— О Боже, Шелли… что ты наделала?!
Глава 8
— Сколько она стоила? Ты не против, если я поинтересуюсь? — спросил Серджо Веричелли.
— По-моему, ты не ответил на мой вопрос. Пытаешься уйти от ответа?
Артур Бенсон начал перестраиваться в правый ряд. Федеральная автострада номер пять в южном направлении была забита машинами. Начинался обычный вечерний затор. Наглядный символ уличных проблем Сиэтла.
Неужели он всерьез? Серджо покосился на Бенсона, но, как всегда, его внимание привлекла прядь седых волос слева от «вдовьего мыска». Белоснежная на черном фоне, она притягивала глаз, как магнит. Бенсон бросил на него взгляд и опять сосредоточился на движении по перегруженной автостраде, оставив Серджо в полном неведении относительно своих мыслей. Было в этом что-то жуткое.
Указательным пальцем Серджо провел по инкрустированной, отполированной до блеска ореховой поверхности приборного щитка.
— Сколько? Восемьдесят, девяносто тысяч? Больше?
«Наверное, больше». Он решил обязательно заехать в центр продаж «мерседесов» и навести справки.
— А ты до сих пор ездишь на своей ржавой «тойоте»?
— Да пошел ты! — рассердился Серджо. — Мне пришлось заплатить за обучение сыновей в колледже.
Этот ублюдок, оказывается, изучал его прошлое под микроскопом.
— Да что ты говоришь? А как же их стипендии? Они в счет не идут?
— Были и другие расходы, если хочешь знать. К тому же мои мальчики получили свои стипендии по академической успеваемости, а не в результате неандертальских упражнений на игровом поле, — с гордостью заявил Серджо. — Они уж точно не унаследовали мозги от этой тупой коровы, своей матери. — Ее образ вдруг вспыхнул у него в памяти. — Чертова сука!
— Ты все еще винишь ее за то, что потерял практику? Это не имело никакого отношения к…
— Ну конечно, — перебил его Серджо, прежде чем ублюдок успел сорвать корку с едва затянувшейся раны, как уже не раз делал в прошлом. — Я ни за что не начал бы так сильно пить, будь она внимательней к моим нуждам.
Бенсон саркастически засмеялся:
— Что, наступил на мозоль? Прекрасно, давай вернемся к моему вопросу. Ответишь ты на него или нет?
Веричелли вздохнул и сосредоточился на текущих делах. Слишком много часов было потрачено на страхи, размышления о том, «что было бы, если бы», на обдумывание того, какую роль в преследующих его несчастьях сыграла жена.
— Мне пятьдесят четыре года. Пора подумать о будущем, — пробормотал он.
— Я бы тоже так сказал. Полагаю, ты не захочешь потратить годы жизни, задыхаясь на своей невыносимой работе.
— Она нужна, чтобы оплачивать счета, — угрюмо буркнул Серджо. Он знал, к чему клонится разговор: к новой «больной мозоли».
— А ты когда-нибудь задумывался, Серджо, что именно о тебе говорят врачи и медсестры, когда ты врываешься в их мир, выносишь приговор их работе? Конечно, они боятся тебя, боятся ОКАУЗ, но страх — на поверхности. А под ним скрывается отвращение. Ненависть. Ты ведь это знаешь, не так ли? Потому что сам испытывал то же самое, когда был одним из них.
— Я на это смотрю иначе. Я стал хорошим администратором, потому что раньше был врачом. Я совершенно точно знаю, каково это — сидеть в окопах. И они знают, что я знаю.
— Ты правда веришь в это дерьмо? — ухмыльнулся Бенсон. — Держу пари, ты пытаешься заставить их тебе завидовать. Небось объясняешь им, какие преимущества имеет бросивший практику хирург, перекладывающий бумажки с места на место. Не надо вечно носить при себе пейджер. Не позвонит в три часа утра какая-нибудь дотошная и въедливая медсестра, чтобы уточнить предписание, понятное школьнику шестого класса. Медсестры! Воплощение тупого бюрократизма и зашоренности.
Серджо почувствовал, что вот-вот взорвется.
— Ты понятия не имеешь о практической медицине!
— Может быть, и нет, друг мой, зато я знаю, что большинство из вас, бывших хирургов, ставших бюрократами, служащих AMA[27] и прихвостней ОКАУЗ, прямые кандидаты в программу лечения от наркозависимости. — Бенсон снова захихикал.
Это прозвучало как пощечина. Смущение и стыд в душе Серджо сменились бешенством и злобой против всех, кто лицемерно судил его прошлое, вместо того чтобы вспомнить, какой он хороший человек и заботливый отец.
— По-твоему, это смешно? Тебе нравится издеваться надо мной? Я тебе говорю: я чувствую себя куда лучше на теперешней должности. И пусть все эти настоящие врачи, которые, по-твоему, придерживаются столь низкого мнения обо мне, пусть они борются с нехваткой медсестер, снижением ставок, несбалансированным распределением врачей по географическим зонам и так далее, и так далее. Пусть профессионалы барахтаются в этом болоте. Можешь поцеловать меня в задницу.
— Это не тот ответ, которого я ждал, Серджо. А ответ мне нужен. До конца этой поездки.
Серджо заморгал, увидев дорожный знак: «МЕЖДУНАРОДНЫЙ АЭРОПОРТ СИЭТЛ-ТАКОМА — СЛЕДУЮЩИЙ ПОВОРОТ НАПРАВО». Он покачал головой:
— Извини, я задумался о другом.
— Ты так и не ответил на мой вопрос.
«Ну да, конечно. Комитет и жизненно важное одобрение».
— Прежде всего позволь тебя спросить… Сколько миллиардов я соберу для «Мед-индекса»? Сколько долларов стоит это одобрение сейчас? Миллионы. Возможно, сотни миллионов. Ты меня надул. Да, надул. Стыдно признавать, но это правда. Сто тысяч долларов? Да это мелочь на чай в сравнении с тем, чего мое одобрение стоит в данный момент.
— Можешь рвать и метать сколько твоей душе угодно, мой дорогой итальянский друг, но я теряю терпение. Твой ответ?
— Ответь мне сначала сам в биржевых терминах: на сколько пунктов это одобрение поднимет цену в день выброса акций на рынок?
Бенсон открыл рот, словно желая что-то сказать, но тут же закрыл. На щеках у него заиграли желваки.
Веричелли почувствовал свою власть, а вместе с ней и прилив уверенности.
— Я задал невинный вопрос, мой техасский друг. — Он откинулся на спинку сиденья и подумал: «Не нравится? Да пошел ты!»
Бенсон улыбнулся, но эту улыбку никак нельзя было назвать дружелюбной.
— Я никоим образом не могу предсказать, что произойдет на бирже. Тебе следовало бы это знать.
Серджо издевательски фыркнул, отвернулся и стал смотреть в окно.
— Ну да, ну да. Но мы ведь можем пустить в ход воображение, не так ли?
— Когда речь заходит о финансовых вопросах, я не люблю оперировать воображаемыми величинами. Они меня нервируют. Предпочитаю реальность.
Впереди, за сетчатой изгородью высотой в десять футов, уже маячила голая бетонная стена диспетчерской вышки аэропорта. Небо было затянуто низкими тучами цвета пушечной стали, местами сгущавшегося до черноты. Тучи пришли со стороны Олимпийских гор.
— Я был слишком щедр. Ты и твои коллеги это знали. Вы злоупотребили моим великодушием. А теперь тебе и твоим коллегам пора пересмотреть мою… гм… компенсацию за сотрудничество.
Машина подъехала к зоне приема пассажиров.
Молчание.
— И какой же, как ты полагаешь, должна быть твоя компенсация, amigo?[28]
— Ближе к двум миллионам.
— К двум миллионам, — бесстрастно повторил Бенсон, после чего кивнул чуть ли не с одобрением.
Машина остановилась. Серджо открыл пассажирскую дверцу, но не вышел.
— Я уверен, фирму «Прогноз» заинтересует подобный разговор. Не так ли?
Бенсон повернулся и окинул чиновника ничего не выражающим взглядом.
— Не торопись бежать с корабля. Мне придется обсудить это с коллегами. А пока советую тебе не вступать в переговоры ни с кем из «Прогноза». Надеюсь, это совершенно ясно?
Взгляд Бенсона пронзил сердце Серджо Веричелли страхом, но он тут же стряхнул с себя тревогу. Ситуацию контролирует ОКАУЗ, а вовсе не инвесторы «Мед-индекса». Они нуждаются в нем больше, чем он в них.
— Я не шучу. Или вы заплатите мне два миллиона сейчас, или одобрение уйдет к конкурентам.
— Не беспокойся, amigo, о тебе позаботятся.
Наслаждаясь удовлетворением, которое приносит власть, Серджо с улыбкой вышел из машины. Щелкнула крышка багажника. Он вынул свою сумку, но сначала прочитал номер модели на крышке багажника. «А 42 °CLK».
Он решил навестить центр продаж «мерседесов» прямо на следующий день.
Тайлер запер дверцу своего подержанного и побитого «рэнджровера», натянул на голову короткую кожаную куртку, чтобы защититься от проливного дождя, и, шлепая по неглубоким лужам на автостоянке, припустился к ресторану — спортивному бару на озере Юнион,[29] недалеко от Онкологического центра Фреда Хатчинсона. Тайлер никогда здесь раньше не бывал, но один из коллег Нэнси порекомендовал это заведение, потому что бар был близко от работы и там подавали рыбу с картошкой «умереть — не встать». Тайлер улыбнулся. Нэнси не забыла о его вкусах и предпочтениях.
Он нашел ее за столиком на двоих у большого панорамного окна, выходящего на причал с катерами и парусными яхтами. Нэнси улыбнулась, когда он подошел, и Тайлер решил, что это добрый знак. Ее черные волосы были стянуты на затылке в «конский хвост»: такую прическу Нэнси предпочитала на работе. Вместо контактных линз — простые очки в тонкой металлической оправе. Ни следа косметики на безупречной коже, которую она всячески оберегала от прямого солнечного света. Строгий «профессорский» вид, никакого кокетства. С ее стороны это была сознательная попытка как-то замаскировать если не свое азиатское происхождение, то по крайней мере свою красоту. Тайлер знал: она считает, что люди автоматически оценивают интеллект красивых женщин вдвое ниже.
— Привет, Тайлер. — Ее улыбка угасла. — Господи, что с тобой случилось?
Он замер, не успев сесть, и оглядел свои промокшие насквозь джинсы.
— Зонтик забыл захватить.
— Да нет, я хочу сказать: ты страшно похудел… Лицо… Ты только посмотри на себя… Как будто тебя только что выпустили из одного их этих ужасных нацистских концлагерей или что-то в этом роде.