Когда мы отрываемся друг от друга, первые лучи солнца золотят вершины кипарисов и бирюзовую гладь залива. Он смотрит в мои глаза, и я вижу в его взгляде то же, что чувствую сама — облегчение, надежду и тихую, непререкаемую уверенность.
— Доброе утро, Соня, — шепчет, касаясь губами моего лба.
— Доброе утро, Артур, — отвечаю, утыкаясь носом в его шею.
Солнце поднимается выше, заливая виллу, террасу, нас тёплым, живительным светом. Буря миновала, оставив после себя не разрушения, а чистоту. И начало чего-то нового.
Хрупкого? Да. Сложного? Несомненно. Но такого настоящего, как это итальянское утро. Как его руки, обнимающие меня. Как любовь, которая оказалась сильнее страха, прошлого и всех условностей мира.
Мы не знаем, что принесёт завтрашний день. Но сегодня, здесь, под этим восходящим солнцем, мы вместе. И это — всё, что имеет значение.
Не счастливый конец. Счастливое начало. Начало нашей истории, которая только начинается.
Глава 10Артур
Тёплый, настойчивый луч солнца скользит по моему лицу, заставляя глаза приоткрыться. Несколько мгновений я просто лежу, не в силах осознать происходящее. А потом… Чувствую её тепло рядом.
Соня.
Её нежное дыхание на моём плече, светлые пряди волос, рассыпанные по подушке и моей груди. Она спит, безмятежно, спокойно. Как море за открытым балконом нашего римского номера. Нашего. До сих пор не могу поверить в это слово — «нашего».
Три дня. Прошло всего три дня с того памятного утра на террасе виллы, а мир перевернулся с ног на голову. Воздух стал чище, краски ярче, даже море заиграло новыми оттенками бирюзы. После признания, после слёз, после её решающего шага… всё изменилось.
Мы осторожны. С Инной — хрупкое перемирие. Она замечает, как я смотрю на Соню, как Соня старается не задерживать взгляд на мне при ней. Напряжение есть, но есть и проблески понимания. Зародыш принятия, который постепенно прорастает в наших отношениях.
Завтрак на террасе виллы. Я сижу рядом с Соней, впитывая каждое её движение, каждый звук её голоса. Наши пальцы под столом сплетены в тайный мостик между нашими мирами. Она рассказывает что-то забавное про университетскую газету, её глаза сияют, и я растворяюсь в этом сиянии.
Пью кофе, слушаю её голос и чувствую… покой. Глубокий, как океан. Такого не было годами, возможно, никогда. В этих моментах — вся моя жизнь.
Инна появляется на террасе, сонная, в огромных солнцезащитных очках. Замечает наши сцепленные руки — не так уж хорошо мы их спрятали. Качает головой, но в уголках губ прячется улыбка. Подходит к кофейнику.
— Ну что, старики, кофе подлить? — спрашивает она с хрипотцой после вчерашнего вечера.
— Старикам всегда рады, крошка, — отвечаю я с улыбкой.
Лёгкое напряжение витает в воздухе, но оно уже не режет, а скорее напоминает о том, что мы все учимся жить заново. Инна наливает кофе мне, потом Соне. Их взгляды встречаются на мгновение — что-то неуловимое, почти невидимое, проходит между ними. Извинение? Принятие? Инна кивает, берёт свою чашку и уходит к бассейну, оставляя нас наедине с нашим кофе и тихим счастьем.
Дорога впереди долгая? Безусловно. Но начало положено, и это самое главное.
Эти три дня… Я отменил всё. Все звонки, все встречи, все «неотложные» дела, которые годами казались центром вселенной. Мир не рухнул. Игорь и команда справляются. Я проверяю почту пару раз в день, отвечаю на самые срочные сообщения. Остальное может подождать.
Впервые в жизни я по-настоящему живу. Для себя. Для неё. Каждый вздох, каждое биение сердца наполнено новым смыслом. Её смех, её прикосновения, её присутствие рядом — всё это делает меня другим человеком. Человеком, который наконец-то нашёл то, что искал всю жизнь.
Смотрю на Соню, и внутри разливается тепло. Она — мой свет, моя надежда, моё будущее. И я сделаю всё, чтобы защитить это хрупкое счастье, чтобы сохранить этот момент навсегда.
Мы путешествуем вдоль побережья, не торопясь, наслаждаясь каждым мгновением вдвоём. Позитано встречает нас лабиринтом узких улочек, где её маленькая рука уверенно лежит в моей, словно мы связаны невидимой нитью. Каждый её шаг, каждое прикосновение наполнено особым смыслом.
В Амальфи мы возвращаемся к той самой выставке, но теперь я вижу картины её глазами, ловлю каждый всплеск восторга в её взгляде. Её искренняя радость заразительна, и я открываю для себя искусство заново.
Равелло встречает нас садами Виллы Чимброне на закате. Мы стоим у «Бесконечной Аллеи», наблюдая, как солнце медленно тонет в море, окрашивая небо в огненные тона. Она прижимается ко мне, её голова на моём плече. В этот момент слова не нужны — всё понятно без них. Это совершенство, которого я никогда прежде не знал.
Я целую её в висок, вдыхая неповторимый аромат её кожи, смешанный с запахом солнца. Она поворачивается, и её губы находят мои в лёгком, сладком поцелуе, который обещает что-то большее. Что-то, о чём я уже не могу не думать.
