явиться в следственный отдел. Попрощался со мной и ушел.
НА ЗАВОДЕ
Весь наш микрорайон тесно связан с заводом. Что на заводе произойдет, почти в каждой семье откликнется. И наоборот. Частенько семейные события на заводские влияют. Забежала я к Светке. А она:
— Слыхала? Следователь-то наш, Кирилл Петрович, на заводе был. И такой трам-тарарам устроил! Из-за Мухина-старшего. Требовал, чтоб меры приняли, и тому подобное. Это мне отец рассказывал. Он там где-то близко возле парткома.
Я приготовилась слушать. Знаю: Светка не успокоится, пока все, что знает, не выпалит. А она вдруг перескочила на другое:
— Слушай! Еще одна новость. Борька на заводе был. Просился, чтоб взяли в цех. Тоже от отца узнала. Напустился на меня: что, мол, у вас творится? Мальчишка еще школу не окончил, а бежит на завод. У него, видите ли, неприятность получилась, так он хочет из класса улизнуть, чтоб не отвечать перед товарищами.
Кажется, впервые Светка искренне возмущалась.
— Понимаешь, — твердила она, — как они все перевернули! Я с батькой поругалась. Из-за Борьки. А секретарь парткома ихний Борьку прогнал. Нам, говорит, недоучки не нужны. Ты представляешь?..
Я, конечно, представляла. Но и удивлялась. Отчего Светка всегда будто начинена новостями? Только собралась поподробнее расспросить о Борисе, а она уже на другое перескочила. Вот уж верно говорят: переходный возраст. Так и переходит с пятого на десятое.
— Нинка! А ведь я на днях Кирилла Петровича видела.
Ох ты, господи. И выдает, как государственную тайну. И я ж его видела. Что из того? А она свое:
— Понимаешь, идет по бульвару, грустный такой. Меня, понятно, не заметил. Ну и ладно. Я не к тому. На бульваре теснота. Мальчишки и девчонки бегают в легких костюмчиках. Где мяч пинают, где в классики играют. И не пройдешь. А пацан один, лет тринадцати, поставил мяч прямо на тротуар и гонит его перед собой, ногой подталкивает. Не рассчитал. Ударил посильнее. Кирилл Петрович едва успел руками лицо закрыть от подскочившего мяча.
«Что ж это ты?» — упрекнул он паренька.
«Извините, нечаянно».
«Нашел место, где играть».
А мальчишка в ответ:
«Нам места не отводятся. Где выберем».
«В милицию его. Ишь взяли волю!» — это уже возмутилась тетка с авоськой.
А Кирилл Петрович, представляешь, махнул рукой и пошел дальше.
Я ждала, какую еще новость выдаст Светка. Но она уже иссякла и начала повторяться:
— Представляешь, Нинка, все-таки нам, девчонкам, легче. Скакалочки да классики. Места немного надо. А мальчишкам куда с мячами да шайбами податься? Ух! Только стекла в окнах звенят.
Светка раззадорилась. Но и я набралась терпения. Должна же она когда-нибудь остановиться! Нет, трещит:
— Послушай, Нинка, как завидую я другим ребятам! Из других школ. Читаешь в газетах: всякие у них там «Каравеллы», «Авроры», «Звездочки», дворовые клубы. А у нас? Была одна волейбольная площадка и ту проворонили.
Правильно, все правильно говорит Света. А толку? Мне важнее было узнать, о чем говорил Скороходов на заводе. И поможет это Боре или, наоборот, повредит. Поэтому я сказала Свете, что спешу.
— Мне еще с Сережей надо повидаться.
Света подмигнула и сказала:
— Иди. От меня привет передавай.
Сережа у меня теперь как палочка-выручалочка. Чуть что, на него ссылаюсь. Света тут же отступается. А он, бедняжка, об этом и не знает.
Дома я пристала к отцу: зачем Скороходов на завод приходил да о чем говорил. Сначала он от меня отмахивался. Пришлось рассказать про Бориса. Отец поругал меня (а за что?), но смилостивился. Они как раз на заседание парткома собирались, когда Кирилл Петрович пришел. Так что разговор этот многие слышали. Скороходов сказал, что он по поводу подростков. И ему кажется, что завод, заводской коллектив обязан влиять на них больше, значительнее.
— Не смею возражать, — отпарировал секретарь парткома. — Но обязанностей у нас хватает. Целый день только и слышишь: обязан да должен. Никак не пойму, когда мы так сильно задолжали.
— Я, собственно, по конкретному делу, — не стал обострять отношений Скороходов. — Работает у вас на заводе Мухин. Мне попало дело его сына-подростка. Кто-нибудь у вас интересовался этой семьей?
Секретарь парткома попросил сесть, пододвинул к себе папку с бумагами. Начал не торопясь:
— С семьями мы систематически работаем. По плану. И на собрания приглашаем. Торжественные там и другие. На массовки выезжаем за город. Всегда с семьями. Конечно, всех охватить не удается. Народ живет разбросанно. По всему городу. А есть даже и загородники. Тут нам трудно.
— А вот Мухин пьет, — жестко сказал Скороходов. — И, думаю, дурно влияет на сына.
— Пьет? — переспросил секретарь парткома. — Мухин? Пьет? Что-то не замечалось. Конечно, завод большой, народу много, может, и просмотрели.
Комната наполнялась народом. Скороходов понял, что пришел не вовремя.
