Я вышел из машины, с трудом скрывая радость.
– Привет, – сказал я. Обе от неожиданности подскочили на месте. – Простите, не хотел вас напугать.
– Ничего, мы просто не видели, как вы подошли, – отозвалась Роза.
– Куда путь держите?
– Ну, – замялась Лилия. – Пытаемся добраться до Лондона. – До Лондона? До столицы еще ох как далеко. – Сюда добирались почти неделю, а оказывается, всего-то проехали восемьдесят километров. Пытаемся подрабатывать где придется, но деньги даются нелегко.
– Не знаю, заинтересует ли вас мое предложение, но я живу в шестидесяти километрах от Лондона. Готов, если хотите, подвезти вас до своего дома.
Глаза у Розы загорелись.
– Правда? Это было бы здорово.
– Конечно. И мне в дороге веселее будет. Я остановился, чтобы перекусить. Хотите сэндвичи?
– Еще бы, – с широкой улыбкой ответила Лилия. – Меня зовут Бри, а это Сейди.
Я заставил себя улыбнуться.
– Ну что? Идемте, Бри и Сейди? – Они кивнули одновременно, как будто раньше отрабатывали синхронность движений, и пошли со мной к машине. По дороге домой на душе было легко: я завершил важное дело. Четыре цветка. Четыре безупречно красивых, невинных, прекрасных женщины. Теперь у меня полная семья.
15Саммер
Вторник, 14 декабря (настоящее время)
Пока Роза убиралась в ванной, я воспользовалась возможностью поговорить с Мак с глазу на глаз. Прошло почти пять месяцев с тех пор, как Клевер похитил меня и бросил в подвал, но меня не покидала надежда – даже после того, как вчера мне исполнилось семнадцать лет. Никто о моем дне рождения не знал (хотя Клевер наверняка мог бы выяснить), и потому на эту тему не было сказано ни слова. Как бы то ни было, праздновать мне не хотелось.
– Мак, – еле слышно прошептала я. Она подняла глаза от книги. – Когда ты потеряла надежду выбраться отсюда? – Этот вопрос я собиралась задать ей уже тысячу раз, но не смела. С Мак я связывала последнюю надежду предпринять что-то, чтобы оказаться на свободе, и боялась услышать, что она этого не хочет. Пять месяцев – довольно долгий срок. Пять месяцев – почти достаточно, чтобы он «полюбил» и изнасиловал свой «цветок». Я не могла умолять Мак помочь мне с побегом. Прежде надо убедиться, что ей можно доверять и что она действительно хочет вырваться отсюда. Но время шло, и оставалось уже недолго до поры, когда он потащит меня в ту комнату.
Мак поерзала на диване, как будто я спросила о чем-то слишком личном. Вопрос чертовски прост, а ответ на него – «Я не потеряла надежду».
– Дело не в том, что я потеряла надежду, Лилия. Дело в том, чтобы выжить, – ответила она. – Не знаю, удастся ли нам отсюда выбраться, но единственный наш шанс – смириться с тем, что здесь происходит.
Мне казалось, должен быть и иной путь.
– Как думаешь, твоя семья тебя ищет? – спросила я.
Она покачала головой и уставилась в пол. Я знала, что отношения с родителями у нее были не очень теплые, но кто же откажется от поисков ребенка, особенно пропавшего ребенка?!
– Меня не ищут, я знаю. Мы очень сильно поссорились, и родители сказали, что, если я уеду, домой могу не возвращаться. Раньше я думала, что меня ищет брат. И он, наверно, действительно искал некоторое время, но сомневаюсь, что ищет до сих пор.
– Твои родители сказали так сгоряча. Иногда слова ничего не значат. – Я сама лет в двенадцать-тринадцать говорила родителям ужасные вещи. Чего бы я сейчас не отдала, чтобы взять свои слова обратно!
– Может быть, – Мак слабо улыбнулась. На нее нельзя было смотреть без слез. Каково это, когда твоим родителям безразлично, что с тобой происходит?! Я попыталась себе это представить и не смогла. – Но твоя-то семья тебя ищет. Как знать, может, нас и найдут.
Я кивнула.
– Да, будут искать. Льюис не откажется от поисков, пока не найдет… – Упорства ему не занимать. Мы с Генри и Тео, бывало, спорили, кто из нас самый упорный, держали пари, кто первым отступит в сложной ситуации. Обычно эти пари выигрывала я, но все равно считала, что Льюис упорнее. – Мы выберемся отсюда, – сказала я, обращаясь не столько к Мак, сколько к себе самой.
Она стиснула мне руку.
– Да.
Но когда? Мне надо выбраться до того, как он меня изнасилует.
– Почему ты ушла из дому? – Мак с трудом сглотнула, я видела, что ей по-прежнему тяжело даже думать об этом. – Извини, не отвечай, если не хочешь.
– Нет, все нормально. Просто дело в том, что здесь я никогда никому не рассказывала об этом в подробностях. В подвале не принято раскрывать душу, – сказала она и подмигнула. Я виновато улыбнулась. – Лет в двенадцать-тринадцать я связалась с дурной компанией. Меня брали на тусовки с наркотиками и алкоголем. Тогда мне казалось, что это все круто. Компания давала чувство уверенности в себе, и мне это нравилось. – Она улыбнулась и покачала головой. Я вполне понимала Мак во всем, кроме дружбы с дурной компанией. Мне не хватало уверенности в себе, выпив, я становилась общительней, но пила всегда очень мало, не больше, чем необходимо, чтобы немного расслабиться.
