— Отпусти ручку. — Он с иронией приподнял бровь. — В этот раз первым уйду я.
…Джаред гнал свой джип по проселочной дороге и как одержимый давил на газ. Так это произошло с ним или нет? Ведь он только что виделся с единственной женщиной, которую не мог забыть, — с той, которая предала его.
Моя дикая красотка — вот как он называл ее тогда. И теперь, в двадцать шесть, она была так же хороша. Чудесная грудь и стройные бедра, да еще эта точеная шея, которая вечно сводила его с ума. А ее белокурые волосы с медовым отливом сделались длиннее, пышнее и сильнее, чем в его памяти, но пахли той же свежестью.
Он едва совладал с собой, чтобы их не потрогать, когда на выходе из бутика стоял за ее спиной.
Он слышал, что она приедет на свадьбу сестры, и при мысли о том, что Эва Томсон вернется в Парадиз, гнал ожесточенно, — а как иначе он выдержал бы день за днем, не говоря уже о ночах?
Первый год после ее побега был сущим адом. Стоило ему только подумать об этом, тупая боль в голове становилась невыносимой. Он помнил то утро. Утро, когда Бен Томсон подошел к нему на южном пастбище и заявил, что его дочь уехала в Нью-Йорк, чтобы выйти замуж за человека, который ей подходит. Сюда она не вернется. Джареду было всего двадцать четыре. Наемный работник на ферме без гроша за душой, который лез из Кожи вон, чтобы овладеть финансовой наукой, и который не мечтал ни о чем, кроме Эвы, клочка собственной земли и работы по специальности. Но теперь совершенно уже не важно, о чем он там мечтал: разыскать ее, побороться за нее, — только он не стал делать ничего.
Она захотела не его, а другого.
А еще через неделю Бен Томсон вышвырнул их с бабушкой на улицу.
Джаред чертыхнулся, резко выкрутил руль, сворачивая на дорожку к своему дому. И чуть не разнес железные ворота.
Что ж, теперь у него есть все. Благодаря поддержке одного невероятно предприимчивого клиента, истово уверовавшего в его финансовые способности, Джаред за фантастически короткий срок сделал карьеру. Теперь к нему обращались самые богатые и влиятельные, когда над их состоянием, их материальным будущим сгущались тучи. Да, он сделал это.
Или почти.
Женщины мало занимали его, но и те редкие, с которыми он встречался, знали, что ждать от него чего-то большего, чем пара жарких ночей, не стоит.
Он был теперь богаче, чем когда-либо отваживался мечтать, а вот Бен Томсон едва-едва сводил концы с концами на своем ранчо. Эта мысль неизменно вызывала у Джареда ухмылку.
Но сейчас привычная усмешка растаяла на губах, стоило ему взглянуть на свой собственный дом — трехэтажное свидетельство успеха Редвулфа. Фасад был выкрашен в цвет Ее глаз — таинственной колдовской зеленью.
Джаред стиснул зубы. Когда Эва бросила его четыре года назад, часть его умерла. Он работал день и ночь, лишь бы не думать о ней.
Он построил дом, в котором царили уют и покой. Для его бабушки — но только не для него. Возможно, потому, что втайне даже от себя он строил его для Эвы, как будто однажды она могла войти в этот дом. Но он обманывал себя. Джаред ударил по тормозам, и машина встала в облаке пыли. Он снова посмотрел на зеленый фасад.
— Эва.
Снова единственным, о чем он мог думать, сделалась Эва.
— Проклятье!
Еще в самом начале Бен Томсон недвусмысленно дал понять, что его дочери — запретная территория для работников. Так какого же черта он, бездомный ковбой, пропустил тогда это мимо ушей.
— Бен Томсон.
Даже если это станет самым последним в его, Джареда, жизни делом, этому человеку он отомстит. И, судя по всему, ждать осталось недолго.
— Решил сегодня просидеть в машине весь день?
Джаред очнулся. Муна, его бабушка, затеяла уборку на веранде, бережно перекладывая самые необходимые для нее вещи: чай, книжки, травы и карты, которые она без конца раскладывала. Мать его матери, все, что осталось от его семьи. Настоящая чейенка с седыми косами почти до пояса. Очень стройная, но не хрупкая. В свои восемьдесят четыре она сохранила абсолютно ясный ум.
С метелкой в руках бабушка спустилась с веранды.
— Что случилось в городе, Джаред?
Он почему-то не мог заставить себя выйти из машины. И отвечать на вопросы не хотелось.
— Бабушка, почему ты опять метешь? У нас ведь есть домработница.
— Я тебя об этом не просила.
Джаред пожал плечами. Он хотел, чтобы его бабушка могла наслаждаться покоем на закате жизни. Она и мать всю жизнь только и делали что работали, лишь бы на столе было что поесть. Ему едва исполнилось восемь, когда мать умерла и бабушка забрала его к себе. Теперь Муна имела возможность расслабиться. Но это не для нее.
— Джаред, в городе что-то не так?
— Все так. Ах да, я встретил старого приятеля.
Она не поверила.
— У меня было предчувствие. Но карты сегодня какие-то слишком уж скрытные. Может, они хотят, чтобы все открывалось постепенно?
