— Здесь, — показал строитель.
Два десятка однообразных, отделенных равными промежутками подъездов впереди напоминали перфорацию киноленты. Дом стоял на возвышенности. От дороги к нему вела узкая тропинка.
— В пятидесяти метрах против автобусной остановки виадук. Внизу железнодорожная платформа.
— Спасибо.
— Остаетесь? — спутник Денисова, прощаясь, протянул через спинку сиденья руку. — Звоните.
Развернувшись, машина со строителями проскочила назад, к шоссе.
«Я увидел очень четкое и необыкновенно отчетливое-изображение окружающего, — Денисов сверился с записями. — Белые дома слева, и пустырь по другую сторону дороги. Все было резко: и выведенные, как по линейке, абрисы окон, и огромная, выкрашенная в два цвета труба, и крыши домов, и платформа».
Сомнений не было - именно отсюда Шерп наблюдал за кем-то, думая о нем как о ребенке:
«...Он бодро топал, маленький, чуть ссутулившийся, оборачиваясь ко мне через каждые тридцать — сорок шагов, постепенно возвращаясь в свой образ».
По поводу направления движения Денисов не колебался: здесь была только одна тропинка, обозначенная четкой черной дугой. Снег на ней был вытоптан еще утром или накануне.
Пока Денисов шел к дому, никто не встретился ему, не обогнал.
Тишина холмов вдали нависала над микрорайоном, поглощая привычные городские звуки. Тихо играли дети у подъездов. От платформы за чахлым леском беззвучно удалялась электричка.
Арка, о которой упоминал Шерп, оказалась узким прямоугольным проемом. Он был расположен точно в середине дома.
«Суть, наверное, в соотношении длины и ширины арок, площадей, зданий... — Денисов пожалел, что не спросил об этом у приезжавшего вместе с ним строителя. — Что за постоянная величина, которая всегда радует глаз?»
Денисов прошел под арку. Впереди, по другую сторону проема, оказалось всего три здания. В двух — «самолетах» — размещались школы, третье оказалось башней с единственным подъездом, выложенным по фасаду кафельной плиткой.
Дальше, за домами, был овраг, по другую сторону его снова тянулись холмы.
«Тот, кого провожал Шерп, мог направляться только в этот украшенный кафельной плиткой дом, — подумал Денисов. — Сам адвокат по какой-то причине остался на остановке».
Денисов подошел ближе. Рядом с подъездом никого не было. У угла, против контейнера с мусором, сотрудник милиции — по-видимому, участковый инспектор — разговаривал с женщиной. Денисов подождал, пока он освободится.
— Товарищ командир, — подошел Денисов, когда женщина ушла. Чуточку фамильярное «командир» было в ходу между незнакомыми сотрудниками примерно одного возраста и положения. В нем было что-то уважительное и в то же время панибратское, на что никто со стороны не решился бы.
Он представился, коротко рассказал о несчастном случае, о письме адвоката.
— Белогорлова? — участковый покачал головой. — Первый раз слышу.
— А Шерп? Игорь Николаевич?
— Никогда не слыхал.
Они еще поговорили, пока не пошел мелкий водянистый снег.
— Дом тихий, — сказал участковый. — Образцового содержания. Все бы такие. Ни заявлений, ни жалоб.
— Может, в ДЭЗе что-нибудь подскажут, — подумал Денисов вслух.
— ДЭЗ здесь недалеко. Только начальник у них в отпуске. В воскресенье видел его в «Ашхабаде».
— В Ашхабаде? — переспросил Денисов. — A-а... В кинотеатре.
Они пошли по тропинке мимо обеих школ, вдоль двадцатиподъездного здания — лежачего небоскреба, исполина, который с обратной, лишенной подъездов стороны казался еще длиннее.
— Квартирантов в доме много? — спросил Денисов.
—Один или два.
— А молодежи?
— Хватает. Есть хорошие ребята. — Участковый вдруг остановился: — Где она работает библиотекаршей?
Денисов назвал.
— Здесь же парень живет из пансионата! — участковый несильно мазнул Денисова рукой по плечу. — Работает культурником. Каждый раз зовет к себе!
— Костя?
Денисов застал культурника в пансионате, на его рабочем месте. Как и во время их первой беседы, Костя все время улыбался, перебивал себя короткими дельными вопросами, на которые каждый раз отвечал весьма путано. Он поминутно отвлекался, сбивал щелчком пыль с рукавов, заглядывал сзади на свои высоченные каблуки.
— Для культурника главное что? — спросил он. — Настроение. А еще любить свою работу. Быть естественным. Импровизировать, увлекать.
Кабинет, в котором они разговаривали, был завален спортивным инвентарем: матами, палатками, металлическими частями разборного турника, но всего больше в комнате было разнокалиберных, медицинского назначения мячей, наполненных песком.
— Поэтому отдыхающие из всего персонала дольше всех обычно помнят культурника, — разговаривая, он включал и выключал стоявшие перед ним шахматные часы, словно давал себе время на обдумывание.
— Все это только для отдыхающих? — Денисов показал на инвентарь. —А сотрудники пансионата? Собираются вместе? На праздники и вообще?
— Крайне редко.
— Вы бывали у Леониды Сергеевны?
