Он рассказывает немного о своих первых шагах в бизнесе, о сложных переговорах. Без пафоса, с лёгкой самоиронией. Его истории захватывают.
— … и вот я стою в этом дворце в Эмиратах, а шейх смотрит на меня как на назойливую муху, — смеётся он. — А у меня в голове одна мысль: «Боже, как же я хочу простой жареной картошки с селёдкой!»
Я хохочу, представляя эту картину: могущественный бизнесмен, мечтающий о таком простом блюде.
— И что? Сорвали сделку? — спрашиваю с интересом.
— Нет, — улыбается он. — Заключили. А потом я нашёл в Дубае русский магазин и устроил себе пир горой с той самой картошкой. — Он смотрит на меня. — Иногда самые простые вещи значат больше всего, правда?
Наши взгляды встречаются. В его глазах — теплота, понимание. И что-то ещё… Интерес? Я отвожу взгляд, ковыряя вилкой остатки пасты. Моё сердце колотится, словно пытается вырваться из груди.
— Правда, — тихо соглашаюсь я, чувствуя, как краснею.
Наступает лёгкая пауза, но она не неловкая. Наполненная стрекотом цикад и запахом моря, доносящимися с улицы. Я чувствую себя… комфортно. С ним. С этим могущественным, незнакомым мужчиной. Это пугает и завораживает одновременно.
В его присутствии я забываю о том, что я простая студентка, а он — миллиардер. Забываю о том, что он отец моей подруги. В этот момент мы просто два человека, наслаждающихся беседой и обществом друг друга. И это чувство настолько новое и волнующее, что я не могу отвести от него взгляд, даже когда он снова смотрит на меня.
— Инна сказала, вы любите искусство, — говорит он вдруг. Его голос звучит так спокойно и непринуждённо, но внутри меня всё замирает. — Завтра утром в Амальфи проходит небольшая, но любопытная выставка местных художников. Не итальянское Возрождение, конечно, но есть весьма самобытные работы. Если интересно… — Он делает паузу, и я чувствую, как воздух между нами становится густым от напряжения. — Я собирался съездить. Можете составить компанию, если не пугает скука и вид старика за рулём мерседеса.
Шутка. Он пошутил. И предложил… свидание? Нет, просто культурную программу для скучающей гостьи. Но сердце опять предательски ёкает, словно маленький птичий клювик стучит по рёбрам.
— Я… я не думаю, что это будет скучно, — говорю я, пытаясь сохранить спокойствие, хотя голос предательски дрожит. — И… вы совсем не выглядите стариком.
Ой. Вырвалось. Я чувствую, как краснею до корней волос, как жар заливает щёки, а кончики ушей, кажется, начинают светиться.
Он усмехается, и в его глазах вспыхивает что-то озорное, молодое. Его улыбка преображает всё его лицо, делая его ещё более привлекательным.
— Спасибо, Соня. Это лестно. Значит, завтра в девять?
Я киваю, не в силах вымолвить ни слова. Каждое его движение, каждый взгляд словно отпечатывается в моей памяти. Он улыбается и отодвигает стул, а я не могу оторвать от него глаз.
— Мне пора, пара звонков. До завтра.
Он уходит, а я остаюсь одна на террасе, смотря ему вслед. Его силуэт растворяется в полумраке дома, но я всё ещё чувствую его присутствие. Завтра. Амальфи. С ним. Это ошибка? Огромная, роскошная, восхитительная ошибка.
Но я уже знаю, что не смогу отказаться. Потому что этот день — солнце, море, его смех, его взгляд — был самым счастливым за долгое время. И я хочу ещё. Хотя бы капельку этого счастья. Хотя бы до конца отпуска.
А там… А там видно будет. Главное, чтобы Инна никогда не узнала. Я закрываю глаза, вдыхая солёный воздух, пропитанный ароматом цветущих олеандров. В ушах всё ещё звучит его голос, а сердце бьётся в каком-то новом, незнакомом ритме. Может быть, это и есть то самое счастье, которое я так долго искала? То, которое не измеряется деньгами и статусом, а живёт в простых моментах — в улыбке, в случайном взгляде, в неожиданном предложении разделить утреннюю поездку на выставку?
Я поднимаю голову к небу, где так ярко светит солнце. Оно блестит в безоблачном небе, словно улыбаясь мне, словно обещая, что всё будет хорошо. Хотя я и понимаю, что это может быть опасно — влюбиться в отца своей лучшей подруги. Но разве можно запретить сердцу чувствовать? Разве можно остановить то, что уже началось?
Я улыбаюсь, чувствуя, как внутри разливается тепло. Завтра. Амальфи. С ним. И пусть весь мир подождёт.
Глава 4Артур
Девять утра. Я стою у «Гелендвагена», жду. Солнце уже тёплое, воздух напоен ароматом роз и моря. Неожиданное волнение охватывает меня.
Ну что за глупость? Я собираюсь просто свозить гостью дочери на выставку. Выполняю просьбу Инны «присмотреть».
Но почему тогда я выбрал рубашку посвежее? Почему отменил утренний звонок с Гонконгом? И почему, чёрт возьми, я сам сел за руль своего «Гелика», хотя обычно это делает водитель?
Она появляется на террасе. Светлые волосы распущены по плечам, просторное льняное платье песочного цвета, сандалии. Никакого макияжа, кроме, кажется, блеска для губ. Выглядит… свежо. Как первый луч солнца после душной ночи. Её естественность обезоруживает. В ней нет той искусственности, которая присуща большинству женщин любого социального статуса.
— Доброе утро, Артур, — улыбается она чуть застенчиво, но глаза смотрят открыто. — Простите, не заставила ждать?
— Ничуть, — открываю ей дверь. — Вы выглядите прекрасно. Готовы к искусству?
Она смеётся, забавно забираясь внутрь стального монстра. «Гелик» настолько превосходит её по размерам, что она кажется мне просто крохотной, по сравнению с ним. Её грация в каждом движении завораживает.
— Готова. Хотя, признаюсь, больше люблю смотреть, чем разбираться в школах и техниках.
Произнося это, она стоит на высокой ступеньке авто и собирается сесть. Разворачивается, забираясь в салон, при этом — чуть оттопыривает упругие ягодицы. Платье натягивается, плотно облегая полушария… Меня бросает в жар. Я поспешно отвожу взгляд, дожидаясь, пока она устроится на сиденье. Огибаю капот и сажусь за руль. Сам. Чего делаю крайне редко в обычной жизни.
— Лучший способ, — завожу мотор. — Чувствовать, а не анализировать. Хотя анализ тоже имеет право на жизнь.
Мы выезжаем за ворота виллы, на серпантин, ведущий в Амальфи. Дорога — это череда захватывающих дух видов. Утёсы, террасы с лимонными деревьями, бирюзовая бесконечность моря внизу. Соня молчит, прилипшая к окну. Я наблюдаю за ней краем глаза. Её восторг искренен, ненаигран. Как у ребёнка, впервые увидевшего океан.
— Это невероятно, — наконец выдыхает она. — Кажется, здесь на каждом квадратном метре могла бы жить отдельная история. Драма, любовь, трагедия…
— Итальянцы умеют вплетать жизнь в камни и море, — соглашаюсь я. — Здесь даже воздух пропитан страстью. Иногда слишком бурной.
Я рассказываю пару исторических анекдотов про Амальфитанское герцогство. Она слушает, зачарованно кивая, иногда задавая уточняющие вопросы. В её глазах горит неподдельный интерес.
— А вы, Артур, — спрашивает она, когда мы подъезжаем к городу, — вы тоже чувствуете магию этого места? Или для вас это просто очередной деловой визит?
Её вопрос застаёт меня врасплох. Я смотрю на неё, пытаясь найти в её глазах насмешку или иронию. Но там только искреннее любопытство и… что-то ещё. Что-то, что заставляет моё сердце биться чаще.
— Для меня, Соня, — отвечаю я, — каждое место имеет свою историю. И свою магию. Просто не все готовы её увидеть.
Она улыбается, и в этой улыбке столько понимания, что я на мгновение теряюсь. Как можно быть такой… настоящей? Такой живой? Такой… особенной?
Амальфи встречает нас суетой, но очаровательной. Узкие улочки, увитые виноградом, старинные арки, сквозь которые пробиваются солнечные лучи. В воздухе плавает аромат свежесваренного кофе, свежей выпечки и моря. Где-то вдалеке звенит колокольчик, а в узких переулках слышатся приглушённые голоса местных жителей.
Выставка — в старинном палаццо с внутренним двориком, увитым плющом. Небольшая, камерная. Работы местных мастеров: яркие пейзажи, наивные, но искренние жанровые сценки, абстракции, навеянные морем. Но даже здесь, среди полотен и антикварной мебели, я не могу отвести от неё глаз. Что-то в ней… что-то в этом дне… что-то в этом месте… заставляет меня чувствовать то, чего я давно не испытывал.
Может быть, это и есть то самое «чувствование», о котором мы говорили?
Я ожидал, что Соня пройдёт по залам, вежливо кивая. Но нет. Она в самом деле погружается в процесс. Останавливается у каждой работы, вглядывается, словно пытаясь проникнуть в душу художника. Не делает вид, а действительно смотрит. У одной акварели — вида на бухту, очень похожей на нашу — замирает надолго.
— Что вас зацепило? — спрашиваю тихо, стараясь не нарушить её сосредоточенность.
Она вздрагивает, будто выныривая из глубины своих мыслей, и поворачивается ко мне.
— Цвет воды… — начинает она. Щёки покрываются очаровательным румянцем, и она поспешно возвращает взгляд к картине. — Художник уловил не просто синеву. Там и бирюза, и изумруд, и даже… фиолетовые тени. И чувство… спокойной мощи. Знаете, как будто море дышит здесь полной грудью, а не суетится. — она смущённо замолкает. — Извините, я не искусствовед.
— Вы — зритель, — улыбаюсь я, поражённый её точностью. — А это главное. И вы правы. Это дышащее море.
Меня поражает её способность видеть не поверхность, а суть. Чувствовать то, что другие просто замечают краем глаза.
После выставки мы отправляемся на прогулку по набережной. Заходим в крошечную лавку оливкового масла. Хозяин, старый итальянец с седой щёточкой усов, с энтузиазмом предлагает продегустировать. Соня пробует, морщит носик от терпкости, потом расплывается в улыбке.
— Боже, какой вкус! — восклицает она, закрывая глаза. — Как трава, солнце и что-то… древнее!
Старик сияет.
— Браво, синьорина! Вы понимаете! — он наливает ей ещё, начисто игнорируя меня.
Я наблюдаю, как она общается с ним на ломаном английском и жестах, смеётся, и в её глазах загорается неподдельный интерес. Она естественна. Как ручей, который просто течёт, не думая о том, как он выглядит.