– Родителям это, конечно, не нравилось. Они пытались запретить мне общаться с друзьями, прятали вещи, заставляли меня разговаривать с другими родственниками, но я никого не слушала. Мои новые друзья понимали меня, по крайней мере, так мне казалось. Всякий раз, как я, пошатываясь, являлась домой после полуночи, домашние приходили в отчаянье. В конце концов они, кажется, решили, что с них хватит. Мы поскандалили, от меня потребовали, чтобы я обратилась за медицинской помощью и перестала поддерживать отношения с нашей компанией. Я собрала вещи и ушла. Помню мамины слова: «Тебе нужна помощь, Бекка. Так что, если сейчас уйдешь, о возвращении даже не думай». Я и сейчас как будто это слышу. Надо было мне остаться. Жаль, что нельзя повернуть время вспять. Лучше бы я завалилась тогда к себе в комнату, чем хлопнула дверью и ушла, – она вздохнула. – А теперь я здесь.
Странно, но имя Мак подходило ей больше, чем Бекка. Может, потому, что с самого начала я звала ее Мак. Легко вообразить, через что пришлось пройти ее родителям, особенно после такого расставания. Нам надо выбираться отсюда: Мак и ее семья должны наладить отношения, хотя бы попробовать.
– Так, – Роза закрыла за собой дверь ванной. – Готово. Посмотрим кино?
А что еще остается? Правда, все фильмы мы уже пересмотрели по два раза. Он раз в месяц обменивал диски. У нас их около сорока, но, поскольку делать тут почти нечего, мы их быстро просматривали, и я почти возненавидела даже свои самые любимые картины.
– Как скажешь, – я плюхнулась на диван, готовясь провести еще один вечер у экрана.
Среда, 15 декабря (настоящее время)
Я быстро вытерлась полотенцем и натянула на себя одежду на размер больше моего. Интересно, будет он когда-нибудь покупать мне одежду моего размера или слишком зациклен на мысли, что у меня должен быть десятый? Впрочем, разве это важно?
Я взялась за дверную ручку и открыла дверь. Мы сегодня припозднились, Розе еще предстояло принять душ. Едва я вышла из ванной, она бросилась туда. Глаза широко раскрыты, лицо бледное. Черт, что он сделает, если мы не успеем вовремя? Этого я не знала – никогда не спрашивала, – да и не хотела знать.
Мак энергично взбивала в миске яйца. Хорошо, подумала я, что наш псих так любит запеченный омлет на тостах – его готовить просто и недолго. Я разорвала пакет с нарезанным хлебом и выложила на сковороду восемь кусков.
– Все нормально, Мак?
Она закивала, пытаясь усердно убедить нас обеих, что с ней все в порядке. Волосы у нее взлетали и опускались.
– Поставь, пожалуйста, тосты в духовку.
Я так и сделала. Сердце у меня отбивало сверхурочные. Взвинченность девушек мне не нравилась. Обычно в его присутствии они держались раскованно и уверенно. Как Роза может мириться с происходящим здесь, если она явно испугана?
Дверь в подвал открылась, одновременно из ванной вышла Роза, и мы начали подавать завтрак. Я несла две тарелки и вдруг почувствовала прикосновение к спине. По слабому запаху лосьона после бритья поняла, что это Клевер.
– Пахнет невероятно аппетитно, – сказал он. Я напряглась и улыбнулась ему через плечо, стараясь скрыть отвращение. Потом повернулась, отступила от него назад и поставила тарелки на стол.
Сердце, бешено колотившееся в груди, стало успокаиваться. Сколько еще мне удастся избегать этого психа? Он сел, мы с Розой и Мак последовали его примеру, все в молчании принялись за еду. Он медленно жевал.
Наконец оторвался от тарелки и спросил:
– Как вам понравился вчерашний вечер?
Удручающе скучный, как и все остальные здесь.
– Понравился. Посмотрели несколько душевных фильмов, – ответила Роза. – А как прошел вечер у тебя?
Душевных? Для подвала больше всего бы подошли «Зомби» и «Техасская резня бензопилой». Нет ничего хуже, чем оказаться запертой у придурка Клевера.
Он слегка улыбнулся, глаза потемнели, бровь подергивалась. От его зловещего взгляда я похолодела. Что он сделал? Опять убил кого-то? Получил ли удовольствие от убийства или просто «выполнил свой долг»? Вряд ли я смогу понять, что им движет, даже если бы он объяснял до конца света. Хотя он очень сообразительный. Если Мак и Роза правы, что он действительно хочет изменить мир к лучшему, то мог бы действовать иначе. Все в его наружности вызывает доверие. Он кажется нормальным, добрым, надежным. Я не могла постичь, откуда при этом у него такой сдвиг по фазе.
Я покачала головой. Что толку пытаться понять эту гниду? Психиатры нашли бы у него немало интересных заболеваний.
– Что такое? – спросил он. От этих слов я подскочила на месте и через плечо посмотрела туда, куда был направлен его взгляд. О нет! Темно-красные маки в вазе безжизненно поникли. Сердце у меня учащенно забилось. Лилии и розы выглядели тоже неважно, концы стеблей внизу под водой у них стали коричневыми. Цветы понемногу увядали – иначе и быть не могло!