– Извините, сэр, – это был Ларри, личный секретарь. – Вам звонил мистер Томпсон. Сын Тома Томпсона, друга мистера Бена Колдуэлла. Я порекомендовал ему позвонить позже.
На несколько секунд Линсей застыл с трубкой в руке.
– Хорошо, – наконец сказал он. – Соедини меня с ним.
Положив трубку, Джонсон вылез из ванны, набросил купальный халат и направился в свой кабинет. «Бен»... Человеческая память избирательна, главный эксперт Джонсон здесь не был исключением. Сначала ты не хочешь об этом думать, потом не хочешь об этом вспоминать, наконец начисто забываешь и живешь дальше... Когда это было? В семидесятом? Годом раньше или годом позже? Черт, какая разница... Джонсон увидел перед собой залитое пьяными слезами лицо своего бывшего патрона и покровителя, его дрожащие руки, сжимающие бокал с виски, отсвет огня из камина в остановившихся расширенных зрачках, бессвязное бормотание: «Святая дева! Они продали меня, Линсей!.. Подлецы... Русские скоты, азиаты... И зачем я с ними связался... Они использовали меня, а теперь решили утопить, чтобы спастись самим... Мальчик мой, всему конец! Я уже не лорд Колдуэлл... Я – никто! Я – „Бен“!! Просто „Бен“!! „Бен“!!.»
Лорд действительно дружил с Томпсонами, они оказались русскими шпионами. А после этого появился мистер Уоллес... И друзья мистера Уоллеса обратились к нему в связи с экспертизой по России. А теперь объявилась другая сторона...
Томпсон позвонил через четверть часа.
– Я хотел бы встретиться с вами, мистер Джонсон. Для личной беседы. Я располагаю информацией, которая...
– Кого вы представляете? – перебил его Джонсон.
– Никого, – был ответ. – Сам себя.
– Завтра, – сказал Джонсон. – В одиннадцать часов в моем загородном доме. Вы знаете адрес?
– Да.
Другого ответа Линсей и не ждал.
– Это папа, это мама, а это я, – палец Макса последовательно упирался в людей, запечатленных на фоне Виндзорского замка. – Правда, сейчас меня трудно узнать. Кстати, вот моя метрика...
– Да, да, да...
Джонсон то разглядывал фотографию, то брался за метрику. Он был растерян. Он действительно знал и мужчину, и женщину, даже маленького мальчика вспомнил: Колдуэлл принимал всю семью в своем поместье, и Линсей катал мальчика на пони. Мужчину звали Том, женщину – Лиз. Лорд был явно неравнодушен к ней... И безусловно подлинная метрика – Макс Томпсон. – Спрячьте документ. Я вам верю. Я вспомнил вашу семью. Но... Но чем вызван ваш визит? Вряд ли ностальгией по прошлому! К тому же... рассказать обо мне вам могли только в российской разведке... Я ни в чем не виноват, но эта история здорово испортила мне жизнь...
Макс покачал головой.
– Нет. О вас мне рассказал отец полтора месяца назад. Я был у него на свидании. А разведка... Он тяжело вздохнул.
– Мои родители сидят в английской тюрьме, меня пятилетним в чемодане вывезли в Союз, я рос в детдоме. Я тоже ни в чем не был виноват. А пострадал гораздо больше вас. Так что разведкой я сыт по горло... Я занимаюсь бизнесом. Не вдаюсь в подробности, но мне очень важно, чтобы Россия получила кредит.
– Неужели вы думаете, что в столь глобальном деле могут сыграть роль интересы отдельного лица? – вяло удивился Джонсон и подошел к окну, рассматривая не успевшую зазеленеть пустошь за стеклом.
– Когда чаши весов колеблются, то почему бы и нет?
Тем более что это «отдельное лицо» перемолото в детском возрасте шестеренками безжалостной машины! Той же самой, от которой пострадали и вы!
Потянув рычаг, Линсей открыл окно. Холодный воздух окутал разгоряченное тело.
Чаши весов действительно колебались. Но друг мистера Уоллеса настоятельно рекомендовал выдать отрицательное заключение. Он аргументировал это интересами большой политики и окончательной расстановкой сил в мире. И Линсей позволил убедить себя. Но тогда перед ним не стоял мальчик из чемодана, который требовал справедливости и наглядно показывал, что ЦРУ нагло пытается манипулировать независимым экспертом, к тому же английским джентльменом!
Впрочем, этот «мальчик» тоже не так прост, как старается показаться, и он тоже пытается им манипулировать.
– Вы профукаете этот кредит, как профукали предыдущий, как профукали сотни миллиардов своих собственных денег, – раздраженно произнес Джонсон. Он чувствовал себя загнанным в угол. Чтобы принять решение со спокойной совестью, он должен отталкиваться от объективных фактов, а не зависеть от чьих-то просьб!
– У вас не экономика, а дыра, через которую деньги Фонда уйдут на Каймановы острова, а оттуда – в карманы ваших наркобаронов и промышленных олигархов!
– Этому можно помешать, – сказал Макс, раскрывая «дипломат» и доставая оттуда пластиковую папку с документами.
– Что это?
– Это та самая дыра. Огромная зияющая прореха в экономике многострадальной России... «Консорциум». Через свои банки он получал предыдущие кредиты и распоряжался ими именно так, как вы сказали. Здесь номера их счетов в оффшорных зонах, тайные «проводки», даже сделки с иракским режимом...
