Внезапный порыв ветра взметнул ее волосы, шелк бюстгальтера плотнее прильнул к полной груди. Как она прекрасна! Его взгляд скользнул по ее телу вниз. По плоскому животу. Вглубь. В горле пересохло. Он не мог оторвать глаз от темных теней между ее ногами. Там его ждал рай, едва прикрытый крошечным треугольником розового шелка.
— Джаред, — выдохнула она и уселась на него верхом.
Он нетерпеливо сжал ее ягодицы обеими руками.
— С днем рождения, Эва, — прошептал он, губами коснулся ее шеи, а потом, крепко прижимая к себе, перевернулся вместе с нею.
Теперь она лежала под ним. Дразнящая. Сводящая с ума. Как хорошо она пахла. Лесными фиалками и медом.
Медленно, до изнеможения медленно он наклонял голову, пока их губы не оказались совсем близко — на расстоянии одного удара сердца. Кончиком языка она раздвинула губы и приоткрыла рот. Ее взгляд — одно сплошное желание.
Он страстно целовал ее, готовый взять то, что предназначалось только ему и чего он ждал годами — нет, всю свою жизнь.
Но вдруг ее глаза потемнели.
— Джаред, я… должна идти…
Он поцеловал ее в шею.
— Забудь обо всем, любимая!
Он застонал, когда ощутил, как ее руки нежно и смело гладят его лицо, волосы, бедра, как ее тугая грудь прижимается к его груди…
— Но я должна идти, — чуть слышно прошептала она, продолжая свою сладкую пытку.
— Позже.
— Нет, сейчас.
Ее голос прозвучал вдруг очень буднично. Он обнял ее еще крепче.
— Что случилось, любимая?
— Я не люблю тебя. Я тебя не любила никогда. — Но она по-прежнему крепко держала его. — У меня есть другой.
— Нет!!!
Лукавая улыбка. А потом — ее лицо совсем близко и шепот в его ухо:
— Ты такой дурак, Джаред Редвулф!
Джаред проснулся. Утреннее солнце било ему в глаза, вонзаясь лучами прямо в мозг. Одеяло скомкано, а он сам — мокрый от пота. В своей постели. Руки сжаты в кулаки, скулы сведены до боли. Какого черта?… Взгляд упал на часы. Половина восьмого.
Похоже, опять это началось. Он провел рукой по лицу. Почти три года он не видел этот сон. Этот поганый сон, из-за которого его тело вечно болело от тоски по Эве.
Успокойся, Редвулф, сказал он себе. Ее не будет здесь через пару недель. Не будет ни в твоей жизни, ни в твоих снах. Навсегда.
Он снова взглянул на часы. Без двадцати семи восемь. Но, может быть, он освободится раньше, если пройдет по плану этот день. Ему вдруг показалось, что это вполне возможно, особенно если вечером Тина Уотерс внесет свою лепту. Она всегда просит, чтобы он остался до утра. Он еще ни разу не делал этого, но почему бы сегодня вечером не нарушить традицию? К черту, правила для того и существуют, чтобы их нарушать. Особенно если того требуют чрезвычайные обстоятельства.
А то, что Эва Томсон снова в Парадизе, — обстоятельство чрезвычайное.
На мгновение он прикрыл глаза и тут же опять увидел ее перед собой: она стояла — почти голая, если не считать пары полосочек розового шелка, — над ним, и ее изумрудные глаза говорили, что она его хочет.
— Проклятье! — Он отшвырнул одеяло и выскочил из кровати. После сегодняшнего дня Эва станет всего лишь воспоминанием. Он так хочет.
— Думаю, морковка — то, что надо. — Эва с Лили выходили из супермаркета. — Если бы ты была лошадкой, что бы ты больше всего любила кушать?
— Жвачку с мороженым, — мгновенно выпалила Лили.
Эва засмеялась. Ей нравились раскованность и непосредственность дочки, нравилось болтать с ней. Эве даже удавалось порой отрешиться от собственной серьезности, почувствовать себя чуть-чуть бесшабашнее. А уж сегодня-то ей точно предстоит прыгнуть выше головы.
Через полчаса они договорились встретиться у Джареда, чтобы посмотреть его лошадей. Понятно, это интересно только Лили. Эве же очень любопытно было увидеть дом Джареда и чего он там еще добился в своей жизни. Даже если это и означает, что ей придется рассказать правду.
— Не отпускай мою руку, солнышко, — сказала она дочке, когда они переходили улицу.
— Мамочка, а почему здесь ходят так медленно-премедленно?
Эва повеселела.
— Думаю, потому, что людям здесь некуда особенно торопиться. По сравнению с Манхэттеном тут очень спокойно, правда же?
Лили кивнула.
— Мне тут нравится.
Эва остановилась возле своей машины.
— Правда, солнышко?
Лили энергично закивала, а в ее глазах можно было прочесть тысячу желаний одновременно.
«Наверное, действительно глаза — зеркало души», — подумала Эва. Вот если бы кто-то заглянул в ее глаза — если бы, конечно, у кого-то нашлось на это время, — этот кто-то определенно увидел бы в них, что в Нью-Йорке ей не особенно уютно.
Она открыла дверцу. Через пару недель все равно придется уехать отсюда, хотят они того или нет. Здесь они обе чувствуют себя как дома, но ведь в Нью-Йорке она зарабатывает на жизнь. У нее фантастическая работа и куча клиентов. Она больше не принадлежит Парадизу.
