Однажды вечером таинственная загадка разрешилась. Прошла уже целая неделя после отъезда мистера Гастингса из дома на Куин-стрит, когда Миранда, войдя в изящную овальную гостиную, мебель которой была выдержана в бледно-золотистых, ярко-зеленых и слоновой кости тонах, вдруг оказалась представленной сэру Хамфри Рептону. После того как Миранда, у которой перехватило дыхание, поблагодарила миссис Гастингс, пожилая дама поспешила удалиться, оставив ее наедине с этим великим человеком. Сидя рядом с ним на достойном короля диване, Миранда стала судорожно копаться в памяти, придумывая, что бы такое умное ему сказать. После некоторой заминки, во время которой выдающийся мастер садово-паркового искусства улыбался ей, поощряя к разговору, Миранда набралась смелости и подняла на него глаза, ухватившись, таким образом, за исключительную возможность вблизи созерцать лицо гения.
Хотя ему уже перевалило за шестьдесят, у сэра Хамфри было юное, лишенное морщин лицо. Пышный седой венчик вокруг лысого темени скрывал уши. У него был крупный орлиный нос и большие глаза. Это были глаза человека, который, судя по всему, способен видеть очень далеко. Его тонкие губы были сжаты и как будто выражали одобрение. Руки с тонкими и длинными пальцами он держал на груди. Одет он был просто — черный сюртук, высокий белоснежный воротник, однотонный галстук. Миранде он понравился настолько, что она решила остаться и выслушать бесценные мысли, которые, как она надеялась, сорвутся с его языка, тогда как поначалу ее так и подмывало поскорее улизнуть отсюда.
Оценивающе взглянув на нее, сэр Хамфри промолвил:
— Смотреть на вас гораздо приятнее, чем на моего последнего собеседника, мистера Кокса. Вы, если позволите так сказать, благоприятная перемена. Вам, должно быть, известно, что я глубоко верю в перемены. Еще меня необычайно увлекают приятные перспективы, и я должен поблагодарить вас за то, что вознагражден созерцанием самой приятной из них в этой гостиной.
Миранда выразила признательность за комплименты и, собравшись с духом, высказала свои.
— Я просто восхищена вашей работой, — сказала она. — Умоляю простить меня за повторение того, что вы уже, несомненно, устали слушать. Надеюсь, мои панегирики не навеют на вас скуки и не покажутся подобострастными, но ничего не могу поделать, ваши идеи очень увлекают меня.
— Уверяю вас, моя дорогая, никто еще не уставал слушать, как его хвалят. Только одно превосходит это, а именно слушать, как тебя цитируют. Одним из преимуществ человека, сделавшего что-либо заметное на этом свете, является то, что он вызывает восхищение прекрасных юных дам. Хотя я быстро устаю, это не от скуки, поверьте мне. В январе прошлого года я попал в катастрофу. Мой экипаж перевернулся, когда я возвращался из Эссекса, где гостил у сэра Томаса Леннарда. После этой глупой случайности я остался полуинвалидом. Доктора, в своей беспредельной мудрости, прописали мне средства, которые вызывают сонливость и заставляют меня зевать в самые неподходящие моменты. Вы должны обещать мне, что если я задремлю в момент произнесения вами комплимента или цитаты, то вы мне их доскажете, когда я снова проснусь. Мне бы не хотелось пропустить ни одного доброго слова, сказанного в мой адрес. Я стараюсь заснуть, только когда меня высмеивают, подвергают презрению, топчут в грязи, что бывает довольно часто.
— Сэр Хамфри, вы не находите странным то, что женщина может заняться садово-парковым искусством?
— Я не нахожу, что женщина менее способна обезобразить, нарушить внешний вид наших британских поместий, чем мужчина. Я верю в равенство способностей обоих полов в том, что касается разрушения.
— О Господи, если вы придерживаетесь такой точки зрения, то можно предположить, что вы не слишком высокого мнения о ландшафтном архитекторе-любителе, к коим я бы причислила себя, если бы могла надеяться даже на столь невысокое звание.
— Я не веду речь конкретно о вас, моя дорогая, поскольку вас не знаю. Я имею в виду общий упадок в моей профессии. Вину за это я возлагаю на наш парламент, который облагает нас безжалостными налогами, в то время как мы пытаемся улучшить вид наших земель. В этом есть также и вина нового поколения землевладельцев, чему мы являемся свидетелями. Эти люди-грибы стремятся увеличить свою собственность, а вовсе не наслаждаться ею, их больше беспокоит рост цен на землю, нежели ее красота.
— А что вы скажете, сэр Хамфри, о таком человеке, как я, который думает так же, как и вы, о наслаждении и практической пользе, но не имеет достаточного образования или опыта?
— Ну что я скажу? У меня самого мало что было, когда я начинал. Я был весьма неотесан, лет этак до сорока. Идея заняться садово-парковым искусством пришла ко мне одной бессонной ночью. Я выдумал термин архитектор садово-парковых ансамблей только по соображениям респектабельности, чтобы иметь возможность представляться любому, у кого имеется достаточно денег, чтобы нанять меня. Я разослал письма всем своим знакомым и сообщил, что могу проводить консультации. По странности характера жители этой страны в самом деле поверили, что я именно настолько компетентен и талантлив, насколько сам себя представляю.
