– По-моему, неплохо. Ты что же, домой пешком пойдешь?
– Я у тебя переночую.
– Ты что? С Пат поругался?
– Она… велела. И я сам. Келли…
– Ну, Келли… С ума посходили… А она там тоже будет… реветь…
– Никто не будет. Я уж – точно. Келли, мы же больше не увидимся, так?
– Ой, ерунда! – Келли запахнул куртку и решительно сошел с крыльца. – Адрес же я тебе дал? Надо будет – напишешь. Я и сам тебе первый напишу … И вообще, Марч, ну что ты? Мы же не дети. И не девицы. Ну, я решил уехать. Я почти двадцать лет не был дома. Матери под семьдесят, а я у нее, считай, один остался. Пошли. Ну, ты же не хочешь тут со мной ночевать, на крылечке?
Марч нервно рассмеялся и сбежал следом.
В дому было гулко, жутко, хотя все почти оставалось на своих местах – на удивление мало увозил Келли с собой из Хобарта, всего одну сумку через плечо. Все прочее – книги, картины, керамика, даже одежда – уходило защитникам животных. Даже простыни, которыми Келли застелил кушетку для Марча.
Но зря стелил, потому что и легли, но не спалось, и говорили всю ночь. Тихо, то о делах – как и что, и Марч вроде оживлялся. То Келли, чувствуя, что вот-вот начнет вспоминать то, чего не стоило, принимался говорить про Эрин, и Марч тогда выспрашивал, как живут там, и сокрушался, что вот у Пат прабабушки-прадедушки с Измурудного острова, но не выбраться. На другом краю земли, вздыхал он.
Да, отвечал Келли. На другом краю.
И про надпись рассказал, чтобы дружище Марч понял, какие знаки заговорили, как нельзя было устоять… Конечно, Марч понял бы и ту правду, что под знаками – ту, из стальных полос-лезвий. Но что было лишний раз резать по живому?
Когда уже стало светать, Келли, обессиленный этой странной ночью воистину дружеской любви, подумал ни с того ни с сего – не будь Марч просто другом, мужем красавицы и умницы Пат – тоже просто подруги, отцом – Господи, любил бы, как…
Нет, не как самого себя. Потому что себя…
Но любил бы так, что смог бы остаться.
О Господи, прошептал беззвучно, поворачиваясь на бок, чтобы хоть простынями согреть сердце, – что ж ты мне посылаешь-то… или ангелов, или чьих-то… или шлюх.
Потому что сам ты – старая ирландская шлюха, отвечал суровый Господь. Или больная совесть, которую не засластишь яблоками.
Нет, никак не хотели его отпускать. Притащились на причал – сонный Марч, грустная Патриция с зевающими от холода девочками, дядька Ник, с ним бледная, как сыворотка, Прис. Дэф и Тони пришли, слава Богу, Тераи не явился, и без того весь набор… Келли в сотый раз всех переобнял, почмокал в щеки и макушки, подхватил сумку. Он бы с радостью послал их всех к черту, потому что мечталось уйти совсем не так – а тихо, спокойно, как выходят из дома – и все… а тут будто на войну его провожают, всей семьей с родственниками… Сказал, чтобы не ждали, пока паром отойдет – раннее утро, сырость, девочки застынут. Пристроил в салоне сумку, вышел на другую палубу, поглядел на море.
И увидел краем глаза, как смотрит на него с верхней площадки парома женщина в синем свитере. Смотрит – и яблоко уписывает. Яблоко ест – и смотрит…
Так и началась дорога домой – с одного слова на двух языках и с неотступной Сиды.
До Сантьяго, однако, добрался без особых приключений. Сначала был Пунта-Аренас, аэропорт на далеком юге, выстуженный весенним ветром, потом уже – столица. Город выглядел неплохо: люди бодрые, везде государственные флаги – будто праздник какой. Келли собирался позвонить Бо – единственному, кто, как он надеялся, мог быть здесь наверняка. Но от перелетов он слегка одурел и, добравшись до города, сидел какое-то время в кафе недалеко от центра, тупо разглядывая прохожих. Среди них было немало военных. Но если бы не это… Кофе был такой же точно, и цветами пахло так же сладко, и незабытая речь мелодией плескалась вокруг. Ни следа войны или насилия не было заметно, город будто смеялся ему в лицо – какие еще уличные бои? Какие беспорядки? Какие еще танки, да ты бредишь… Келли и вправду с трудом отгонял от себя дурацкую мысль о том, что эти пять лет ему только померещились, что никуда он не бежал сломя голову, и – кто его знает – может, и Симон не пропал без вести, может, и Сида была только тенью совести, а не гостьей с той стороны… Вот же дьявольщина, только вспомни о ней, и вот, невероятная в этой стране брюнеток – идет мимо рыжая, слава Богу, не та, и не она, и не в синем платье… Женщина прошла мимо Келли, окинув его между делом холодным взглядом – так, что аж передернуло… Зато он скинул оцепенение и пошел искать телефон.
И надо же – и номер работал, и даже Бо снял трубку. Келли вздохнул с облегчением, услышав его знакомый глуховатый голос. Звонку фотограф как будто обрадовался, но на встречу согласился не сразу. «Я бы лучше сегодня не выходил», – сказал он как-то почти жалобно. Но Келли пояснил, что завтра уже его тут не будет, поэтому, если Бо не умирает от какой-нибудь редкой болезни, то неплохо было бы повидаться. «Ладно, – согласился Бо наконец. – Ты где? А, там и жди, я скоро буду».
