Нинка – сисястая крашеная корова в спортивном трико – сама выскочила ему навстречу, ткнула в руку несколько затертых десяток и пачку «Мальборо» в придачу – мол, извини за задержку.
– Ладно, – проворчал Савик и усмехнулся. – Лишь бы у тебя задержки не было...
Нинка скривила губы и вернулась обратно в свое стойло.
С Глебом дело обстоит сложнее. Он торгует польской косметикой и всякой канцелярской ерундой; товар не первой необходимости, а цены кусаются. Когда доллар скакнул вверх, дела у него пошли хуже некуда, собирается даже ларек продавать. «Это твои проблемы, – объяснил ему Савик. – Плати деньги и сваливай хоть в оффшорную зону Ингушетию. Иначе от твоей палатки одни угли останутся». Глеб знал, что Савик слов на ветер не бросает, – сегодня обещал расплатиться.
Комок Глеба стоял последним в ряду. К его окошку прилип какой-то алкаш в грязной измятой куртке.
– Не, так ты смотри внимательно: я ж тебе не говно хочу всучить, это ж фирма – за километр видно!
В своей грязной ладони алкаш сжимал массивную шариковую ручку.
– Ты только глянь на ободок! – восклицал он. – Ты глянь, и тебе сразу станет все ясно!.. Ну ладно, давай двадцать пять, так и быть!
Савик подошел к окошку, небрежно оттолкнув люмпена в сторону.
– Какие новости? Еще не съехал? – вяло поинтересовался он.
Лицо ларечника враз окаменело. Затем губы растянулись в кислой улыбке, глаза забегали. Опытным взглядом профессионала Савик сразу определил: деньги у него есть.
– Привет, Савик, – слегка запинаясь, сказал Глеб. – Какие могут быть новости? Торговля из рук вон, и покупателя на эту клетуху тоже никак не найду... Ты, может, зайдешь – сделаем по маленькой?
– Деньги, – произнес Савик и со скучающим видом посмотрел в сторону.
Алкаш стоял, раскачиваясь, и что-то бубнил себе под нос.
– Понимаешь, я надеялся перехватить у тещи полсотни, но она сегодня, как назло, уехала в деревню... – пробормотал Глеб.
– Деньги, – повторил Савик.
По своему богатому опыту Савик знал: главное, не вступать с ними ни в какие разговоры, пусть даже о погоде или футболе, потому что все постепенно сведется к больным детям, проискам налоговиков и в конечном счете тебе дадут понять, что ты отбираешь последние крохи и обрекаешь все семейство на голодную смерть.
Савик пожил, Савик знает.
Из окошка донесся покорный шелест бумажек, следом показалась рука Глеба с двумя зелеными банкнотами: десятка и двадцатка. Савик аккуратно спрятал деньги в карман и, усмехнувшись, сказал:
– А вот теперь можно и по маленькой.
Как говорится, слово не воробей...
Глебу ничего не оставалось, как отпереть дверь и впустить даньщика внутрь, а затем достать из угла початую бутылку «Столичной» и аппетитно нарезанный кусок свиной грудинки. Весело забулькала прозрачная жидкость.
– Не, мужики, купите, а? Серьезно говорю.
Снаружи в окошко просунулась синяя ряха. Испещренный красными прожилками нос, уловив желанный запах, беспокойно дергался.
– Ты еще не ушел? – проговорил Глеб, подавая Савику наполовину наполненный стакан.
– Ну ладно, мужики, – алкаш потерянно шмыгнул носом. – Уступлю за двадцать рябчиков.
Аккуратно отставив мизинец, Савик выпил водку. Поставил стакан, зарядил рот куском душистой сочной свинины и, неторопливо прожевав, сказал:
– Что там у тебя, покажь.
Савик взял ручку, повертел, осмотрел со всех сторон, мазнул по пальцу, оставив отчетливый синий след. Дома у него скопился изрядный запас разных «шариков» с надписями «Made in China» и «Made in Thailand» – этим дешевым барахлом его всегда исправно снабжали ларечники, равно как сигаретами, презервативами и баночным пивом – что, однако, еще никого не спасло от необходимости вовремя платить дань.
Но ручка, которую держал сейчас Савик, явно не из этого пестрого ширпотребного ряда. Это была дорогая вещь – Савик сразу понял, едва взял ее в руки. Удивительно только, что Глеб не просек, он как-никак специалист... ну да ему не до того было, бедняге.
Здесь не было никакой мишуры, никаких надписей, все строго, просто и со вкусом. Корпус из твердой полированной древесины, темные прожилки. Желтый конический наконечник, посередине корпуса желтый блестящий ободок из желтого металла, такой же ободок, только потоньше – на колпачке. От верхнего ободка к нижнему протянулся массивный стреловидный зажим – цеплять за карман. Вот и все. Качественные и ценные вещи всегда отличает отсутствие излишеств.
– Где спер? – деловито поинтересовался Савик.
– А чего сразу – спер? – обиделся алкаш. – Нашел я ее! В сугробе, вчера, когда здесь автобус взорвали. Я сразу понял – клевая штучка!
Савик еще раз осмотрел ручку, покрутил небрежно, демонстрируя полное равнодушие, затем веско произнес:
– Говно.
Синяя ряха в окошке болезненно дернулась.
– Ну хоть червонец...
Савик взял из картонной коробки использованный чек, пристроил на колене и попробовал накорябать там свою роспись. Ручка оставляла лишь бесцветное углубление на бумаге.
– Ах ты гад, да она не пишет! – проревел Савик. Крепкий кулак прочертил в воздухе короткую линию и врезался в сизый нос алкаша. – Пошел вон! Еще сунешься – башку отверну!