– Вот как! – Раздражение Джонсона улетучилось так же внезапно, как возникло.
Он пролистал бумаги раз, потом еще раз, уткнулся взглядом в какую-то страницу и заинтересованно хмыкнул:
– Неужели это подлинные документы? Но как их удалось достать? Это же ключ от домашнего шкафа со скелетом внутри!
– Подлинность проверяется очень просто. Финансисту вашего ранга достаточно сделать лишь пару звонков, чтобы узнать, как обстоит дело. И еще пару звонков – чтобы счета «Консорциума» были заморожены раз и навсегда, а зияющая дыра перестала существовать!
Наступила пауза. Все слова сказаны, настало время думать и решать. Макс понимал, что решение будет принято именно сейчас. Через полминуты, через секунду. Он невольно следил за руками Джонсона: если он вернет папку, это будет равнозначно отказу. Но эксперт не торопился ее возвращать; он снова пробежал глазами по страницам, затем взглянул на часы.
– Как вы можете доказать, что не являетесь частным лицом, отстаивающим только свои интересы? – неожиданно спросил эксперт.
Что ж, разумная предосторожность. Только к ней обычно прибегают не финансисты. И способы подтверждения полномочий разработаны тоже не финансистами.
– У вас, кажется, есть спутниковая антенна? Назовите любую фразу, и завтра ее произнесет диктор во время вечерних новостей на первом российском канале.
– "Москва играет не по правилам", – криво усмехнулся Джонсон.
– Что ж, – пожал плечами Макс. – Нормально.
– Ничего нормального тут нет, – вздохнул финансист и закрыл окно. По двору шел охранник в клетчатой фланелевой рубахе и жилете со множеством карманов. На поводке он держал бодро рвущегося вперед стаффорда.
– Итак, завтра в восемнадцать по московскому времени, – подвел итог Макс. – Выпуск длится пятнадцать-двадцать минут.
– Хорошо, – Джонсон бросил прозрачную папку на стол и церемонно наклонил голову. Руку на прощание он не протянул.
В зале всего два посетителя – арабы или афганцы, оба застыли рядом с Максом, почти не шевелятся. Перед ними стенд с японскими телевизорами.
На экране слева – циферблат с дергающейся минутной стрелкой. На экране справа – две блондинки остервенело сдирают с себя одежду под бравурную музыку. Посередине чопорный английский диктор излагает местные новости. Арабы смотрят на блондинок. Макс смотрит на циферблат.
Этот небольшой магазин, затерянный в переулках торговой части Лондона, оказался единственным местом, где – кроме российского посольства, пожалуй – имелась спутниковая антенна, принимающая телепередачи из России.
Адрес подсказал Худой. Вчера в Бинго-Бонго человек с тремя подбородками, как обычно, выпил дюжину пива под бифштекс с кровью и рассказ о встрече с Джонсоном, внимательно выслушал про условную фразу, кивнул.
– Сегодня и передадим заявку. Раньше с такими вещами проблем не было. Думаю – и сейчас не будет. А этот тип, оказывается, ушлая рыбина...
– Время есть, хочу проведать отца, – поделился Макс. – И с матерью повидаться... Худой поперхнулся пивом.
– Не вздумай! – строго сказал он, прокашлявшись и вытирая слезящиеся глаза. – Всю операцию сорвешь на фиг! Зачем гусей дразнить?!
Макс не понял, в чем состоит риск, но спорить не стал.
– За нами следят, – сообщил он, чем окончательно испортил резиденту аппетит. – Слон заметил подозрительную машину, да и я трижды засек какого-то парня: у гостиницы, на парковке, в кафе...
– Сюда шел, хорошо проверялся? – озабоченно спросил толстяк.
– Чисто, сто процентов! – успокоил Макс.
– Может, показалось? У страха глаза велики... В любом случае, получишь подтверждение – сразу в самолет! А их уже сегодня можешь отправить...
Минутная стрелка достигла, наконец, цифры двенадцать, проиграла знакомая мелодия, на экране появилось знакомое лицо Алены Копировой. Сейчас и музыка, и лицо казались Максу родными.
– Вчера в хирургической клинике скончался двадцатисемилетний Ричард Смит, раненный три дня назад в ресторане «Шотландский распутник», – сообщил лондонский диктор, и внимание Макса переключилось на него. – Смит дважды привлекался к суду за насильственные посягательства, но в этот раз ему не повезло – он нарвался на американских «зеленых беретов» и был убит табуреткой...
На экране появилась фотография сраженного Спецом парня.
– Переговоры о захоронении атомных отходов, отработанных на германских АЭС, ведут российский Минатом и концерн «Сименс», – тем временем говорила Копирова, стреляя глазами в камеру. – Подозрение у наблюдателей вызывает бросовая цена, которую предложила за свои услуги российская сторона: всего 1000 долларов за килограмм...
– Смотри, почему у нее соски лиловые? – шепотом спросил один араб второго. Блондинки на соседнем экране успели избавиться от тугих лифчиков и, сосредоточенно вращая бедрами, оттягивали узкие трусики.
– Не знаю. Может, специально подкрашивают, – сглотнув, тихо ответил второй посетитель. Потом оба замолчали. На родине за подобное бесстыдство их запороли бы палками до полусмерти. А тут можно любоваться совершенно безнаказанно. Так чего зря болтать?