— Мамочка, почему этот старый дяденька на нас так смотрит?
Эва оглянулась. Неподалеку от парковки стоял пожилой мужчина. Она не видела его всего четыре года, но он почти не изменился. Разве только морщины у глаз и рта стали глубже. Она почувствовала раздражение. С чего, спрашивается, ему выглядеть таким несчастным? Хотя даже тратить на него мысли — слишком щедро после всего, что он ей сделал.
— Мамочка?
— Ничего, Лил. Садись в машину.
— Эва?
Слишком поздно.
— Здравствуй, папа.
И вдруг на лице отца она заметила выражение, какого не видела у него никогда прежде, зато тысячи раз наблюдала в зеркале. Сомнение и неуверенность. Он нерешительно улыбнулся:
— Ты снова дома.
Эва молча кивнула. Как будто окаменело горло. Она не могла протолкнуть через негр ни слова.
— Так приятно тебя видеть. — Он перевел взгляд на девочку. — Это Лили?
Эва опять кивнула и сжала детскую ручонку.
— Да.
Отец присел возле Лили на корточки. Было заметно, что это далось ему с трудом.
— Привет, — сказал он.
— Привет. — Лили прижалась к матери. — Ты кто?
Эва затаила дыхание.
— Я твой дедушка.
Лили недоверчиво улыбнулась и пожала плечиками:
— Это хорошо, да, мама?
Эва испытала облегчение, но всего лишь на миг. Она не доверяла отцу.
— У меня скоро день рождения. — Лили подняла шесть пальчиков вверх. — Вот через сколько месяцев.
— Я знаю.
Естественно, он это знал. День рождения Лили всегда будет днем позора Бена Томсона. Эва потянула Лили за руку.
— Нам пора идти, папа. У нас встреча.
— Мне можно смотреть лошадок Джареда! — объявила Лили. — Ты знаешь Джареда?
Бен Томсон выпрямился. Его лицо стало жестким.
— Да.
Нет, он не изменился. Каким был, таким и остался — бездушный старый ханжа. Зачем она вообще с ним разговаривает? Она торопливо распахнула заднюю дверцу.
— Залезай, Лил.
Лили колебалась.
— До свидания, дедушка.
— До свидания, Лили. — Он обогнул машину и подошел к Эве.
— Ты как-нибудь заглянешь ко мне?
— У нас не очень много времени. — Она смотрела мимо.
— Сообразим маленький ужин? Ты, Рита, Лили.
Эва попыталась проглотить комок в горле. Что ему нужно?
— В четверг?
Их глаза встретились.
— Часиков в шесть? — Он смотрел на нее почти с робостью.
Она заглянула в машину. Лили сидела в своем креслице и сияла. Ее взгляд тоже был полон надежды. Вполне можно понять: в жизни Лили мужчины — редкость, а тут вдруг — дедушка! Но Эва не могла позволить, чтобы отец довел до слез ее сладкого, доверчивого ребенка, а она знала: он это сделает, раньше или позже. Она не допустит никогда, чтобы ее дочери сделали больно.
— Сожалею, — торопливо сказала она, усаживаясь за руль, — но вряд ли.
А потом просто оставила его стоять посреди улицы и уехала. Сердце колотилось дико. Лили не сказала ничего, лишь смотрела на него в окно. Признаться, Эве это было только приятно.
А потом, уже на шоссе, несколько успокоившись, она задумалась, почему чувствует себя такой виноватой.
«Потому что здесь снова открываются старые раны, от которых я должна наконец освободиться. Вернуться в родной город — это значит быть готовой столкнуться лицом к лицу со всеми своими тайнами и страхами».
Ей еще предстояло самое ужасное — встреча с Джаредом. В его доме.
Она невольно усмехнулась, вспомнив его прежний закуток. В своей маленькой комнатке — напротив конюшен — она частенько устраивалась на подоконнике и наблюдала, как Джаред, сидя на земле, привалившись спиной к двери конюшни — фонарь рядом, — изучает брошюры, финансовые газеты, составляет бумаги. Увлеченный, дотошный, серьезный. И такой терпеливый и добрый. В такие моменты она раздумывала, как бы это было — жить с ним. Вечером он всегда будет приветствовать ее поцелуем, совсем не похожим на простое быстрое соприкосновение губ. О нет! На это потребуется время даже после двадцати лет супружества. А потом, прижав ее к стене, он будет жадно проталкиваться между ее трепещущими коленями.
В окна машины залетал горячий ветер. Эва притормозила, сворачивая направо у ранчо Ламба.
Но мысли о семейной жизни фантастических миссис и мистера Редвулф как наваждение преследовали ее.
…Распаленные быстрым сексом, они вместе отправляются в душ, и там следует такое интимное и волнующее продолжение, что…
Черт, за рулем надо быть внимательнее!.. Нет, они просто встретятся у двери, она возьмет его за руку и поведет в столовую. Там наполнит его тарелку тем что она для него приготовила, а он будет есть и без конца повторять, как это вкусно. А потом из столовой они направятся в спальню — если, конечно, им удастся так долго не прикасаться друг к другу, — и приступят к работе над их большим семейным проектом.
Эва заглянула в зеркальце заднего вида и грустно улыбнулась. Братики и сестрички Лили…
— Смотри, мамочка!
Эва остановилась перед высокими коваными воротами. Одна огромная створка открыта, вторая закрыта. На обеих в центре — бронзовая буква «Р». Редвулф. Эвины ладони стали влажными. «Это от жары», — строго сказала она себе.