Гарик еще что-то бормочет о линии сердца, но слова доносятся до Эди как бы издалека. Он думает, что хиромантия их – сплошной обман и средневековое изуверство. Реально одно: несмотря на две Венерины дуги, Светка, по-видимому, бросила его и выбрала Шурика. Если б она хотела сохранить в тайне то, что она не поехала в Днепропетровск, а осталась на Салтовке, она бы не показывалась на улицах, да еще с Шуриком.
– Я пошел, – объявляет Эди и поднимается.
– А домино? – спрашивает Гарик. – Домино-то забыл…
– Возьми себе! – бросает ему Эди, не оборачиваясь.
Он шагает к Светкиному подъезду. Только сейчас он понимает, что уже полчаса он трусит пойти к Светке и спросить ее, что все это значит. Трусит, оттягивает неприятное.
29
Светка живет в квартире 14. Как раз число Светкиных лет. Эди подходит к двери и поднимает руку стучать, но, постояв с поднятой рукой, вдруг прикладывает ухо к двери и слушает… Ему кажется, что за дверью слышна тихая музыка. А может быть, только кажется. Если прикрыть дверь в Светкину комнату, то оттуда, через две двери, ничего не будет слышно, думает Эди. Тем более тихая музыка.
Эди стучит все-таки. И ждет.
Никакого ответа. Отчасти Эди обрадован, что никакого ответа – может, Светки нет дома. Но уйти, постучав только раз, да и то не очень сильно, Эди не может. Сейчас ночь и все спят, и, может быть, спят крепко, утомившись после праздников, и, чтобы разбудить Светку, нужно стучать сильнее. Он стучит опять, на этот раз сильно, долго и настойчиво. Стучит и прикладывает ухо к двери.
На этот раз он явственно слышит шаги, стук, может быть, двери и даже, кажется, сдавленный шепот. Потому он, как возбужденное животное, предчувствуя беду, теперь уже не стучит, а крушит дверь кулаками, градом ударов осыпает Эди Светкину дверь с номером 14.
– Кто там? – наконец слышен испуганный Светкин голос за дверью.
– Открывай! Это я, Эди, – выдавливает он из себя и опять стучит, атакует дверь.
– Не сходи с ума! – сердится Светка за дверью. – Сейчас открою, оденусь только… – И она топочет в глубину квартиры, очевидно, вышла босиком.
Эди прислоняется к двери лбом и внезапно понимает, что он почти плачет. «Ебаная Светка! – думает он. – Блядь Светка! При чем здесь Шурик, это она во всем виновата!» Это ее решение, ее злая воля заставляют Эди стоять тут под дверью больным и сумасшедшим. Эди чувствует себя так же, как в свое время после Гарикиного морфия – ослабленно-плаксиво, противно и беспомощно…
Дверь распахивается. На пороге стоит Светка, злая-презлая, в материном халате.
– Как тебе не стыдно! – шипит Светка. – Ты что, не мог выбрать другого времени… сейчас четвертый час ночи!
Не слушая Светку, Эди проходит, резко оттолкнув ее, мимо Светки в квартиру и заглядывает в ее спальню. В спальне разложен диван-кровать, на постели – розовые простыни. Материны постелила – знает Эди.
– Что ты делаешь? – бежит за ним Светка. – Это не твой дом! Не смей идти в мамину комнату! – кричит она, увидав, что Эди направляется туда. – Она спит! – кричит Светка и хватает Эди за руку.
– Эх ты! – восклицает Эди презрительно. – Эх ты! – повторяет он. И, вырывая руку, он толкает с силой дверь в комнату тети Клавы. Ему уже все равно, он на 100 процентов уверен, что там Шурик.
Шурика в комнате матери нет. Но матери там нет тоже. Эди подозрительно оглядывает углы и, пройдя к шифоньеру, там свободно могут уместиться три Шурика, такие на Салтовке огромные шифоньеры, распахивает его. Рывком. И роется среди пропахших духами платьев Светкиной матери…
– Сумасшедший! – кричит сзади Светка. – Я всегда говорила маме, что ты сумасшедший! Это она заставляла меня встречаться с тобой, говорила, что ты хороший. Ты мне никогда не нравился! Уходи! Немедленно уходи! – кричит Светка. – Вон! Вон из моего дома! Вон! – кричит она. – Уходи, а то я позову милицию! – визжит Светка.
К его собственному удивлению, эти вопли дико злят Эди. «Что она верещит, как дурная свинья», – думает Эди.
Он хватает Светку за плечи и трясет, трясет ее изо всех сил, так что кукольная голова Светки тоже трясется.
– Блядь! – говорит он. – Так ты, значит, ездишь в Днепропетровск, да? Вся Салтовка видела тебя вчера с Шуриком, все тебя видели. Все! – кричит Эди. И опять трясет Светку что есть сил.
Светкин халат распахивается, и под халатом обнаруживается голая Светка, только розовые шелковые трусики на ней. Розовые эти трусики висят на Светке, они явно тоже принадлежат ее матери, как и халат.
– Проститутка! – кричит Эди. – Вся в мать. Проститутка! – И он хватает внезапно зарыдавшую Светку за живот, за ее материны скользкого шелка трусики. – Сними эту проституточную тряпку! – кричит он. – Что, тоже хочешь быть проституткой, как мать? Учишься? Тренируешься! – кричит Эди, ненавидя в этот момент Светку всей душой.
Светка плачет и сопротивляется.
