машине была главная причина). Пусть как можно больше людей это увидят: и саму Алину, и не только её.
Нет, она не забыла маму, она по ней очень скучала, даже плакала частенько — уж Лера-то об этом точно знала, — но то, что теперь у неё был отец, такой вот отец, подруге очень даже нравилось. И если, обращаясь к Марату, она всё ещё немножко стеснялась, называя его «папой», и старалась обойтись как-нибудь без этого слова, то наедине с Лерой, в разговорах со всеми остальными, а особенно в школе, она постоянно твердила «Папа. Папа. Папа» да ещё с такими интонациями, словно одна на целом свете имела отца. А если и не одна, то другим-то явно досталось что-то попроще, с Алининым и не сравнить.
Марат мог целыми днями пропадать на работе, но, когда он появлялся, почему-то всегда становилось по-особенному: весело, шумно, позитивно, легко. Он даже сердился и ругался совсем не страшно и не обидно, но гораздо больше улыбался и шутил. И с ним можно было разговаривать, нормально, по-человечески разговаривать. Хотя, понятно, что он делал это не совсем на равных, по-взрослому: иногда немного снисходительно, иногда чересчур по-правильному, как полагалось по общему мнению, но совсем не требовалось. Порой даже начинал относиться к ним, совсем уж будто к младенцам, спрашивал, сделаны ли уроки и не страшно ли им одним возвращаться с занятий в ранней осенней темноте, но тогда Лера сразу вспоминала фразу, сказанную им в самый первый вечер в комнате с камином: «Я ещё только учусь».
Её папа никогда бы не признался, что чего-то не умеет или не понимает, что у него может не получаться. Они вроде бы никогда не болтали по душам. С мамой — да, а с папой — нет. Но он же и не мама, наверное, и должен вести себя по-другому, строже, отстранённей, суше. Между собой же родители нормально общались, потому что на равных, потому что когда-то сами выбрали друг друга и даже решили жить вместе. Но сейчас почему-то всё чаще ссорились. Или — не почему-то, а по очень даже понятной причине.
Лера же не только оттого согласилась временно перебраться сюда, к Алине, чтобы поддержать подругу. Ещё и в надежде, пока её нет дома, отношения между родителями наладятся, они перестанут ругаться, ведь главного повода для их разногласий рядом не будет. И она нарочно к ним не так уж часто наведывается, чтобы лишний раз не попадаться на глаза, не путаться под ногами, не отвлекать маму от папы. Может, тогда он перестанет обижаться и говорить, что вся любовь и забота достаются только ей, Лере, а на него у мамы нет ни времени нет, ни настроения.
В воскресенье с утра пораньше Марат повёз Алину знакомиться со своими родителями, ну то есть с её бабушкой и дедушкой, Валентина Михайловна взяла выходной и после завтрака тоже ушла по своим делам, а Лера сказала, что пойдёт домой. Она правда собиралась, только попозже.
В будни мама с папой основную часть дня проводят по-отдельности, на работе, а в выходной могут побольше побыть вместе, а Лера сходит к ним ближе к вечеру, заодно и вещи кое-какие заберёт, о которых раньше не подумалось: лиловый свитер, клетчатое платье с длинным рукавом и ещё одни джинсы. А сейчас она бродила по пустому дому.
Это было прикольно, интересно и немного похоже на квест, только без особых приключений. В личные комнаты, Лера не полезла, зато все остальные обошла. На кухне задержалась подольше, сделала большой бутерброд, положив между квадратиками хлеба почти всё, что было возможно. В пределах разумного. Налила чаю, забралась коленками на высокий табурет и неторопливо жевала, глядя в окно, подбирая с подоконника постоянно падающие на него кусочки.
Вымазанный майонезом, надкушенный полукруг копчёной колбасы, выскользнул и плюхнулся прямо в чашку, и теперь плавал в ней, покачиваясь, словно необитаемый полузаснеженный остров. А чай, конечно, пришлось наливать новый.
Доев бутерброд, вымыв руки и стерев с подоконника следы пиршества, Лера отправилась дальше. Не раздумывая, свернула в сторону комнаты с камином — Алинин отец называл её «кабинетом» — прошлась вдоль стен, подумала, что надо обязательно научиться разводить огонь, остановилась возле рабочего стола, уселась в кресло, ухватившись пальцами за край столешницы, подтянулась поближе.
Кресло легко проехало вперёд, а Лера, чуть сдвинув брови, перебрала попавшиеся под руку бумаги. Каталог строительных материалов, какая-то таблица с колонками чисел, план дома по этажам. Или схема? Как это правильно? Когда будто бы смотришь прямо сверху, сквозь потолок, и видно где какая комната, лестницы, двери, окна.
Она бы тоже, когда станет взрослой, хотела создавать дома. Только не строить, а придумывать. Как архитектор. И не многоэтажные-многоквартирные, и уж тем более не заводы или торговые центры, а вот такие же, жилые. На человека, на семью, чтобы у каждого был дом, какой он захочет, пусть даже совсем маленький, зато свой.