И вот — Рим. Моя идея, мой подарок ей, наш общий подарок. Я хочу показать ей Вечный Город не как бизнесмен, спешащий между встречами, а как влюблённый мужчина, открывающий его заново вместе с ней.
Мы гуляем без плана, растворяясь в атмосфере города. У фонтана Треви она бросает монетку через плечо, и её глаза сияют как у ребёнка. Шепчет желание, которое я не спрашиваю — хочу верить, что оно связано со мной.
Пьяцца Навона встречает нас уличными художниками, смехом и музыкой. У Колизея мы стоим в тени его величественных стен, и я рассказываю не сухие факты, а живые истории о гладиаторах, о толпе, о жизни и смерти на арене. Она слушает, заворожённая, её рука крепко сжимает мою.
В Пантеоне луч солнца, пронзающий окулус, падает на нас как божественное благословение. Она поднимает лицо, закрывает глаза, и я целую её под этим древним светом. Здесь, в Риме, любовь — часть вечности, и никто не смотрит осуждающе.
Вечер. Ресторан на тихой площади, вдали от туристических толп. Терраса под виноградными лозами, свечи в стеклянных колпаках мерцают тёплым светом. Я заказываю ужин, тщательно консультируясь с сомелье — нам нужна особая магия.
— Для начала, синьорина, — говорит официант, выставляя перед Соней тарелку, — bruschetta al pomodoro ( *брускетта с помидорами, здесь и далее — примечание автора ). Самые спелые помидоры, базилик с нашего огорода, чеснок, оливковое масло первого отжима.
Аромат свежести наполняет воздух. Она пробует, закатывает глаза от восторга:
— Боже, это же… солнце!
Далее следует паста. Для неё — Cacio e Pepe ( *паста «Качо э пепе», дословно переводится как «сыр и перец» ). Казалось бы, просто: пекорино, перец. Но в идеальном исполнении — это настоящий шедевр: кремовая, пикантная, обволакивающая. Для меня — Amatriciana ( *аматричана ) с её острым, насыщенным вкусом гуанчиале и томатов.
Каждый момент пропитан любовью и нежностью. В этом Вечном Городе, под звёздным небом, мы находим свой собственный рай. Здесь время замедляется, а чувства становятся ярче. И в этом волшебном мгновении я понимаю — это именно то, чего я искал всю жизнь.
Сомелье с торжественным видом подносит бутылку:
— А теперь, синьор Пронский, Brunello di Montalcino, Riserva ( *Брунелло ди Монтальчино, Ризерва, культовое тосканское вино ). Идеально к вашему блюду. И к этому вечеру.
Он разливает рубиновую жидкость по бокалам. Аромат окутывает нас — вишня, табак, специи, мощь и элегантность в одном флаконе. Первый глоток… Да, это именно то, что нужно. Вино раскрывается глубиной, бархатом, долгим послевкусием. Как наша зарождающаяся любовь — сильная, сложная, обещающая долгую жизнь.
Соня пробует вино, её глаза расширяются от удивления:
— Оно… говорит?
Смеюсь, глядя в её восхищённые глаза:
Да, amore mio ( *любовь моя ). Оно рассказывает о Тоскане, о солнце, о терпении. И о нас.
Поднимаю бокал:
— За нас. За Рим. За настоящее.
— За настоящее, — тихим эхом повторяет она, и в её глазах отражаются не только огоньки свечей, но и что-то бесконечно нежное, принадлежащее только нам двоим.
Разговор льётся легко, словно мелодия. Мы говорим обо всём и ни о чём одновременно — о впечатлениях дня, о книгах, о мечтах. Я ловлю себя на том, что рассказываю ей то, о чём никогда не говорил никому: детские страхи, первые неудачи в бизнесе, глупую мечту юности стать моряком. Она слушает, не перебивая, её взгляд — как безопасная гавань, куда хочется возвращаться снова и снова.
Чувствую себя… понятым. Принятым. Не Артуром Пронским, властелином империй, а просто Артуром — человеком, который может быть уязвимым и искренним.
Ужин подходит к концу. Рим окутывает нас тёплой бархатной ночью. Звёзды кажутся ближе, чем когда-либо, над древними крышами они горят особенно ярко. Беру её руку в свою:
— Не поедем обратно сегодня, — говорю тихо, и голос звучит чуть хрипло от вина и переполняющих эмоций. — Останемся здесь? В городе?
Она смотрит на меня понимающе, без тени сомнения или страха. Только доверие и предвкушение в её глазах.
— Да, — просто отвечает она. Одно слово, способное перевернуть весь мир.
Номер в старинном палаццо, превращённом в бутик-отель. Высокие потолки с фресками, тяжёлые шторы, огромная кровать. Мы стоим посреди комнаты, внезапно робкие и уязвимые. Свечи, зажжённые службой, отбрасывают танцующие тени на стены.
Подхожу к ней медленно, касаюсь её щеки. Она прикрывает глаза, её губы слегка приоткрыты в ожидании. Целую её — сначала нежно, исследуя каждый миллиметр её кожи, каждый изгиб губ. Потом глубже, страстнее, чувствуя, как ответный огонь разгорается в ней, как её тело отвечает на каждое моё прикосновение.
Помогаем друг другу освободиться от одежды — медленно, с трепетом, словно разворачивая самый драгоценный дар, который когда-либо преподносила нам жизнь. Каждый жест наполнен смыслом, каждое прикосновение — обещанием. В этом моменте нет места ни прошлому, ни будущему — только здесь и сейчас, только мы вдвоём, только наша любовь, которая наконец-то нашла свой путь.