— Собственно, это не мое дело, — сказал он. — Я только выясняю обстоятельства, связанные с порученным мне расследованием. Но все же нельзя ли как-то повлиять на Мухина? По-моему, просто распустился человек. И губит семью. Отличную семью.
Я не выдержала, вскочила с дивана.
— Что-нибудь не так? — забеспокоился отец.
— Да все так, все так, — волнуясь, сказала я. — Правильно Скороходов говорит. Я недавно была у Мухиных. Письмо от Бори заносила. Все так!
— Вот ты была у Мухиных, — сказал отец, — а секретарь нашего парткома ни разу не был. И из нас, коммунистов, никого не послал. И пришлось ему вилять: дескать, стараемся, влияем, а сдвигов пока мало.
Секретаря больше волновала трудовая дисциплина, план. Очень нужное и важное дело для каждой рабочей семьи, для всего народа. Так что упрекнуть его не в чем. Но Скороходов думал о своем и спросил без всякой видимой связи с предыдущим:
— Скажите, на фронте вы бывали?
— На фронте? — переспросил секретарь и усмехнулся: — Нет, тогда я еще под стол пешком ходил.
— А ведь Мухин фронтовик. Всю войну прошел. От Волги до Шпрее.
— Иные, я вам скажу, под эту фронтовую дружбу и пьют. «Вспомним, браток, как бывало…» И пошло, и поехало.
— Ну, это кощунственно.
— Но именно так бывает. От жизни не уйдешь.
— Есть же у вас фронтовики! — вскипел Скороходов. — Куда они смотрят? Ведь гибнет их фронтовой товарищ! Не от пули гибнет, от водки. От пули они грудью друг друга защищали. А тут?
— Есть фронтовики, — в раздумье сказал секретарь. — Но ведь пуля-то она враз разила. Цок — и наповал. А тут не видать, гибнет он или так качается. Я фронтовиков не виню. Они народ крепкий. Но ведь и свои заботы есть.
Такой у них шел разговор.
— Мне ваш Скороходов понравился, — сказал отец. — Видать, не привык сдаваться без боя. Ему захотелось встретиться со своими боевыми побратимами, поговорить с ними с глазу на глаз.
«Послушайте, — предложил он. — Я понимаю, что вам не до исследований. Но все-таки. Попробуем собрать бывших фронтовиков хотя бы в одном цехе. Я хочу из их уст услышать, неужели они бросят своего боевого товарища, не вынесут его на своих спинах на нашу сторону? Такой разговор и вам полезен будет».
Секретарь поморщился, полистал календарь, выбирая более или менее свободный день, и согласился.
— Только, пожалуйста, поменьше патетики, — попросил он.
— Я им просто скажу, — все еще волновался Скороходов. — Если они махнули рукой на Мухина-отца, то пусть подумают о будущем сына.
Секретарь не стал спорить. Они условились о встрече.
Больше отец и сам ничего не знал. Я же поняла: за Бориса Скороходов пока не заступился. Не просил взять его на завод. Что же, обвиняет он его или защищает?
ИДУ В ГОСТИ
Странно: то Сережку гнала от себя, а теперь ищу встречи с ним. Одно оправдание, что нужен он мне по делу. Хочу, чтобы помог задание Кирилла Петровича выполнить: мальчишек-футболистов найти.
С утра звоню ему по телефону. Все нет и нет. Не вернулся из колхоза. Наконец сам взял трубку. Говорю:
— Выйди на минутку.
В ответ.
— Не могу.
Я обиделась, хотела бросить трубку, но сдержалась, попросила:
— Выйди, поговорить надо.
Он ни в какую.
— Не могу, — говорит. — Только приехал, еще с родителями как следует не виделся.
И тут трубку у него из рук отбирают. Мне слышно: возня идет. И голос совсем другой:
— Послушай, девушка, звать как тебя?
— Нина, — отвечаю.
— Так вот, Нина, я тебе вполне сочувствую. До зарезу тебе с Сережей поговорить надо. Но и ты нам посочувствуй: неделю его не видели. Новостей накопилось. И нельзя сказать, что все дюже пригожие. Есть о чем потолковать. Понимаешь?
— Понимаю, — шепчу, а сама ни жива ни мертва.
— А если понимаешь, тогда у меня к тебе встречное предложение: заходи к нам. Тут вволю и наговоритесь. Зайдешь?
— Зайду.
Сказала я это, а как трубку положила, испугалась. На попятную готова. А уж нельзя: слово дала. Долго в подъезде толкалась. Но все же пошла. Встретили меня ласково.
— А, Звягинцева дочка!
Это сказал Сережин папа — Назар Павлович. Он меня, конечно, хорошо знал. Не раз к моему отцу заходил.
— Что ж ты, — продолжал Назар Павлович, — по телефону бренчишь, а в гости не идешь? Проходи, проходи. Чайком побалуемся. И все ваши каверзные вопросы постараемся решить. У меня вот как раз с сыном спор вышел. Интересно, чью сторону ты возьмешь. — Усмехнулся: — Ну, ясно, Сережкину.
Мы сидели в кухне, пили чай с вишневым вареньем и разговаривали. С Назаром Павловичем я встречалась редко. Но у меня такое чувство, словно всю жизнь его знала. Так с ним было легко. Через минуту исчезли все мои волнения и тревоги. Говорит он просто, откровенно, по-рабочему. С нами советуется. А все-таки его слово весомее. Почему? Я и сейчас объяснить не могу. А слушать его приятно.