Муна иногда говорила странные слова, которые звучали как пророчества. Что-то в глубине его души внезапно дрогнуло, отозвавшись на эту простую фразу: «Чтобы все открывалось постепенно». А вдруг и вправду не все еще открыто и известно? Вдруг в самом конце длинного коридора унижений и ненависти его ждет надежда?
За эти четыре года он всего лишь раз говорил с Эвой по телефону. Она позвонила из Нью-Йорка, но он не желал слушать, почему она предпочла ему другого мужчину.
Джаред повернул ключ в замке зажигания и запустил двигатель. То, что было тогда: ощущение слабости, беспомощности, — давно прошло, сказал он себе. Он не должен просто уйти с ее пути, как ушла она четыре года назад и как он сам сегодня утром. Если бы он никогда больше не увидел ее, тогда другое дело. Но сейчас она обязана объяснить ему все. И когда он выслушает ее, то наконец обретет свободу и сможет пойти дальше своей дорогой. И тогда сумеет ее забыть.
— Я скоро вернусь, — крикнул он бабушке. — Мне еще нужно напоследок повидаться с этим старым приятелем.
Джаред не расслышал слов, которые вслед ему произнесла Муна, но физически их почувствовал — словно пуля ударила в грудь:
— Эва Томсон.
Глава 2
Эва выглянула из окна гостевой комнаты маленького дома, который снимала ее сестра. Три девчушки дружно играли в зеленой пластиковой песочнице. Верховодила, как всегда, ее Лили. Ее щечки цвели от восторга. Она совершенно погрузилась в игру. Светлые, с рыжеватым отливом волосы, миндалевидные глаза и милое личико с курносым носиком — почти копия мамочки. Но тут было кое-что и от отца: серые глаза, например, которые умели смотреть так проникновенно, длинные ноги и — не на последнем месте — бурный темперамент.
На душе у Эвы было неспокойно. Малышке сейчас три с половиной года. Она очень любит играть на воздухе, обзаводиться новыми друзьями, но Нью-Йорк Сити не приспособлен для маленьких девочек, которые любят животных и обожают носиться по траве. И не всегда все просто с самой Лили, потому что у этого маленького существа весьма настойчивый, эмоциональный и своевольный характер. И все эти замечательные качества через три-четыре года могут стать самой настоящей проблемой — когда дочка захочет узнать, где ее папа.
Эва вздохнула, повернулась спиной к окну и взяла с комода телефонный справочник. Ей обязательно нужно подыскать другое жилье — там, где не будет ни малейшего шанса столкнуться с Редвулфом.
В комнату вошла сестра — коробка печенья под мышкой и по стакану с молоком в каждой руке. Вот так, с молоком и печеньем, Рита появлялась всегда, чтобы утешить Эву, когда у них случались неприятности. Было забавно и одновременно трогательно, что Рита по-прежнему считает молоко и печенье целебным средством от всего плохого.
— И кому ты собралась звонить? — спросила Рита.
— Во все мотели города.
— Ты способна бросить родную сестру накануне свадьбы? — Рита поставила молоко и печенье на столик и добавила уже совсем другим тоном: — Пожалуйста, не надо. И извини меня за утро. Я вела себя ужасно.
— Не ужасно. Просто жутко, невыносимо и…
— Чудовищно! Отвратительно! — Рита плюхнулась на кровать. — Эва, то, что папа сделал четыре года назад, было неправильно и гадко. Но я думаю, что если ты и Джаред поговорите еще раз… Ну, глядишь, это поможет залечить пару старых ран…
Эва невесело хмыкнула.
— Спасибо, маленькая сестричка! Но ты же видела, как он смотрел на меня. Все позади.
— Я должна была тогда тебе помочь.
— Ты была слишком юной. — Эва вздохнула. — Если бы я не ушла, Джаред с бабушкой оказались бы на улице. Папа поклялся, что сделает это.
— Теперь у них огромный домина. И с деньгами никаких проблем… Эва, ты навестишь папу?
— Не думаю.
— Не познакомишь его с внучкой?
— Свое отношение к Лили, если ты помнишь, он однажды уже показал очень впечатляющим образом.
— Он изменился после той дорожной аварии. Я уверена, он будет рад вам. И еще уверена, что он раскаивается.
— Не собираюсь испытывать судьбу. Я не могу допустить, чтобы он обидел Лили. Хватит с меня Джареда. — Эва ткнула пальцем в справочник. — Вот поэтому я подыскиваю другое место.
— Да ладно! Он сказал, что на свадьбу не придет, или не сказал?
— Сказал.
— Так какие проблемы?
Эва беспомощно пожала плечами.
— У него по-прежнему к тебе чувства.
— О, конечно, я знаю. Ненависть, презрение…
— Вот именно! Но ты должна наконец сказать ему правду.
— Я пыталась.
Рита обняла сестру за плечи:
— Попытайся еще раз.
Эва взяла печенье и отошла к окну, чтобы в очередной раз взглянуть на дочку. Ей не хотелось даже думать о том, что предлагала сестра. Но вдруг у нее перехватило горло, а руки задрожали.
Лили больше не сидела в песочнице, а стояла возле кустов роз. И оживленно болтала с высоким, исключительно привлекательным мужчиной с длинными, до плеч, черными волосами.
— А у тебя тоже есть лошадки?
Джаред, улыбаясь, рассматривал хорошенькую маленькую девчушку с длинным светлым, отливающим медью хвостиком, которая уставилась на него огромными сияющими глазищами.