Бо Финне узнал Келли со спины – по осанке, по манере держаться, по тому рисунку тела, который невольно привык схватывать. Но внешне старый приятель изменился и казался старше своих лет, – может быть, из-за короткой черной бороды с заметной проседью. Да и сам Бо не остался прежним бодрым юношей – он стал плотнее и тяжелее, волосы сильно поредели, и на пальце у него было обручальное кольцо.
– Все-таки глазам не верю, Келли! До чего ж я рад, что ты живой! Как тебя к нам занесло?
– Да что мне сделается? С чего бы мне не быть живым?
Бо как-то разом помрачнел и быстро, как бы украдкой огляделся из-под дымчатых очков.
– Забыл, что ли, что у нас тут творилось? Я поначалу думал, что и тебя… прихватило.
– Да не, я смылся же, помнишь… предупреждение мне было… Ну, само собой, кое-что про ваши дела доходило, но… я не очень следил. Но сейчас-то вроде как все нормально, нет?
– Ну… Слушай, Келли, давай куда-нибудь в другое место пойдем, а?
– Что?
– Ну, тут военных слишком много. Они, конечно, святые наши спасители, но…
– Да я и сам смотрю, у вас парад тут, что ли, какой-то?
Бо посмотрел на него так, как будто Келли был не в своем уме.
– ПРАЗДНЕСТВА у нас, – сказал он, и Келли, наконец, сложил два и два и сообразил, какое сегодня число. И кивнул.
– Слушай, а «Апельсин»-то еще работает?
Бо усмехнулся. Выражение привычной боли у него на лице смягчилось.
– Ну, вроде да. Поехали?
«Апельсин» был на месте и даже работал. И даже людей в форме там почти не было – какой-то кадет угощал девушку, оба смеялись, вид у них был счастливый и глуповатый.
– Твоим, понятное дело, рано еще, – Келли кивнул, имея в виду обручальное кольцо.
– Конечно. У меня дочери два года всего. А ты как?
– Я? Ты меня плохо знаешь, что ли, Бо?
– Ох, и вправду. Ты все с парнями.
– С девушками тоже, – улыбка сошла с лица Келли. – Если честно, Бо, я рад, что у тебя есть семья. Так мне уже это все надоело… Весело, конечно, но… Смысла нет, понимаешь? Был бы у меня кто-то… дороже других, разве бросил бы я все и поехал бы опять куда глаза глядят? Хотя, может, это последний раз будет, потому что я домой возвращаюсь.
– Домой?
– Да, в Эрин. В Ирландию.
– Бог ты мой, да это же на краю земли!
– Угу. Но там матушка, старая она уже… Про Пэдди давно не слышно ничего, вроде в Штатах где-то, а младший – ты младшего-то, Дихи, помнишь?
Бо кивнул, вспомнив «дитя эльфов».
– Дихи почти сразу того… Я его с собой было взял же, но он какой-то чертовой химии наглотался, не вычухался… Поэтому я у матушки теперь один. А еще у меня замысел есть один, сумасшедший немного, но… Хочу там, в Слайго, построить школу. Танцевальную. И работать там.
– Школу?
– Ну да. Деньги у меня есть, опыта хватает, и если в таком медвежьем углу, как Хобарт, я с нуля приличный бизнес сделал, то и дома сумею. Пусть бы дети учились и не уезжали. А то у нас там кое-где просто пустыня будет – все либо в Америке, либо в Австралии, наших во всем мире втрое больше, чем дома, таем, как соль. Ну, и я же помню, как оно там жить – или фабрика, или порт. Или пиво, или виски, а лучше и то и другое. Ну ладно, у меня еще вечно было шило в заднице, так я сбежал… Ну и выжил, а мог бы и нет. Короче говоря, тоска у нас там. А танцевать любят и умеют, ну и все-таки какой-то шанс, что ребенок не будет шляться под заборами, драться и вообще… Не наделает всяких дел, а наоборот, может, даже и добьется чего путного. Странная штука, – тут он прыснул, но смех это был не очень веселый.
– Что странно?
– Что, может, и у меня там дети есть. Если живы, так должны быть уже почти взрослые совсем.
– В Ирландии?
– Ну да. Я же наверняка успел там кое-кому заделать… Вот черт, надо будет там поосторожнее с молоденькими.
– Ох. До чего же ты бесстыжий, Келли!
– Вот и он так говорил.
Стало тихо. Невыговоренное имя словно повисло в воздухе, как табачный дым.
– Что с ним случилось, Бо? – наконец спросил Келли. – Знаешь что-нибудь? Скажи мне, пожалуйста…
Бо Финне уставился в пространство куда-то мимо плеча Келли. У него слегка подергивался уголок рта.
– Думаю, он умер, – сказал наконец. – По крайней мере, Келли, я хотел бы так думать.
– Что ты имеешь в виду?
Бо потер лоб левой рукой, и Келли вдруг увидел, что два пальца на ней не гнутся.
– Я с ним виделся в последний раз уже почти перед самым… перед тем днем. Он тогда забрал у меня пленки – я «танкистов» перед этим снимал и другое еще там кое-что… и просил, чтобы я больше не фотографировал в городе – опасно.
Потом я слышал, что его вроде бы арестовали в первые дни, что он был на стадионе – у нас тогда многих же там собрали. Но некоторые вышли, а потом… Снова сгинули. Так и он. Я запросы делал, понимаешь… Официальные. Насколько было возможно. Ну и некоторых родственников расспрашивал, ты же знаешь, у нас семья была не из последних… Ну, и узнал только, что вот тебе говорю – что его арестовали, потом выпустили, а потом он исчез.