Он неспешно перебрал последние номера. «Комсомолка»… «Советская культура»… «Известия»… Все спокойно, тишь да гладь, лето, мертвый сезон, читать нечего. Развернул «Литературку». На третьей полосе бросилась в глаза заметка «Памяти художника» о Ларисе Шепитько, глянул на подпись – Василь Быков.
Еще по дороге из Шереметьево Сева Абдулов рассказал ему о жуткой катастрофе на Ленинградском шоссе, в которой погибла Лариса и ее друзья.
Второе июля… А где он был в тот день, что делал?.. Ах да, ведь именно тогда они с Мариной были в гостях у хозяина римского кабака «Отелло алла Конкордиа». Принимали их великолепно. А потом Дарио, какой-то дальний родственник хозяина, неожиданно объявил на весь ресторан, что сейчас их гость из Москвы будет петь для всех. Ресторанная публика недоуменно таращилась, ни словечка не понимая, но аплодировала, все ближе и ближе подходя к их столу… Марина попыталась перевести слова песен, но какая-то женщина весело закричала: «Не надо! Мы его и так прекрасно понимаем!..» Вот что было тогда, второго июля, во время его «римских каникул»…
Но все же почему сразу никто не сообщил?.. Даже Алла Демидова промолчала, а они ведь с Ларисой в последнее время вроде бы поддерживали такие тесные отношения друг с другом… Даже она – ни словечка… Хотя, с другой стороны, а что бы изменилось? Примчался бы на похороны и… Что?
«…Хорошие вести в жизни приходят каждая в свой черед, являясь следствием каких-то причин, сообразуясь с логикой характеров, поступков людей. Скверные же – всегда алогичны, нелепы, потрясающе неуместны. К ним привыкаешь долго, в течение всей жизни, а иногда и жизни не хватит, чтобы примириться с ними… Но что делать – смерть слепа, случай всегда лишен смысла. Черный и нелепый случай, так непоправимо и враз перечеркнувший человеческую судьбу, жизнь большого художника в самом расцвете его творческих сил.
Будто предчувствуя свой роковой предел, она всегда торопилась…»
Москва, апрель 1969 года
Когда так гнусно все совпало – и Элему в очередной раз притормозили «Агонию», киноэпопею о Гришке Распутине, объясняя задержку «некоторыми непредвиденными обстоятельствами», и Лариса все еще не могла отойти от двух своих неудач кряду: сначала с короткометражкой «Родина электричества», а потом с «Белорусским вокзалом». И у Германа Климова как-то ничего не ладилось с его дипломной работой на сценарных курсах, – тогда у них и возникла чисто хулиганская задумка: создать «многопрофильное семейное предприятие» по производству фильма «Спорт, спорт, спорт», чтобы «рассказать о спорте все-все-все».
Элем моментально узурпировал режиссерские полномочия, Герман, разумеется, должен был продолжать свои драматургические опыты и выступать экспертом-консультантом по всем спортивным секретам, о которых принято было шептаться только между своими в раздевалках да в гостевых трибунах. Ну, а Ларисе досталась роль генератора идей и… Да и вообще!
«Мы должны удивить!» – таково было первое решение «худсовета», и творческое трио Климовых-Шепитько для начала избрало непривычный жанр картины, некий симбиоз, в котором бы документальные съемки перемежались с чисто игровыми сценами. Иначе, уверяла Лариса, у нас получится широкоформатная, удесятеренная по метражу фильмокопия хроникального киножурнала «Советский спорт», который обычно демонстрируют перед сеансами. Вы этого хотите?!
Затем у нее же возникла мысль начать фильм с философского диалога известных поэтов об истинной природе спорта. Зачем он нужен, этот спорт? Зачем бегать, когда комфортнее ходить? Зачем прыгать-скакать? Что заставляет человека совершать сверхусилия и потом получать неизлечимые травмы?
При этом один из поэтов, говоря о реалиях спорта, о его вышибающих искры парадоксах, вел бы свою линию наступательно, жестко, иронично, зло и даже грубовато, а другой, не вступая с ним в открытую полемику, отвечал бы оппоненту возвышенно и как бы косвенно, говоря о духовной подоплеке поражений и побед, о потаенной сути соперничества в спорте, который в концентрированном виде и есть сама жизнь.
Кандидатуры поэтов на семейном совете определились почти сразу: Высоцкий и Ахмадулина. Оба так же почти сразу согласились.
…По стратегическому плану Ларисы, все должны были собраться в доме у Беллы за полчаса до официально объявленного времени празднования дня рождения нашей замечательной и непревзойденной Беллы Ахатовны Ахмадулиной, чтобы успеть до прихода гостей хотя бы наспех обсудить сделанное, пока именинница еще будет хлопотать над праздничным столом.
– С Беллой все договорено, она не возражает, – заверяла Лариса Высоцкого, который поначалу заупрямился, ссылаясь на какие-то неотложные дела, встречи и просто физическую невозможность быть ранее назначенного срока. – В общем, Володь, не выдумывай. Все решено, к четырем часам сбегаемся. Возражения не принимаются!
– Володь, показывай, что у тебя есть, – попросила Лариса, когда они собрались в доме Ахмадулиной.