— Дома? Один или два раза.
— А она? По-моему, недавно была у вас.
— В пятницу.
— Вы не говорили об этом.
— На моем дне рождения.
За окном снова была зима, с особым покоем, лыжней вдали под деревьями.
— Какое это имеет отношение? Только путать!
— Другие сотрудники были?
— Никого из наших, кроме Леониды, — он щелчком пустил часы.— И вообще человек семь-восемь.
— Ваши друзья?
— По спорту. Еще мать моя была. Видите ли... Как бывает? — он подкинул себе вопрос и стал объяснять. — Когда в коллективе работают молодые мужчина и женщина несемейные...—он снова замялся. — Кому-то кажется, что между ними что-то есть... Или же их начинают сватать, — закончил он решительно. — У меня есть подруга, Леонида ее знает. Кстати, в тот день она тоже была.
— Сидели долго?
— Леонида ушла рано. Сказала, что разболелась голова.
— Кто-нибудь проводил ее?
— Она отказалась.
Костя посчитал тему исчерпанной, выключил шахматные часы, поправил ведомости, лежавшие в беспорядке на подоконнике.
Денисов этого не считал.
— Когда вы пригласили Белогорлову к себе? — спросил он. — Задолго до дня рождения?
— Получилось как? — Культурник вздохнул, пояснил в прежней путаной манере: — Неделю назад говорю ей: «Мать, придешь ко мне на день рождения?» Она тоже в шутку: «Миноги будут?» — «Для тебя, — говорю, — расшибусь!» — «Тогда приду». — Он снова заулыбался. — Конечно, ни за какими миногами я не пошел, думал — и она забудет. В пятницу подходит: «Миноги достал? Смотри: я приеду пораньше!»
— Она действительно приехала раньше?
— Действительно.
— Чем вы это объясните?
Костя включил часы:
— Дело у нее было ко мне. На работе не поговоришь: люди... И уединиться нельзя!
— Дело? — переспросил Денисов.
Культурник смутился:
— Вернее, я думаю, что дело. А точно не знаю. Только стали говорить — товарищ звонит. Из «Трудовых резервов». Сейчас за начальника команды... Потом девчонка. Не та, которая сейчас, а до этой. Все поздравляют...
Культурник оказался человеком удивительно несобранным, но Денисов готов был разговаривать и час и два, чтобы хоть немного узнать о целях визита Белогорловой.
— А тут гости идут: Олег с Сашкой из первой сборной!
— О чем вы все-таки успели поговорить с Белогорловой?
— Я же говорю, — он что-то смахнул с рукава, снова заглянул сзади на свои высоченные каблуки, — так и остались на подступах. «Ты сколько работал в милиции? — спросила она. — Долго?» — «Три года». — «В каком отделении?» — Костя выключил часы, снова включил. Денисов хотел отодвинуть часы, но раздумал: оставшемуся без игрушки культурнику было бы не на чем сосредоточить внимание. — «В Советском райуправлении...» — «Друзья там остались?» — спрашивает.
— Друзья?!
— Я понял, что Леониде неудобно было обращаться официально в милицию по поводу какого-то человека. И она хотела, чтобы я помог ей сделать все конфиденциально.
— Она назвала фамилию?
— Я же говорю: нам помешали!
— Этот человек в Москве?
— Мне кажется, он живет в Советском районе. Когда я назвал Советское райуправление, она сказала: «Как кстати!»
«Район, где все произошло, где живет Шерп, — подумал Денисов.-- Коломенское, Варшавское шоссе...» У него появилось такое чувство, будто он остановился на самых подступах к раскрытию тайны.
— Что все-таки мешало ей обратиться в милицию? — он ближе подвинул часы, и культурник их машинально тут же включил. — Какое вы создали объяснение для себя? Кто это? Друг, муж? Как вы это объяснили себе? Ведь было же какое-то объяснение.
Костя нерешительно улыбался.
— Что-то произошло... В каком-то городе.
— Может, в Калининграде?
— В Калининграде! Точно!
— Но что именно?
Он снова заюлил, смутился:
— А вдруг не так?
— Что вы помните?
Культурник щелчком включил часы:
— Леонида была на грани отчаяния: что-то произошло. Этот человек ее спас, и она уехала в Москву. А сейчас он появился. Леонида в чем-то его подозревает, но не хочет сразу бить в колокола, заявлять! — Культурник предпочел разом от всего освободиться. — Хочет что-то предупредить. Преступление? Ничего не понял... — Закончил он серьезнее, чем начал. — Кучинская звонила в реанимацию, сказали, Леонида совсем плоха.
Денисов молча простился.
«Двадцать четвертое августа, — думал он, направляясь к выходу. — Белогорлова неожиданно объявила мужу о том, что она и ребенок уезжают. Дата на листке отрывного календаря, обнаруженного у Шерпа. И культурник, если он ничего не напутал, тоже связывает все с отъездом в Москву».
В цепи событий одиноко, как верстовой столб, какой Денисов видел во время службы на Соловках, стоял непреложный факт — существование человека, который три года назад, в последние дни августа, в Калининграде оказал библиотекарше неоценимую услугу и по поводу которого она обращалась теперь за помощью к культурнику и адвокату.