22
Лера вытянула чистый лист бумаги из лотка принтера, отыскала в подставке карандаш, принялась рисовать. Два этажа, на первом огромные окна, до пола. Или это застеклённая веранда с большой раздвижной дверью, которую можно открыть, и части стены будто бы и нет. На втором — обязательно балкон, и крыша плоская, хотя бы часть, чтобы на ней тоже можно было чего-нибудь устроить: поставить столик и стулья, и ещё качели, летом цветы и небольшие деревья в кадках. А можно ещё маленький бассейн с подогревом, какой есть в этом доме, и в таком получится сидеть, даже если на улице холодно.
Ага! А ты как японская макака в горячем источнике будешь блаженно жмуриться в клубах пара, а тебе на голову и на нос будет сыпать мелкий снег и таять через несколько секунд. Но тебе всё равно будет тепло и хорошо.
Улыбнувшись, Лера откинулась на спинку кресла, покрутилась немного из стороны в сторону, наткнулась взглядом на циферблат настенных часов. Теперь можно и домой сходить. Она ведь тоже соскучилась по родителям и даже по своей комнате.
День выдался такой приятный, солнечный и тёплый, не по-летнему, просто тёплый. И красивый. Осень потихоньку меняла окружающие краски, добавляя пестроты и яркости, которые вроде бы должны только радовать, но они и печалили немножко. Ведь скоро вся эта красота осыплется на землю и даже там не продержится долго, потемнеет, а потом её сгребут в кучи и увезут. Интересно, куда? И останутся только голые ветки. Будто это не мир, а только его эскиз, набросанный простым карандашом, и когда его наконец раскрасят, ждать ещё очень долго — до самой весны.
Лера доехала до нужной остановки, вышла из автобуса, и теперь неторопливо брела между домов, запрокидывая лицо, смотрела в ясное небо в лёгком кружеве проплывающих полупрозрачных облаков, глазела по сторонам. Хотя всё вокруг было своё, хорошо изученное, знакомое. Даже небо, наверное, знакомое. А вот и родной двор, но Лера не поспешила сразу к подъезду, притормозила на детской площадке, устроилась на качелях, отыскала глазами нужные окна.
Почему-то очень хотелось, чтобы кто-нибудь из родителей выглянул, заметил её, зовя, махнул рукой. Разве они не должны почувствовать, что она уже здесь, рядом? Они ведь родители. Хотя это просто смешная детская фантазия, а Лера уже не настолько ребёнок, поэтому — хватит качаться и придумывать сказки.
Зайдя в подъезд и поднявшись по лестнице до нужного этажа, она достала из кармана ключ, отперла замок, вошла в прихожую, закрыла дверь. Та хлопнула, но, видимо, недостаточно громко, или просто родители были слишком увлечены разговором. Точнее, спором. Очередным. Не заметили, что Лера дома. А она застыла, даже на шаг не отойдя от двери, на коврике, словно ботинки нежданного гостя.
— И как ты только решилась свою ненаглядную Лерочку постороннему мужику отдать? — донеслось из родительской комнаты. — Ничего не боишься?
— Гоша, чего ты несёшь? — мамин ответ уже не казался, как обычно, сдержанным и терпеливым. — Марат — Алинин отец.
— Да-да, отец, — даже в прихожей хорошо было слышно папино снисходительное хмыканье. — Без году неделя.
— Какая разница? — мама повысила голос, проговорила убеждённо и чётко: — Он — нормальный порядочный человек.
— Несомненно, — театрально поддакнул папа, поинтересовался с ехидцей: — Это потому вы так быстро общий язык нашли? Или, может, ты на него какие-то виды имеешь? А что? Молодой, холостой, материально обеспеченный. При собственном доме и крутой машине. Глядишь, и тебе подарит не хуже. А с Алинкой нянчится тебе уже привычно.
— Гош, да что за глупости? Откуда такие мысли? Что с тобой не так?
— Со мной не так? Неужели ты разглядела? Внимание вдруг обратила и на меня тоже? А то обычно только и слышно: Лера, Лера, Лера. Лере надо на английский, Лере надо на ИЗО, Лере нужно в бассейн. Это же Лерина подруга. Разве можно ей не помочь? Лерина подруга, конечно, важнее. А на меня у тебя никогда времени нет, я всегда по остаточному принципу. Я уже вообще думать начинаю, что я тебе только для того и понадобился, чтобы ты забеременеть могла и родить, а в остальном и без надобности. Главное же — Лера! Всегда одна Лера.
— Да почему ты так говоришь? — в отчаянии воскликнула мама. — Будто она для тебя чужая. Будто не твоя дочь.
У Леры сердце замерло, она скомкала в пальцах попавшуюся под руки ткань ветровки.
— Да нет, почему же? Моя, — заявил папа. — Этого я не отрицаю. Только вот… это не мне, это тебе обязательно нужен был ребёнок. А я как-то не особо желал. А если честно, то и вообще бы без детей обошёлся. Просто согласился. Потому что тебя любил.
— Любил? — переспросила мама. — В прошедшем времени?
Папа опять громко хмыкнул, бросил снисходительно:
— Воспринимай, как хочешь.
И сразу зазвучали шаги. Он больше не желал разговаривать, решил уйти, как всегда.
Лера рывком развернулась, ухватила защёлку замка, повернула, но открыть дверь и выскочить не успела — папа уже оказался в прихожей и, конечно, сразу её увидел. Она думала, он смутится, растеряется, заволнуется, а он — усмехнулся кривовато, поинтересовался: