Говоря о Сенте, ища и находя подтверждения ее слов, — Филипп казался себе предателем, но он действительно сомневался и боялся — ощущая на губах вкус ее мелодичного имени и слыша, что другие произносят его так бездумно, он наполнялся новой, еще более неистовой страстью. Невозможно больше ждать, он должен быть с Сентой. Он задыхался, когда сидел в машине и проклинал красный свет светофора. Филипп бежал по грязным ступенькам, его тело напряглось, он был возбужден, никак не мог попасть ключом в замок, — а потом повеяло ароматом дымящихся китайских палочек, дверь незаметно отворилась и впустила его в манящее, пыльное и загадочное владение.
Глава 6
Боярышник, с которого уже давно опали все цветы, превратился теперь в обычный зеленый куст. Под ним стояла статуя Купидона, держащего лук и колчан со стрелами. Филипп не мог хорошенько разглядеть ее, потому что в комнате по-прежнему не было бинокля. Всего остального тоже не было: миссис Райпл выполнила условия «Розберри Лон» и убрала книги по кулинарии, камин, всю мебель и напольное покрытие. Осталось совершенно голое пространство.
Купидон, Филипп знал, бог любви. Интересно, Арнэм руководствовался этим или ему просто понравилась статуя? Еще месяц назад Филипп был бы оскорблен, разгневан такой заменой, но прошедшие недели сильно изменили его. Он уже толком не помнил, зачем украл Флору. Его больше не занимали мысли об Арнэме, он стал абсолютно равнодушен к нему, даже скорее доброжелателен. Вся ярость куда-то исчезла. Встреть Филипп этого человека на улице, он поздоровался бы и спросил, как тот поживает. Почему, собственно, нет?
В эту субботу, вообще-то выходной день, у него было задание заехать сюда, внимательно осмотреть дом миссис Райпл и проверить, действительно ли все, как она говорила по телефону, — этим заказчикам никогда нельзя доверять — готово. В понедельник уже должны были прийти рабочие из «Розберри Лон». Филипп закрыл за собой дверь и спустился. Миссис Райпл ждала у лестницы:
— Я не смогу приготовить им чай.
— Ничего страшного, миссис Райпл, они и не будут этого ждать, — на самом деле, конечно, будут, но к чему спорить? Нет никакого смысла приближать неприятности и прямо сейчас говорить хозяйке о том, что, если она не сделает рабочим утром и днем чаю, то они попросят два получасовых перерыва, в одиннадцать и в три, чтобы сходить в кафе. — Думаю, они придутся вам по душе и вам понравится, как аккуратно они работают.
— Я не позволю им курить или слушать радио.
— Разумеется, — отозвался Филипп, решив, что пусть уж она сама поругается с рабочими. Он-то знал, кто победит в этой битве.
Дверь за ним захлопнулась с треском — неудивительно, что в доме на потолке трещины. Он пошел по дорожке к машине, где на переднем сиденье сидела Сента и ждала его.
Они впервые после того ужина в индийском ресторане ехали куда-то вместе, хотя, за исключением вечера, который Филипп не по своей воле провел дома с матерью, встречались каждый день. Нет никакого смысла ужинать где-то, говорила Сента, и было понятно, что для нее не так уж важна еда, хотя она любила шоколадные конфеты и вино. Сента никогда не готовила для него. Филипп часто вспоминал, как он, задолго до знакомства с Сентой, поинтересовался у Фи, почему эта девушка не может сама сшить для себя платье. Фи ответила, что если бы он знал Сенту, то не спрашивал бы. И вот теперь он знает ее, и вопроса не возникает. То же с готовкой или любой другой работой по дому. Утром Сента (она сама рассказывала) почти всегда лежит в постели, иногда до полудня или еще дольше. Ее жизнь без него была для Филиппа загадкой. В те редкие разы, когда он пытался дозвониться, Сента, будучи дома, не подходила к телефону, хотя он долго не вешал трубку, чтобы дать ей время подняться наверх, в холл.
Их уединенная совместная жизнь, когда по полвечера они проводили в постели, замечательна, это самое чудесное из всего, что с ним случалось, но все же Филипп осознавал, что такая жизнь неправильна, что она ненастоящая. Надо быть вместе для того, чтобы общаться, всюду сопровождать друг друга, а не только для того, чтобы заниматься любовью. Когда он приглашал Сенту заехать с ним в Чигвелл, чтобы уладить дела с миссис Райпл, а потом где-нибудь пообедать, может даже поехать на природу, то ожидал услышать отказ. И был удивлен и обрадован, когда она согласилась. Филипп получил большее удовольствие от того, что Сента, вторя его мыслям, сказала, что им следует проводить вместе все свободное время, все часы, когда они не работают.
— Но ты ведь не работаешь, Сента, — поддразнил ее Филипп.
— Я вчера ходила на пробы, — сказала она, — это довольно неплохая роль в одном фильме. Ее в итоге получила Миранда Ричардсон, но зато я понравилась режиссеру, он сказал, что я замечательная.
— Миранда Ричардсон!
Филипп был поражен. Проходить пробы наравне с Мирандой Ричардсон — это многое говорит о способностях актрисы. Он разузнал кое-что о Королевской академии драматического искусства, ведь Сента сказала, что училась там. Это — лучший театральный институт, все равно что Оксфорд.
Однако с недавних пор у Филиппа появились сомнения в том, что она говорит правду. Ужасно так думать о человеке, к которому относишься так, как он к Сенте, но тем не менее в глубине души он ей не верил. Подозрения зародились, когда Сента сказала, что днем обычно ходит в один клуб на Флорал-стрит, где тренируется и занимается балетом, чтобы быть в форме, и встречает там разных знаменитых актеров, актрис, танцоров. Однажды, рассказывала Сента, она и пара ее знакомых пили чай вместе с Уэйном Слипом.
Филипп не мог в это до конца поверить. Сента приукрашивает действительность, вот и все. Наверное, она как-то шла через Ковент-Гарден и на другой стороне улицы увидела Уэйна Слипа. Не исключено, что когда-то она и ходила в тренажерный зал и пробовала заниматься аэробикой. Ведь есть такие люди, для которых чистая правда слишком неинтересна и пуста, которым нужно слегка исказить то, что есть на самом деле. Нет, Сента не лгала, это нельзя назвать ложью. Наверняка она и о Филиппе рассказывала своим друзьям, кем бы они ни были. Но можно поспорить, что Сента не говорила, что ее парень живет с матерью в Криклвуде и работает младшим замерщиком в компании, которая делает новые ванные и кухни. В ее рассказах он наверняка был дизайнером интерьеров из Хэмпстеда.
Филипп улыбнулся этим мыслям, садясь в машину, и Сента, повернувшись к нему, спросила о причине веселья.
— Я просто чувствую себя счастливым. Здорово вот так ехать с тобой куда-то.
Услышав такой ответ, она прильнула к нему и поцеловала. Филипп почувствовал вкус ее мягких теплых розовых губ и подумал, не смотрит ли миссис Райпл в окно.
— Скоро мы будем вместе навсегда, — сказала Сента, — я уверена. По-моему, такова наша карма.
Несколькими днями ранее Сента составила гороскоп Филиппа и объяснила ему, что ключевая цифра его имени — восемь. Теперь она заговорила о нумерологии, рассказала, что цифра эта связана с Сатурном и означает мудрость, познание через опыт, стабильность, терпение и ответственность. Филипп свернул на улицу, где жил Арнэм, и показал Сенте его дом.
Она особо не заинтересовалась, на лице появилось выражение недовольства. Филипп почувствовал себя виноватым, потому что действительно, — в чем она его и упрекала, — совсем не слушал Сенту
— Вы, люди-«восьмерки», часто холодны и скупы на эмоции с теми, кого любите и кому должны доверять.
— Холодны? — воскликнул он. — Скупы на эмоции? Ты, наверное, шутишь, да?
— А все потому, что вы боитесь показаться слабыми. Люди-«восьмерки» меньше всего хотят, чтобы о них думали, будто они слабые.
Они пообедали в сельском пабе и вскоре забыли о тайных шифрах вселенной, как это называла Сента. Потом оставили машину где-то на природе, в той части Эссекса, где тропинки узкие и куда редко кто-нибудь забредает. Сента повела Филиппа между деревьев, и они занялись любовью на траве.
Филипп спрашивал себя, любит ли он Сенту, влюблен ли. В тот первый раз она попросила его не говорить, что он ее любит и ни о чем подобном не рассуждать. Они всегда будут вместе, они должны стать единым целым, они нашли друг друга. Но влюблен ли он, любит ли? Да и знает ли он, что на самом деле означают эти слова, так часто и широко используемые, такие банальные, избитые?
Вожделение, похоть, если угодно, страсть, абсолютная и подавляющая необходимость владеть ею и овладевать снова и снова — все это было. Он думал о ней все время — в долгих поездках, у клиентов, которым «Розберри Лон» что-то перестраивала, на работе с Роем, дома с матерью и сестрой, даже в своей постели (хотя, возвращаясь из Килбурна в Гленаллан-Клоуз за полночь, он обычно был таким уставшим, что мог только спать). Иногда он мысленно разговаривал с ней, открывал ей свои чувства и страхи. Так почему-то никогда не получалось наяву: она хотя и не перебивала, но, казалось, не слушала его. А вместо необходимого ответа следовало или молчание, или реплика о загадочном смысле противоположностей, или какое-нибудь странное утверждение, что им, душам, составляющим единое целое, для общения слова не нужны.
Как он может быть ее второй половиной, родственной душой, если даже не уверен в том, что любит ее?
В конце июня Кристин и Черил уезжали отдыхать. Филипп был рад, что, когда порвал с Дженни и отказался от поездки в Грецию, куда они собирались, не заказал путевку вместе с матерью и сестрой. Теперь у него впереди две недели наедине с Сентой.
Немного обидно, что придется остаться в Гленаллан-Клоуз. Но кто-то должен жить там, чтобы кормить Харди и гулять с ним. Филипп признался себе, что, хотя и ходил в квартирку Сенты каждый вечер, хотя ему нравилось бывать там, потому что там жила она, хотя он и стремился туда так, что от волнения захватывало дух, тем не менее не смог привыкнуть к дому на Тарзус-стрит, не принял его. Грязь и неприятные запахи не перестали раздражать Филиппа. Что-то зловещее было в этом доме, в том, что никогда никого там не видно, не слышно ни единого звука, за исключением музыки наверху и топота ног танцующих людей. Действительно следовало начать беспокоиться о том, где живет Сента. Если он и впрямь человек-«восьмерка» — Филипп улыбнулся, вспомнив об этом, — его, конечно, должно волновать, что девушка живет в таком районе, в таком отвратительном доме. По вечерам по Тарзус-стрит шатаются пьяные, слоняются мальчишки,