— Здравствуйте, Ольга Федоровна, — сказал он, приближаясь. — А я вас поджидал.
— Вижу, — ответила Ольга Федоровна. — Что же ты без портфеля?
Она ждала и боялась его ответа. Знала, что Боря уже не вернется в класс, и все же надеялась, что, может быть, он переменит свое решение. Но Мухин отнял у нее и эту последнюю надежду.
— Я ведь ухожу из школы, Ольга Федоровна, — ответил он. — Разве вам не сказали? Вот пришел проститься с вами. Со школой я простился еще вчера. Зашел поздно вечером, когда она уже опустела, и упросил тетю Машу, сторожиху, пустить меня на полчасика.
— Куда же ты теперь?
— На завод. Там, где отец работает, в тот же цех. Но это временно. Потом обещают работу по специальности.
Ольга Федоровна грустно усмехнулась:
— Чудак… Какая же у тебя специальность?
Боря даже обиделся на этот ее вопрос.
— Не верите? — упрекнул он. — Математику я не брошу. Буду учиться в вечерней школе. А потом в институт. Заочно. Думаю, именно так. Без отрыва от производства. А на заводе меня в ученики по ремонту счетно-вычислительных машин обещают перевести. Новая рабочая специальность. С математическим уклоном.
Ольга Федоровна вспомнила о визите профессора. Сказала об этом Боре.
— Жаль, конечно, — ответил он. — Но так получилось. В жизни, говорят, никогда нельзя вперед загадывать. У профессора мне бы по душе было.
— Он обещал найти тебя, — попыталась успокоить его Ольга Федоровна. — Вернуть.
— Куда уж теперь! — с грустью произнес Боря. — Вопрос решен. Еще не знаю, чем дело кончится.
Мы сделали вместе еще несколько шагов.
— Ребята о тебе очень тепло говорили, — сказала Ольга Федоровна. — Защищали.
— Спасибо им. И вам спасибо. Никогда вас не забуду, — Боря стал торопливо прощаться.
— Может, зайдешь в школу? — спросила Ольга Федоровна, пожимая протянутую руку.
— Пока нет. Трудно встречаться. Как я ребятам в глаза посмотрю?
— Мы так и не поняли, что же все-таки произошло? — попыталась вызвать его на откровение Ольга Федоровна.
— Не будем об этом, — попросил Боря. — Я сам еще толком не разобрался. Ребятам привет передайте. Скажите, чтоб за меня не волновались. Я выдержу. И их не подведу. Ни за что!
Попрощавшись, мы все трое разошлись в разные стороны. Я шла медленно, стараясь успокоиться. У перекрестка остановилась. Увидела Борю. Он шел по улице, низко опустив голову. На повороте оглянулся, помахал рукой и скрылся в переулке.
ПЕРЕМЕНЫ ВО ДВОРЕ
У Сережи новость. Во двор их большущего дома приходил представитель с завода. Спортивный организатор. Пришел он веселый, а ушел грустный. Не удивительно. У нас в микрорайоне многие на спорте неудачи потерпели.
Я увидела его издали. Он шел, размахивая туго набитым портфелем и насвистывая песенку про вратаря. Я еще подумала: вот счастливый человек, легко у него на душе.
Нам было по пути, и я прошла за ним в просторный двор Клавиного дома. Мне интересно было, к кому же он пришел, и я остановилась посмотреть. А он пересек площадку двора вдоль и поперек размашистым шагом, словно измеряя длину и ширину. Потом покрутился на середке, прочитал надписи на фанерках: «По газонам не ходить!» «Цветы не рвать! За нарушение штраф 10 рублей».
На скамейке, как всегда, сидели пенсионеры. Они тихо и мирно о чем-то беседовали. Парень подошел к скамейке, присел на свободное место. Портфель поставил рядом на землю. Был он коренаст, широк в плечах. Густая прядь льняных волос выбивалась из-под кепки.
Заметив на балконе Клаву Семенцову, я крикнула, чтоб спускалась вниз. (Мы условились во дворе встретиться.) А он все сидел, поглядывая по сторонам. Кругом одни старики. Словно уехала куда вся молодежь. Мальчишек совсем нет во дворе. Парень начал нервничать. Вскочил, взял портфель, пересек двор теперь уже по диагонали. Опять сел на скамейку, небрежно бросил портфель.
— Вы к кому же будете? — обратилась к нему старушка — Светки Пажитновой бабушка, что на скамейке сидела. — Мы ведь тут всех знаем.
— С завода я, — сердито буркнул парень. И встал, представился: — Ойвегов Степан Львович. Прикреплен к вашему двору.
— Гляди-ко ты, — удивилась бабушка. — И про нас вспомнили. Это что же, вроде дружинника будешь?
— Вроде.
— За порядком, выходит, следить, — не унималась бабуся. — Хулиганов уму-разуму учить. Да у нас сейчас поспокойнее стало. Никто не бегает, не прыгает. Это раньше страсть господняя была: так мимо тебя мальчишки с мячами и шныряли. Того и гляди с ног собьют. А теперь тишь да благодать. Я уж и то соседке своей говорю: как в раю, Марфуша, житье нам настало. Спасибо домкому, позаботился. Старикам, говорят, почет. Вот и правильно.
Парень отвернулся, потом опять схватил портфель, закружил по двору. Не выдержал, сел на ту же скамейку.
— А что, бабуся, — спросил, — мальчишек у вас не видно? Мор, что ли, на них напал?