– Да ничего особенного, нечего еще показывать, так, черновые наброски, – начал отнекиваться Высоцкий. – Ни рыба ни мясо… Идеи, одним словом…
– Ну давай хоть так.
– Ладно. Только не судите слишком строго. – Владимир вынул из кармана пару листков бумаги: «Спорт – это как прыжок в высоту: одно мгновение наверху – и вниз. Взлет и падение, взлет и падение. Плюс на минус. Боль. Никакого смысла. Так зачем это нужно?..»
Так, теперь вот что успел срифмовать:
Разбег, толчок – и стыдно подниматься.
Во рту опилки, слезы из-под век.
На рубеже проклятом – два двенадцать
Мне планка преградила путь наверх.
Я признаюсь вам, как на духу:
Такова вся спортивная жизнь —
Лишь мгновение ты наверху
И – стремительно падаешь вниз!..
Ну, тут пока еще все сыро…
«Прямой удар справа – нокаут! При чем здесь разговоры о гармонии, когда один – без сознания, а другой – победитель, стоит? Где же она, это гармония? В спорте всегда присутствует этот удар справа – и нокаут. В любом спорте! Так зачем это?..»
Дальше предлагаю так:
«…Это трудно только, так же трудно, как идти по песку. Заниматься спортом – это все равно что ходить по песку. Рядом шоссе, но на него никто не смотрит. Это как у альпинистов – рядом легкая дорога, но им нужны головокружительные по трудности маршруты. А ведь цель одна – вершина. Не все ли равно, как добраться? И в спорте – это всегда путь к вершине! Только зачем так трудно?..»
– Нормально, в десятку! – хлопнул в ладони Герман, и звук получился, как выстрел стартера. – Молоток! Это как раз то, что нужно… Кстати, «два двенадцать» – уже пройденный этап.
– Учту, – кивнул Высоцкий и что-то черкнул на салфетке.
– Ну, а дальше? Стихи получаются?
– Будут вам и стихи. Когда нужно-то?
– Позавчера, – нахмурился Герман.
– Белла, кстати, уже столько успела наваять, – подхватила Лариса.
– Покажи! – тут же встрепенулся Высоцкий.
– Может, именинницу подождем? Пусть она лучше прочтет.
– Да ей сейчас не до того, там уже в двери звонят, слышите?.. Потом попросим, почитает…
Шепитько достала из папки аккуратно сколотые листочки с текстами Ахмадулиной.
Ты – человек!
Ты баловень природы.
Ты в ней возник, в ее добре, тепле.
Возьми себе урок ее свободы.
Не обмани ее любви к тебе!
…………………..
Твори и впредь, верши заботу эту!
Повержен ты? Твоя печаль темна?
Но побежденный, ты вкусил победу
Над ленью мышц, над скудостью ума!
– А теперь прислушайтесь еще к этим ее строкам. Особенно ты, Володя, – сказала Лариса и продекламировала: – «Вот человек, который начал бег// Давно, когда светало во Вселенной…» Нет, вот это: «Не вычислить, какой по счету век// Бежит он вверх и вдаль// К благословенной и заветной цели. // Но что за торжество манит его превозмогать пространство?..» — Она сделала паузу и, улыбнувшись, сказала: – Хотя, признаюсь честно, мне все-таки ближе твой, Володя, гениальный тезис: «Бег на месте общепримиряющий!» Вот почему ты должен здесь Беллино небесное парение заземлить, приблизить к тому, что происходит с этим ее бегуном…
Высоцкий был доволен:
– Спасибо. Но сначала будет проза: «Извечное стремление к гармонии! Считается, что в спорте человек достигает этого или стремится достичь. Но вы видели когда-нибудь бегуна в конце дистанции? Он почти в обмороке! Зачем? Чтобы прибежать первым. Может быть, это простое тщеславие?..» А песню я уже почти придумал, но она тоже будет почти прозаическая. Хотите, я покажу? «Марафон» называется…
Я бегу, бегу-бегу, бегу-бегу-бегу,
бегу-бегу, бегу-бегу, бегу-бегу,
бегу, бегу-бегу, бегу…
Марафон – долго, сорок километров,
так долго бегу…
Я бегу, бегу, бегу, топчу,
скользя, по гаревой дорожке.
Мне есть нельзя, мне пить нельзя,
мне спать нельзя ни крошки.
Ну, а может, вот как раз, когда я бегу,
я гулять хочу у Гурьева Тимошки?
Так нет! Я всё бегу, бегу,
топчу по гаревой дорожке…
Но гвинеец Сэм Брук обошел меня
на круг!..
Дослушав до конца, Элем Климов кивнул: «Ну да, все верно. А потом рухнуть прямо на дорожку, как этот наш Пярнакиви, как тогда, на Олимпиаде, когда все подумали, что он уже никогда не встанет и прямо там сдохнет… Так, Гера?
– Примерно, – подтвердил Климов-младший. – Только это не Олимпиада была, а матч СССР – США по легкой атлетике. Мы с ребятами в архиве уже нашли кадры той кинохроники. С ума можно сойти, у Хуберта тогда было измождение организма, полное обезвоживание, солнечный удар! Но он добежал до финиша – и только тогда уже рухнул… Не могут у нормального человека возникать вопросы типа: