— Простите, — перебил Кирилл Петрович, — в доме два одинаковых чемодана?
— Да, конечно, — машинально ответила Тамара. — У нас два одинаковых чемодана. Мама купила их в один день и в одном магазине. Она искала чемодан для меня, для лагеря. Нашла. Он ей понравился. Прочный, вместительный. Хороший чемодан не всегда достанешь, и она взяла сразу два. Для меня и для папы.
Мне показалось, что Тамару смущает мое присутствие, и я хотела уйти. Но Кирилл Петрович остановил меня.
Они долго проговорили в тот вечер. Тамара очень волновалась. Все спрашивала:
— Как же так? Что будет с Борей? Ведь я, я одна во всем виновата.
Постепенно она успокоилась и, как мне показалось, поняла свою ошибку.
— Да, да, — говорила она. — Я согласна. Не посоветовалась, не позвала на помощь. Но я была одна, совсем одна. И только Боря, как мог, старался мне помочь. И сам попал в беду.
На другой день я снова была у следователя. В качестве свидетеля. Кирилл Петрович разговаривал с Борей. Тот продолжал твердить свое: взял, бес попутал, я один виноват. Тогда Кирилл Петрович включил магнитофон. Взволнованный голос Тамары, прозвучавший с магнитофонной ленты, вывел Борю из равновесия.
— Это ее право, — сказал он, — так понимать.
— Кто же из вас прав? — спросил Кирилл Петрович.
— Не знаю, — угрюмо пробурчал Боря.
— Это уже ближе к истине, — усмехнулся Скороходов. — А теперь подтвердите, пожалуйста, — попросил он, — правильно ли я излагаю ваше намерение. Вы хотели взять чемодан с Тамариными вещами и отнести его к тете Груне в комнату, которую сняли для девушки? Так?
— Да, — глухо ответил Боря.
— Вы предварительно ничего не сказали об этом Тамаре.
— Да, — подтвердил Боря.
— Когда вы обнаружили, что взяли не тот чемодан?
— В тот же день, когда Тамара сказала мне после первого же урока, что в доме исчезли ценные вещи. Я побежал к тете Груне, открыл чемодан. Увидел, что в нем, и испугался. Не знал, что делать.
— Зачем вы решили перепрятать чемодан?
— Я этого не решал, — ответил Боря.
— Но тогда не сходятся друг с другом уже установленные факты, — пояснил Кирилл Петрович. — Вот слушайте. Вы взяли чемодан и понесли его в другое место. С чемоданом вы и были задержаны. Так?
— Так, — подтвердил Боря.
— Зачем же вы хотели перепрятать его?
— Я этого не хотел.
— А куда несли чемодан? Ведь я был на днях у тети Груни.
— Я решил вернуть его. Поставить на место. Но мне хотелось сделать это тогда, когда в квартире не будет ни Василия Степановича, ни Марии Сергеевны. Чтоб была только Тамара. Поэтому я выбирал время.
— И опять не сходятся факты, — вздохнул Скороходов. — Чтобы отнести чемодан к Беловым на их новую квартиру, вам следовало идти по другому маршруту. Вы же шли мимо мебельного магазина и долго стояли у старой квартиры Беловых. Чем вы это объясните?
— Я сам до сих пор не пойму, как там оказался, — ответил Боря. — Наверное, машинально, по рассеянности пришел на старую их квартиру. Так со мной бывало.
Когда Боря ушел, Скороходов сказал мне, медленно взвешивая каждое слово:
— Надо же так! Неплохой, даже хороший в принципе парень. А каких он наделал глупостей! И ведь от души, из желания прийти на помощь товарищу.
Не знаю, я, наверное, такая уж любопытная. Неисправимая. День-деньской приставала к Ольге Федоровне. Что с Борей? Добилась-таки своего. Сходила учительница к Кириллу Петровичу. И все выяснилось. И отлегло от сердца. Оказывается, был у Скороходова трудный разговор с Василием Степановичем и Марией Сергеевной. Тамарин отчим слушал молча, угрюмо уставившись в одну точку. Только в конце сказал:
— Я ведь добра ей желал. Хотел, как лучше. Нынешняя молодежь балованная, без строгости нельзя. Да, видно, переборщил.
Ольге Федоровне, когда она к нему пришла, Скороходов жаловался, что слишком много потратил времени, пока докопался до истины. Но сейчас испытывает удовлетворение. Не только потому, что помог Боре, Тамаре. Сумел разъяснить Василию Степановичу и Марии Сергеевне их промахи и ошибки. И сам многому научился. Всегда ли мы внимательны к людям, особенно к тем юношам, что стоят на пороге самостоятельной жизни? Кто призван помочь им, научить принимать верные решения? Семья? Школа? Завод? Как соединить все эти точки воедино?
Пододвинув к себе бумаги, Кирилл Петрович написал заключение о прекращении дела.
— С Борисом все, — сказал он. — Но выводы нам не мешает сделать. Я, конечно, не думаю, что навсегда распрощаюсь с Борей и Тамарой. Нет. Я успел полюбить их. Пройдет какое-то время, и мне захочется встретиться с ними. И мы обязательно встретимся. Конечно, встретимся. Надеюсь, это будет приятная встреча.
МЕЧТАЮ О КВАРТЕТЕ
Я знаю: теперь Боря уходит на завод вместе с отцом ранним утром, а заканчивает рабочий день где-то вскоре после полудня. У него остается время, чтобы побродить по городу. Он медленно идет мимо манящих витрин магазинов, пересекает тенистые бульвары, нигде не останавливаясь. Навстречу летят прохожие с портфелями, сумками, чемоданами. Более нетерпеливые отталкивают его в сторону, ворчат. Он не отвечает и не сердится на них.