— Мальчишек? — с готовностью отозвалась старушка. — Как не быть мальчишкам! Есть. Только их со двора потеснили, и они в овраг подались. У нас тут за железной дорогой овраг большущий, — пояснила она. — Раньше мусор туда сваливали, а теперь так, запустение. Ну, все сорванцы там и гуртуются. Там свободнее.
Парень подбросил на руке портфель. Скуластое лицо его приняло унылое, скорбное выражение.
— Что же я у вас тут делать буду? — не выдержал он. — Со скуки помрешь.
— Ничего, — успокоила его Светкина бабушка. — Раз тебе такое поручение дадено — за порядком следить, исполняй его. Вот погоди, потемнеет, мальчишки твои изо всех углов вылезать зачнут. С ними ж сладу нет. Одно слово: хулиганье. И газон помять могут, и нарцисс сорвать.
— Да мне ждать некогда! — возмутился парень. — Я заочно в институте учусь. Заданий пропасть. Мне б с мальчишками поговорить, и домой.
— А-а! — протянула бабка. — Я думала, ты поручение свое справно справлять будешь. Вот ведь молодежь пошла: все кой-как, для виду, как у меня внучка Светка говорит. Да вот и она, легка на помине. Света, Светочка! — крикнула бабка. — Будь добра, сбегай в овраг, покличь кого-нибудь из ребят. Вот товарищу с ними повидаться хочется.
Тотчас же на шестом этаже с треском распахнулось окно, и сердитый, грудной голос предупредил:
— Светка! Я тебе что наказывала? В овраг не смей ходить. Там одно хулиганье собирается. Бабка совсем уж из ума выжила. Посылает тоже девчонку!
Бабка сверкнула на окно глазами:
— Сноха. Лютая женщина. Вот ведь один раз хотела я угодить хорошему человеку, и то помешали. Ты уж, мил друг, сам пройдись до оврага. Тут рядышком. И не сумлевайся. Увидишь сорванцов, что носятся, как угорелые, все в поту, — точно с нашего двора.
Степан подхватил портфель, нехотя побрел, ориентируясь по стуку рельсов от проходящего поезда. На его счастье, из подъезда выскочил Сережа Нартиков с кошелкой в руке.
— Послушай, друг, — остановил его Степан, — куда тут у вас мальчишки подевались? Говорят, в овраге каком-то.
— А, это рядом, — отозвался Сережа. — А вы кто будете? Не следователь?
— Да нет, — поморщился Степан. — С завода я. Понимаешь, выделил нас комсомол для работы с подростками. Троим достался вот этот двор. Ну, дружки говорят: сходи, Степан, познакомься. У меня как раз сегодня свободный вечер.
— Очень приятно. Давайте знакомиться: Сережа. Я с этого двора. За хлебом мать послала. Но ничего, я вас провожу.
Я подошла поближе. Обрадовалась, что Сережу увидела. Очень он мне нужен был.
— Сережка! — крикнула. — Погоди. Я с тобой. Клава подождет.
Мы прошли по железнодорожной насыпи, спустились в овраг. Никто здесь не бегал и мяча, как предполагала бабка, не гонял. Притулившись у забора, скучали три паренька. У самой насыпи группа мальчишек играла в карты. Их обступили ребята поменьше. С интересом заглядывают в круг. Глазенки блестят. Азарт. Еще группка сидит на бревне. Украдкой курят, пряча папиросы в ладонях и со смаком сплевывая в сторону.
Степан подошел именно к этой группе. Расстегнул ремни у портфеля, достал две ракетки, а затем высыпал на землю и все его содержимое. Под горку покатились теннисные мячики, а на земле остались лежать еще две искусно сделанные складные ракетки. Ребята заинтересовались, подошли поближе.
— Ладно сделано.
— Соображал кто-то.
Ойвегову похвала пришлась по душе. Он предложил:
— Ну что, ребята, может, сыграем?
Огонек в глазах пареньков потух. По одному, незаметно отходили они в сторону.
— Где играть-то? Ни одной ровной площадки нет.
— Раньше мы с мячом сюда приходили. Да что толку: пинай не пинай, он все в одно место скатывается.
— Нам уж домой скоро, еще уроки не учены.
Степан с мольбой смотрел на уплывающие в разные стороны спины.
— Ребята, чего же вы? Ведь это я для вас принес. Сам делал. После смены оставался.
Ответил только один:
— В другой раз как-нибудь.
Вдоль железнодорожного полотна парами прогуливались девчонки. Из нашего же двора. Степан, обескураженный такой встречей, повернулся было ко мне, потом махнул рукой, сказал Сереже:
— Странный у вас народ. В теннис играть не хотят. Это ж мировая игра.
— Злые они, — ответил Сережа. — Этой весной у нас во дворе волейбольную площадку домкомовцы перекопали. Цветами засадили. Говорят, эстетики больше, красоты. А это воспитывает. Я ребят этих знаю, из нашей школы. Все заядлые волейболисты. Скучают. Не найдут, куда себя деть.
Степан, наклонившись, складывал мячи в портфель.
— Я пойду, что ли, — сказал Сережа. — Назад дорогу найдете?
— Погоди, — остановил его Степан. — Вместе пойдем. Мне с тобой потолковать надо.
Когда проходили мимо старушек, сидящих на скамейке, Степан так тряхнул портфелем, что один мяч вылетел и покатился по асфальту.
— Эй, молодой человек, — крикнула знакомая уже ему Светкина бабушка. — Чтой-то, кажись, потерял. Подбери. А то наши сорванцы вмиг уведут.
Степан наклонился, поднял мячик и сунул в карман куртки. Заторопился, чтобы скорее пересечь двор. Ему стало не по себе.