Глеб снова наполнил стаканы. Из сумки появился пучок зеленого лука и бутерброд с холодной яичницей – наверное, жена накрутила утром. Гулять так гулять!
Савик хорошо знал этот тип людей, которые привыкли подчиняться обстоятельствам, а потом все свои неудачи списывать на те же обстоятельства. Пять минут назад Глеб ненавидел его, Савика, лютой ненавистью, готов был, наверное, в глотку вцепиться. Но – боялся. И деньги отдал. Потому что привык быть жертвой, перхотью, так для него удобнее. Сейчас он расслабился и скоро начнет жаловаться на жизнь, бить себя кулаком в грудь и рассказывать, рассказывать... Словно на исповеди перед батюшкой.
Чудной народ.
Савику до лампы все эти излияния. Он выполнил план на сегодня, получил долги, а сейчас пьет и закусывает на халяву. Вот и все. Если Глеб думает, что после двух стаканов они станут друзьями, что завтра там или послезавтра Савик как-то по-особому поздоровается с ним или спросит: ну как теща, не поправилась? – то он глубоко ошибается. Это точно как с этими «сенокосилками». Ты даешь – я беру. А налоги платить все равно надо.
– Я ведь, можно сказать, случайно сюда попал, – начал Глеб, осушив стакан. – По недоразумению. Стечение обстоятельств. – Он разрезал бутерброд надвое, половину подвинул Савику, половину отправил в рот и торопливо прожевал. – Это вот все... Торговля, касса, кремы, шампуни, лосьоны... Не мое это, Савик. У меня ведь высшее образование. Я автотракторный закончил, тогда это считался хороший факультет, в советские времена на ЗИЛе мастерам всегда прилично башляли... А тут – на тебе. Я только два года и успел проработать после диплома, как все посыпалось... А тут тесть как раз умер, теща к нам переехала из Мурманска. В «полуторке», представляешь – мы с женой, две дочки и теща со своим сахарным диабетом... Ты почему не пьешь, Савик?
– Гля, только что писала, а теперь не пишет, – рассеянно сказал контролер, продолжая рассматривать ручку.
Чем больше он на нее смотрел, тем больше убеждался, что ему удалось отхватить настоящую вещь. Что-то было в ней... Может, эти плавные линии, создающие ощущение завершенности, «правильности» какой-то, может, сочетание темного полированного дерева и желтого металла, а какой металл тут может быть? Савик не первый день живет И слышал про золотые «Паркеры»... И увесистая... Он прикинул на ладони. Да, в самом деле, ручка показалась Савику несколько тяжеловатой для своего размера, значит, желтые прибамбасы и вправду золотые! Сколько же она может стоить? Жалко, конечно, что не пишет. Савик попытался развинтить ручку, но она почему-то не поддавалась.
– ...не пьешь?
Савик поднял голову и посмотрел на Глеба.
– Как это – не пью? – сказал он, опрокидывая стакан. – Только наливай.
Лицо Глеба раскраснелось, глаза и нос блестели. На краю фанерного прилавка дотлевал забытый окурок, оставляя черную дорожку. Наверное, Глеб тут успел половину своего жизненного пути разбаянить. Ничего, пусть... Звякнуло что-то в сумке – ларечник извлек вторую бутылку. Сорвал зубами пробку, выплюнул на пол. Прозрачная, чуть маслянистая жидкость забурлила в стаканах. Отчетливо запахло сивухой.
– Ну давай, значит, чтобы деньги водились! – Глеб торжественно поднял свой стакан. – Чтобы – «зеленые»! В крупных купюрах! И побольше!
Савик даже ухом не повел в сторону собутыльника, продолжая вертеть ручку так и сяк.
– Слушай, – перебил он Глеба, – ни хрена не могу развинтить. Как же тут стержень меняется?
– Что? – встрепенулся Глеб. – А-а... Если не разбирается – значит, одноразовая. Дешевка.
– Да пошел ты! – сказал Савик. – Много понимаешь. Разуй глаза, посмотри лучше... «Дешевка»!
Глеб взял ручку, близоруко потыкался в нее носом. Хмыкнул недоуменно, попробовал провернуть части корпуса в разные стороны.
– В самом деле, на дешевку не похожа. Скорее «Паркер» какой-нибудь. Только надписей нет. Восьмерка – и все... И стержня нет... Конечно, писать не будет!
– Какая восьмерка? А стержень был – глянь, полоса на пальце! Видно, я его спрятал... Ну-ка, дай сюда!
Он отобрал ручку, вновь поднес к глазам. Действительно, в толстом золотом ободке виднелось крохотное овальное окошко, а в нем красная цифра 8.
– Гля, и вправду восьмерка! Откуда она взялась? Глеб пожал плечами, заметил дотлевший окурок, неловко смахнул с прилавка. Вытянул из пачки новую сигарету, достал из кармана зажигалку, потянулся.
– А все-таки жить хорошо!
Раздалось негромкое «пш-ш». Савик увидел, что цифра 8 в овальном окошке медленно отъехала в сторону и на ее месте появилась цифра 7.
– Ни хрена себе, – удивленно протянул он. – Гля сюда! Савик поднял глаза на Глеба и вдруг увидел, что тот медленно сползает со стула, судорожно хватая ртом воздух. Лицо ларечника стало белее мела, в глазах отражались непонимание и какой-то животный испуг. Стул выскользнул из-под него и ударился в стену киоска, полетела на пол недопитая бутылка водки. Глеб упал, врезавшись головой в ящик с нераспакованным товаром. Нечищенный ботинок ударил Савика по щиколотке. Савик торопливо убрал ногу.