Путь его лежит мимо школы. Он подходит и садится в скверике на скамейку. Отсюда ему видно каждого, кто выходит из школы. Чудак! Он и не знает, что я смотрю на него в окно класса. Звенит последний звонок, и я подхожу к окну. Теперь хорошо виден и школьный двор, и сквер, и скамейка, на которой сидит Боря. Стремительно распахнув дверь, выскакивает на школьный двор Света. За ней, как правило, появляется Оськин. Степенно, неторопливо выходит Родин. Почему-то я всегда жду, когда появится Сережа. Хотя знаю, что его не будет. Сейчас он подойдет сзади, станет за моей спиной и будет дышать мне в ухо. Как все мы изменились за эти несколько весенних месяцев! Ребята повзрослели. Для учителей эта весна тоже не прошла бесследно. Федор Лукич заметно постарел и как-то пригнулся к земле. Я удивилась, когда увидела, что старый учитель стал ходить с тросточкой. У Ольги Федоровны часто бывает грустное, усталое лицо. Будто оно запечатлело все неприятности, случавшиеся в классе. Конечно, возни с нами много. Ну, ничего, скоро каникулы.
На Боре перемены заметны сильнее всего. Он и внешне выглядит теперь иначе. В черном костюме. В рубашке с галстуком. Меж бровей появилась у него морщинка. Она, наверное, беспокоит его, и он то и дело пощупывает ее пальцем.
Уже отшумела, успокоилась школа, а Боря все сидит на скамейке. О чем он думает? Однажды он рассказал мне о себе все. С тех пор, как себя помнит. Ему не было и пяти лет, когда его пощипал гусак. Боря взялся отогнать его, чтобы пропустить по тропинке девочку. В десять лет он бросился на выручку мальчишке, провалившемуся в воду на неокрепшем еще льду пруда. Он искупался в студеной воде, но мальчика поддерживал до тех пор, пока их обоих не вытащили подоспевшие на крик люди. Через год он на спор взялся переплыть наполненный водой карьер, хотя еще плохо умел плавать. Он нахлебался воды. Зато научился не только плавать, но и нырять. Ему казалось, что все очень просто: решил — и сделал. Мать предупреждала его: «Смотри, сломаешь себе шею». Но шея не ломалась, и он решил, что все может. В какой-то мере это так и есть. Человек все может. Но никогда не мешает иметь долю здравого смысла.
Боря сидит на скамейке и думает. А я завидую Тамаре. Ведь это ее поджидает он в сквере. Но она никогда не выбегает сразу, как только прозвенит звонок. Она дожидается, когда все школьники уйдут. И тогда они с Борей будут одни. И никто им не помешает сидеть на скамейке в сквере и мечтать.
Тамара медленно открывает дверь школьного вестибюля. Выходит. Боря поднимается ей навстречу. Сейчас они возьмутся за руки и тихонько побредут по аллее. Я поворачиваюсь к Сереже и ворчу:
— Ну, чего уставился? Пошли.
Однажды на улице мы столкнулись с Борей лицом к лицу. Сережа упрекнул его:
— Борька! Бессовестный! Что же ты не зайдешь никогда?
Боря растерялся, сразу и не нашелся, что сказать. Промямлил:
— Неудобно как-то. Да и некогда. Я ведь в вечерней школе учусь.
— Да что ты, глупый! Наши тебя часто вспоминают. Заходи.
Но он все откладывал. А через неделю пришел в тесную комнатку клуба «Юпитер». Захотелось взглянуть на стадион, который ребята отстроили на месте бывшего оврага. Ему обрадовались. Сережа, выскочив из-за письменного стола, за которым переписывал начисто план работы клуба на время школьных каникул, с маху налетел плечом на цветочную подставку. Я едва успела подхватить слетевший с нее цветок.
— Ой, Борька! — крикнул Сережа. — Из-за тебя чуть опять происшествие не случилось.
— Как вы живете-то? — спросил Боря, освобождаясь от объятий.
— Мы-то что, мы отлично живем, — глядел на него влюбленными глазами Сережа. — Заводские нам крепко помогли. И следователь тот, помнишь, что дело твое вел?
— Угу, — разглядывая комнату, увешанную диаграммами и плакатами, подтвердил Боря. Старое вспоминать ему не хотелось.
Сережа усадил друга за стол и сам сел напротив.
— Ну, Борька, не томи, рассказывай, как там у тебя, как дома, на заводе? Ведь столько не виделись!
Боря улыбнулся. Я давно не видела улыбки на его лице, отвыкла от нее, и она мне показалась очень милой. И глаза его, карие, глубокие, опять светились добротой.
— Что ж дома, — сказал Боря. — Дома хорошо. Я даже не думал раньше, что может быть так хорошо. С отцом теперь мы живем душа в душу, вместе на завод ходим. Я пораньше, как малолеток, возвращаюсь. А он следом спешит. Мама повеселела. Встречает нас каждого с улыбкой. А я и не знал раньше, что у нее такая добрая улыбка. И что ласковая она такая, внимательная. В воскресенье мы всей семьей в Серебряный бор ездим. По набережной гуляем. А иной раз и еще дальше улетим, за город, под Барыбино. Правда, я иногда от них откалываюсь. Свои дела есть. С мальчишками-футболистами и другие. Так что они втроем наслаждаются природой. Домой возвращаются веселые, радостные. Сразу вся квартира наполняется смехом. Даже чудно как-то. Не привык я к этому. У нас ведь раньше в квартире смех нечасто слышался. А теперь словно прорвало. И на себя удивляюсь. Чуть что, домой спешу. Тянет. Никогда этого со мной не было. Помню, бывало, лето начинается, в турпоход или в колхоз, я с удовольствием. Первый бегу записываться. А сейчас из дому и уезжать не хочется.