Сплетясь вместе, как отчаянные враги, они падают на пол. Эди сдирает-таки со Светки трусы ее матери, и Светка лежит теперь на полу под ним совсем голая, прикрывая ладошкой свою пизду. Она, отвернув голову, уже не плачет, а только тяжело дышит, закрыв глаза…
Эди чувствует такую страшную злобу к Светке, что ему хочется сделать ей больно. Одной рукой он хватает Светкину грудь и щиплет ее за маленький розовый сосок.
– Ой! – выдыхает Светка.
Эди обеими руками теперь мучает Светкины самые белые на свете маленькие груди и вдруг говорит неожиданно для себя:
– Ну, так тебя зажимал Шурик, да? Так?
Светка почему-то совсем не вырывается из рук Эди, она только лежит и тяжело дышит. И, почти не веря в это, Эди понимает: Светка ждет, что он сейчас ее выебет. Открытие это поражает Эди, он ясно видит, что, тяжело дыша, уже не кукла, а живая, розовая Светка, розовая от драки, произошедшей между ними, молча, таинственно дыша, ждет его член.
– Он ебал тебя, да? – зло говорит Эди, чувствуя, как его член встал и налился живой кровью, оттого что он впервые сказал Светке это слово. – Он ебал тебя в пизду, – произносит Эди. – Я знаю, он ебал тебя в пизду, – повторяет лихорадочно Эди, расстегивая брюки, вынимая член…
Светка вздрагивает, когда Эди касается членом ее поросшего светлыми волосами холмика. Она еще раз вздрагивает, когда член Эди упирается в какую-то ее кость. В третий раз член Эди уже не упирается в ее кость – он свободно входит куда-то в Светку. Свободно, потому что в Светке там мокро и скользко. «А-а-ах!» – стонет Светка.
– Так он тебя ебал? – злорадно спрашивает Эди, водя хуем в Светке. – Так, да? – Эди видит, как Светка облизывает губы, но молчит, как бы прислушиваясь не к словам Эди, а к чему-то другому. «Она прислушивается к моему хую… – думает Эди с ужасом. – Кто ее научил?» – думает Эди. Или она родилась с этим. Он тоже замолкает и ебет Светку, вдвигая свой член в нее и выдвигая. Каждый раз, как Эди вдвигает член, Светка чуть движется вперед, а когда выдвигает – Светка как бы следует за его членом.
Внезапно он обнаруживает, что его хуй и Светкина пизда чавкают. Точно так же, как чавкала пизда той светловолосой девки, которую тюренцы ебли хором. От воспоминаний о той девке и сравнении ее со Светкой, мысленно Эди меняет их местами, Эди вдруг дергается несколько раз в Светке, дергается быстрее и быстрее и почти неожиданно для себя вдруг кончает в Светку. При этом он чувствует себя очень нехорошо, как будто бы стыдно и очень гадко даже. Кончить в Светку совершенно не одно и то же, что кончить, когда онанируешь, почему-то Эди-бэби стыдно, как будто он проявил ужасную слабость, недостойную мужчины…
Некоторое время он лежит на Светке молча, бессознательно целуя ее в шею. Когда же он наконец подымает голову от Светкиной шеи, он видит, что Светка насмешливо-задумчиво смотрит на него. Как бы чуть даже презрительно, сквозь высохшие слезы.
– Ну что? – спрашивает Светка тихо. – Ты видишь, ты опоздал.
Эди вначале даже не понимает, что Светка имеет в виду под этим «опоздал». Он недоуменно смотрит на Светку.
– Как видишь, – говорит Светка, – я уже не целка. – Говорит она цинично-спокойно, как бы совсем другая женщина, а не та Светка, которую он знал до сих пор, разговаривает сейчас с Эди-бэби. «Целка» в ее устах звучит противно, как будто сказал это Вовка Золотарев или Славка Цыган. Грязно как-то звучит. Так вот она какая, Светка, на самом деле, думает Эди.
– Шурик? – спрашивает он.
– Какой там Шурик, – презрительно усмехается Светка. – Два года назад еще меня трахнул один из отцовских друзей, пьяный был. Отец уже умер с перепою, а друзья его к нам все еще ходили. «Заботились об одинокой вдове с ребенком», – саркастически передразнивает кого-то Светка.
– А Шурик? – спрашивает Эди.
– Дался тебе этот Шурик, – говорит Светка почти дружелюбно. – Ну и Шурик, – добавляет она смело и усмехается. – Не переживай, – говорит Светка, – я его не люблю. Я никого не люблю…
– И меня не любишь? – спрашивает Эди зло.
Он приподнялся на локте и смотрит на Светку во все глаза. Он не может до сих пор поверить, что это та самая Светка, с которой он расстался до праздников – три дня назад. Всего три дня назад.
– Ты мальчик, – отвечает Светка задумчиво. – А я женщина. Мужчина должен быть намного старше женщины, потому что женщина созревает быстрее. Так чтобы быть равными в постели, мужчина должен быть намного старше. Лет на десять минимум, – заключает Светка.
Эди-бэби, стесняясь, подтягивает брюки, встает, застегивается, но Светка продолжает лежать на полу. Снизу, с полу, она вдруг говорит Эди:
– Я очень испугалась тебя, извини. Вообще-то я собиралась давно тебе все рассказать, но все оттягивала… Боялась… Мать говорит, ты такой чувствительный, к тебе нужен особый подход. Потом ты всегда ходишь с этой ужасной бритвой… – Светка замолкает.
– Я тебя хоть раз обидел? – спрашивает Эди.
– Один раз показывал нож… – говорит Светка.
Эди-бэби подбирает с полу свою тетрадку со стихами. Во время потасовки тетрадь выпала из кармана куртки. Светка встает и опять натягивает материн халат.