— Я не знаю, имеется ли у меня какой-нибудь дар в области садово-паркового искусства, но уверена, что у меня не хватит нахальства взяться за переустройство имения без понимания того, что делаю.
— Вы более щепетильны, чем я. Что же, полагаю, вы должны начать с самообразования. Читайте все подряд, книги всех авторов, не только мои «Заметки» и справочники. Вы должны прочесть этих глупцов Найти и Прайса, поскольку, не приняв к сведению взглядов, рожденных их куриными мозгами, вы можете сместить нужные акценты, а этого вам надлежит избежать любой ценой. Некоторые современные архитекторы дошли до того, что называют изогнутую линию красивой лишь потому, что она изогнута. Они ошибочно принимают нечаянную небрежность за естественную простоту и любые правильные формы называют «формальными» только потому, что слышали, как кто-то, очень может быть даже я сам, утверждал, что природа не признает прямых линий. Надеюсь, вас нельзя будет обвинить в таких проявлениях крайнего абсурда.
Миранда ответила не сразу, поскольку мозг ее лихорадочно работал, подыскивая свежие мысли. Она вдруг осознала, насколько беспорядочным, эклектичным и бесцельным было изучение ею садово-паркового искусства. Возможно, глупо было вообще браться за это.
Сэр Хамфри тихо поинтересовался:
— Не хотите ли, чтобы я дал вам совет?
— О, конечно хочу. Я была так легкомысленна, что, боюсь, должна буду отказаться от всяческих помыслов в области садово-паркового искусства.
— Моя дорогая, вряд ли вы более легкомысленны, чем был я в юности. Я собирался посвятить себя коммерции. Шли годы, я успел приложить руки к писанию картин акварелью, сельскому хозяйству, сочинению стихов и написанию очерков, архитектуре, инвестиционной деятельности и банкротству. А потом ко мне, словно во сне, пришло озарение, и с тех пор я больше ни на шаг не отклонялся от избранного пути. Даже случившаяся со мной катастрофа не отлучила меня от дела моей жизни. Сейчас я работаю в Шерингхэме и собираюсь продолжать начатое до тех пор, пока Господь не призовет меня, чтобы подготовить план переустройства райских садов.
Миранде, у которой этот человек с каждой произнесенной им фразой вызывал все большую и большую симпатию, было приятно узнать, что юношеский дилетантизм мастера был весьма сходен с ее собственным.
— Интересно, — задумчиво сказала она, — найду ли я когда-нибудь нечто такое, что буду любить так же, как вы любите свою профессию, чтобы можно было посвятить этому всю свою жизнь. Пока я ни на чем не остановила своего выбора. Боюсь, если я вдруг возьмусь за переустройство поместья моего отца, это скоро надоест мне, и я оставлю там все в беспорядке.
— Могу предложить вам решение, моя дорогая.
Миранда слушала, ощущая, как внутри у нее затеплилась надежда.
— Совет мой прост: не пытайтесь откусить от пирога больше, чем сможете съесть. Короче говоря, не беритесь за переустройство сразу всей усадьбы. Начните с цветника, посадок кустарника или дорожек.
Миранда хлопнула в ладоши. Как и все выдающиеся открытия, это было простым и очевидным. Не удивительно, что у нее остались нерасписанными с полдюжины ширм. Ведь целью ее было сделать такую ширму для каждой из имевшихся в доме комнат. Не удивительно, что она бросила писать, закончив лишь третью главу. Вместо того чтобы сочинить стихотворение, написать рассказ, очерк, этюд, сделать набросок собственных впечатлений, она принялась за написание романа. Не удивительно, что она бросила изучение итальянского языка, физиогномики, занятия музыкой. Ее представления о том, чего она должна достичь, были столь неумолимы, столь всеобъемлющи и столь неразумны, что явились абсолютно обескураживающими. Миранда задышала полной грудью, как будто она наконец смогла наполнить легкие воздухом свободы.
Миранда тепло поблагодарила сэра Хамфри. Она была готова просто рассыпаться в благодарностях, но тут появился сын сэра Хамфри, чтобы забрать его. Великий Мастер устал, это было заметно по его утомленному виду. Надо отвезти его домой и уложить отдыхать, сказал молодой Рептон, Миранда наблюдала, как удаляется Мастер; сердце ее было переполнено признательностью, в то время как голова полнилась идеями.
В тот вечер, когда Дейзи помогала ей раздеться ко сну, Миранда испытала прилив энергии, настолько лишивший ее покоя, что она едва могла устоять на месте. Ей открылось, что жизнь полна перспектив точно так же, как земля какого-нибудь поместья. Человек в состоянии сделать в ней кое-что, а по сути способен добиться практически всего, чего пожелает, поскольку нет ничего недостижимого, если найден метод достижения цели. Человек может брести по жизни, как бродят по холмам и долинам, ущельям и широким просторам, рекам и лесам, приучаясь досконально познавать их, впитывая в себя все, чему они могут научить, и наслаждаясь в то же время их красотой и величием. Ни один из этих мысленных образов не имел отчетливых очертаний, и она не смогла бы объяснить свои мысли ни одному живому существу. Однако мысли эти подняли ей настроение, и Миранда чуть ли не готова была пуститься в пляс.