— Это не блевотина. Просто младенец срыгнул. Такое бывает с новорожденными, — со смехом объясняет Бренда.
В это мгновение появляется сестра, которая называет мое имя и просит следовать за ней.
Мы с Брендой одновременно встаем, и она меня обнимает.
— Буду ждать тебя здесь, — ободряющим тоном говорит она.
— Еще раз спасибо за то, что делаешь это для меня.
Я поворачиваюсь и иду по длинному коридору за медсестрой, которая приводит меня в небольшую гардеробную. Она задает несколько вопросов, еще раз уточняет список процедур, на которые я записана, заполняет что-то в моей анкете, а затем выдает мне больничный балахон, упакованный в целлофановый пакет, просит переодеться, запереть все свои вещи в шкафчик у стены и, когда буду готова, отдернуть занавеску. Она не грубит, но холодна и методична, словно робот — не самый лучший компаньон для встревоженного пациента перед хирургической операцией. Сестра делает шаг назад, задергивает штору, а я гадаю — она ко всем так относится или только к зацикленным на себе самовлюбленным дамочкам, которые приходят к хирургу отнюдь не по медицинским показателям, а на пластические операции, и потому не заслуживают никакого сочувствия. Могу себе представить, как она возвращается на пост и рассказывает другим медсестрам о клиентке средних лет, желающей освежить увядающую красоту.
Раздевшись и накинув балахон, я одергиваю штору. Через несколько минут появляется та же мрачная медсестра и просит следовать за ней. Я вхожу в большую палату, где стоят шесть или семь больничных каталок, отгороженные друг от друга ширмами. Все каталки пусты, кроме одной — на ней лежит престарелая дама, которая, кажется, спит. Сестра указывает мне на одну из каталок, я усаживаюсь на краешек. Она объясняет, что это предоперационный покой и что мой хирург и анестезиолог вскоре прибудут сюда.
Хочется попросить у нее какой-нибудь журнал, чтобы почитать, отвлечься, коротая время ожидания, но странно — я стесняюсь. Во мне гнездится какой-то страх: вдруг она будет бранить меня, если я попрошу что-нибудь — скажет, например, что и без подражателей Дженнифер Лопес у нее хватает действительно страждущих пациентов. И вот я сижу на каталке, жду и размышляю. Вспоминаются слова Бренды: «Еще не поздно отказаться, знаешь ли». Снова закрадываются мысли о том, что операция может пойти не так, как следует, но я заставляю себя думать о переменах к лучшему. Я мечтаю о том, насколько лучше буду выглядеть. Как моя переносица будет прямой и ровной — мой нос избавится от искривления, которого никто не замечал, но меня-то оно все равно беспокоило. Как щеки станут полными и гладкими, будто в юности, а глаза больше не будут выглядеть старыми и усталыми.
Я погружена в мечты об обновленной Норе, когда рядом появляется доктор Редклифф. В отличие от медсестры он бодр и приветлив и уже одет для операции. В медицинском халате, с волосами, скрытыми под хирургической шапочкой, он выглядит старше, чем мне казалось при первых встречах. Сначала я думала, что ему чуть за сорок, но теперь я готова прибавить ему еще десяток лет. Что ж, чем старше — тем опытнее, успокаиваюсь я. Он произносит стандартную речь о том, что волноваться не о чем, и дает три листочка бумаги.
— Вот рецепты. С вами кто-нибудь приехал?
— Да, в приемной ждет подруга.
— Прекрасно. Если хотите, я попрошу кого-нибудь отнести рецепты ей. Пока вы в операционной, она могла бы сходить и купить все необходимое. Уверяю вас, по пути домой вы будете не в настроении заезжать в аптеку.
— Хорошо, — не спорю я. Но его слова заставляют меня нервничать.
— Один рецепт — на болеутоляющее. Другой — на противовоспалительное. А третий — на ректальные свечи от рвоты.
— Что-о?
— Свечи от рвоты. После ринопластики вам придется сглатывать много крови, а от этого может мутить.
Глотать кровь?! Он ни о чем подобном на консультации не упоминал!
— А таблетку вы не можете мне выписать? — Мне не светит совать что-либо в задницу.
— Могу, но вряд ли вам удастся ее проглотить, а уж тем более удержать в желудке. Если против рвоты вы воспользуетесь свечами, то сможете проглотить и противовоспалительное, и болеутоляющее.
Я киваю, немного раздраженная тем, что истории о глотании крови и рвоте слышу уже в больничном балахоне, так сказать, по дороге на хирургический стол.
Он замечает мое волнение и считает своим долгом приободрить:
— Не бойтесь, все будет в порядке.
Я слабо улыбаюсь, и он открывает еще несколько занятных подробностей. Затем он сообщает, что мы встретимся в операционной, и уходит прочь из палаты. Через пару минут появляется еще один джентльмен, престарелый, старше уже знакомого хирурга, и представляется: доктор Джордан, анестезиолог. Он немного рассказывает мне о том, что такое общий наркоз и как он действует. Просит меня лечь, расслабиться и втыкает иглу от капельницы мне в запястье. Укол не сильнее, чем во время процедуры впрыскивания ботокса.
— Так не больно?
— Нет.
— Великолепно. Теперь через иглу я введу анестезию, — сообщает он. — Будьте добры, начните обратный счет от сотни. Готовы?
— Сейчас? — спрашиваю я. И в ответ на его кивок начинаю:
— Сто, девяносто девять, девяносто восемь, девяносто семь…
44. Камилла
— Все в порядке? — спрашивает Джил, когда я закрываю дверь в ее кабинет и сажусь в кресло у стола. Ей должно быть любопытно, зачем я просила о встрече.
— Да, все в порядке. Прошел уже почти месяц, как я работаю в компании, я подумала, что тебе, наверное, хочется узнать о том, что произошло за это время.
— О да, прекрасно.
— Я считаю, что за короткий срок продвинулась, и далеко, — передаю ей лист бумаги. — Здесь подробные отчеты о том, что я сделала, расписаны по минутам. Можешь посмотреть позднее.
— Спасибо, — говорит она и откладывает отчет в сторону. Бьюсь об заклад, как только за мной закроется дверь ее офиса, она отправит его в корзину.
— А вот письменный доклад о моих личных достижениях, — передаю ей еще бумаги. — Когда будешь читать, непременно заметишь, что я получила отчеты по труду от каждого сотрудника департамента. Также учтены часы, затраченные отделом на различные задания. Такой же отчет я составляю в Excel, и, когда наберу больше информации, ты получишь развернутые данные. В сотрудничестве с отделом продаж мы разработали единый шаблон со структурой и дизайном презентации… так сказать, брендовый шаблон. Вот пример того, что у нас получилось. — Еще лист бумаги ложится на стол. — Я заодно разработала своеобразный реестр дизайнов для шаблонов. Основывается он на «Книге стиля», Ассошиэйтед-пресс. Я планирую обучить единому стандарту всех копирайтеров, чтобы тексты были единого формата. Вот прототип. — Снова лист. — Дизайнерский отдел размещает все презентации в корпоративной компьютерной сети, так что любой работник сможет иметь к ним доступ. Хотя Нора возится с этим дольше, чем я ожидала.
Ну да, сознаюсь, я копаю под Нору. Она красивая — так пусть получает по заслугам.
Джил смотрит на меня с удивлением. Кажется, она поражена тем, что в департаменте есть человек, который добросовестно выполняет свою работу, а это редкость в корпоративной Америке. Я продолжаю рассказ о других своих проектах и гружу ее отчетами на всю катушку. Бумаги она даже и не просмотрит, но все равно нужно их отдать. Я давно поняла, что для того, чтобы люди поверили, что ты трудишься, следует предъявить им хоть какие-то документальные доказательства. Слова, как ни тверди их, — ничто. Слова, написанные на бумаге, — все.
— Камилла, вот это да! Ты на коне. Я впечатлена. Выделю время на неделе и прочту твои отчеты.
— Благодарю. — Делаю паузу и тяжело вздыхаю. — Вообще-то одной из причин, по которой я хотела показать тебе все, что сделано, было желание продемонстрировать верность компании и этой работе.
— Должна признать, тебе это удалось.
— Рада, что ты так думаешь, потому что я хочу кое-что у тебя спросить… попросить.
— Пожалуйста.
— У меня некоторые финансовые затруднения. Моей матери нужна операция — гистэректомия, но у нее нет страховки, а я не могу помочь ей в оплате, — вру напропалую. — Очень хочется, чтобы она получила лучшее лечение, но на операцию у меня денег нет. Вот я и решила узнать, есть ли шанс получить аванс в счет зарплаты, чтобы помочь ей.
Джил мгновенно напрягается.
— А как насчет «Медикэйд»[45]? Она не подходит?
«Вот вляпалась! Об этом я не подумала!»
— Нет, она работает и живет на зарплату, но на страховые выплаты, чтобы покрыть лечение, денег у нее уже не хватает. Операция стоит семь тысяч долларов.
— А разве государственные клиники не обязаны оперировать в таких тяжелых случаях вне зависимости от того, есть у пациента страховка или нет?
«Вляпалась вдвойне!» Надо было получше продумать эту ложь!
— Ну, это не столь срочная операция. Так что они могут поставить ее в очередь и заставить ждать несколько месяцев. А ее мучают сильные боли.
«Мучают, интересно, боли тех, кому делают гистэректомию? Понятия не имею».
— Хм, — Джил опускает взгляд. — Сочувствую вашей семье, но ты работаешь у нас всего несколько недель. Я уверена, что мне не удастся убедить высшее руководство выдать такой крупный аванс новому работнику. Не думаю, что они дадут такую крупную сумму какому-либо сотруднику, и не важно, сколько он проработал.
— Ты уверена?
Положение кажется безысходным. Мне просто необходимы имплантаты в задницу. Мне они НУЖНЫ!
— Очень жаль, Камилла. Да, ты прекрасно поработала. Но семь тысяч долларов! Нет, об этом не может быть и речи. У тебя есть кредитки? А может, взять банковскую ссуду?
— Мне такой кредит не дадут, — отвечаю я, стараясь удержать слезы.
— Очень жаль, Камилла. Хотела бы я помочь, правда.
— Хорошо, — мямлю я, поднимаясь со стула — необходимо выбраться отсюда прежде, чем я зареву. — Спасибо, что выслушала, — добавляю упавшим голосом и выхожу за дверь.