– У меня к вам серьезный разговор. – Нина Николаевна порылась в сумочке, вытащила какую-то черную штучку и протянула ее Сане со словами: – Взгляните, пожалуйста.
Штучка оказалась крохотным фотоаппаратом. Дорогим, между прочим.
– Что там? – Лавров пока к фотоаппарату не прикасался.
– Там фотографии, которые я сделала минувшей ночью.
– И что на них?
Он хмуро рассматривал женщину, изо всех сил ругая себя за вежливость. Надо было прыгать в тачку и валить отсюда поскорее. Тем более что стекло уже он очистил, машина прогрелась, работая на холостом ходу.
– На них подтверждение того, что мы с Игорешей… – Ее лицо вдруг сморщилось, и по румяных щечкам заструились слезы. – Что мы с Игорешей не выжили из ума. На фотографиях тот самый человек, которого разыскивала полиция.
«Так она его и нашла! – хотелось заорать Лаврову в полное горло. – Нашла и обезвредила! Попросту порвала в клочья это мерзкое тело с мерзкими преступными мыслями и подлым сердцем! Что еще надо-то?»
Но вместо этого он взял из ее рук крохотную черную штучку, дорогую, весьма дорогую, включил с ее подсказкой. И принялся листать ее художества. И чем больше листал, тем хуже ему становилось. А под конец просмотра сделалось так погано, что он даже выругался матом.
Но воспитанную Нину Николаевну это, кажется, вовсе не смутило. Даже обрадовало, кажется.
– Вот видите! А вы мне все не хотели верить! И Игореше тоже… – она достала из сумочки невероятной белизны носовой платочек, промокнула им румяные щечки. – Давно надо было заручиться этими вот фактами. А мы с ним все на словах да на словах. Вот и поплатились… Теперь-то вы видите, что это он?!
– Вопрос спорный, – пробормотал Лавров, увеличивая снимок, на котором мужчина в черной одежде стоит возле машины Машкиного ухажера.
Ах да! Будущего мужа, пардоньте!
Дура чертова! С кем связалась?! Дура!
Конечно, его не насторожил тот факт, что какой-то мужик в черном бродит ночью по их двору. Опознать в нем Филиченкова-старшего у Сани не получилось. Снимки были очень мелкими, при увеличении изображение искажалось. Но одно то, что этот человек передает ночами будущему Машкиному мужу какие-то конверты, а тот потом почти голым выбегает во двор, рассматривает это и возвращается к ней, уже, по рассуждениям Лаврова, было достойно наказания.
Что он затеял – этот лощеный красавчик?! Что за информацию ему передают?!
Ну ничего, он сейчас к Гришину съездит, того тряхнет как следует, а вечерком к Машке наведается. Вот вернутся голубки с работы, он этого крепыша мускулистого и допросит. С пристрастием!
– Вы снова мне не верите?! – ужаснулась Нина Николаевна, нехотя забирая у Лаврова фотоаппарат.
– Вопрос спорный, – повторил Лавров, глянул на женщину, скорбно поджавшую губы. – У меня к вам просьба, Нина Николаевна…
– Да, да, слушаю! – встрепенулась она тут же и снова неуверенно протянула ему маленькую черную штучку.
– Если вас не затруднит, распечатайте мне эти фотографии.
– В каком размере? – деловито осведомилась она, оживилась, повеселела, принялась ладошкой разглаживать щечки, как ей показалось, съежившиеся от слез и холода.
– Насколько это будет возможно. Чтобы видно было хорошо, ну и чтобы без искажений. А я вечером зайду к вам, заберу. Идет?
– Отлично! – воскликнула она, тут же развернулась, чтобы уйти.
– Вам деньги нужны на фотографии? – крикнул ей Лавров в спину.
Она стремительно обернулась, глянула на Саню строго и проговорила:
– Я готова идти с сумой по земле, лишь бы убийца Игореши был найден…
…Дом Гришина Ивана Сергеевича стоял среди удивительно красивых сосен. Низкорослые, пушистые, серо-зеленого цвета, они казались искусственными. Лавров даже отщипнул пару иголок, потер их пальцами, сомневаясь в их натуральности. Но нет, настоящими были деревья. Смолистый аромат приятно защекотал ноздри.
– А по какому вы делу? – вернулся уже в третий раз охранник Гришина, не желавший пускать Лаврова.
– По личному, по личному, юноша.
Лавров впервые после увольнения пожалел о том, что не было у него сейчас в кармане служебного удостоверения. Многие двери оно открывало, очень многие. И Гришин, паскуда, наверняка знал о его увольнении, потому и держал уже десять минут на улице, не позволяя войти.
– Входите, – нехотя позволил охранник, но тут же принялся обыскивать Лаврова. На его возмущенное дерганье проговорил: – Такова процедура…
Оружия у него при себе не было. Пистолет он сдал вместе с удостоверением. Имелся, правда, «левый» ствол, спрятанный дома, так, на случай всякий. Но Лавров с ним никуда не выходил. Опасно! Да и нужды пока, тьфу-тьфу-тьфу, не случилось.
Лавров вошел в просторный холл, тут же поморщился обилию роскошных безделушек, которыми были заставлены тумбы, комод и полка под громадным зеркалом. Пошел в двери, за которыми слышался приглушенный разговор.
Оказалось, он попал в гостиную, где Гришин говорил с кем-то по телефону. Такую же роскошную, что и холл. Колонны, золотая парча на окнах и обивке мебели, много блеска, хрусталя, картин, но мало вкуса.
Гришин сидел, как турецкий паша, на широкой тахте в подушках, в шелковом, отливающем золотом халате. Толстые пальцы унизаны перстнями.
– Иван Сергеевич… – Лавров покачал головой, поморщившись. – Что-то так сверкает все, аж глазам больно.
– И вам, Александр Иванович, здравствуйте.
Гришин удовлетворенно захихикал, убрал телефон в карман халата, дернув короткими ножками в домашних туфлях с загнутыми вверх носами. Повел вокруг себя руками.
– Грешен, признаюсь, грешен! Люблю роскошествовать. А почему нет-то? Все заработано честным…
– Ой, да бросьте! – перебил его с гримасой неудовольствия Лавров.
Поискал глазами место, где бы он смог не утонуть в роскоши. Нашел стул. Взял его, сел напротив Гришина, уставился, как в допросной.
– Ну! Чего смотришь, бывший опер? – нагло осклабился Гришин, обнажая клыки с золотыми коронками. – Думаешь, не знаю, что ты уволился?
– Поэтому послал своих по голове меня приложить?
– А вот этого не надо. – Гришин плавно поводил толстым пальцем перед своим лицом. – Ты на меня не вали все подряд, я чек честный! И…
– Заткнись, Гриша, – попросил его негромко Лавров, сразу напомнив тому этой кличкой о его криминальном прошлом. – Заткнись и слушай.
Гришин сразу как-то подобрался, свел вольготно растопыренные ляжки, насупленно глянул на гостя:
– Ну!
– Чуть больше недели назад в «Загородной Станице» на меня было совершено нападение. Кое-кто, возможно, решил свести со мной личные счеты. Возможно, чтобы просто убрать меня с места, где мне быть не следовало в тот момент.
– А я тут при чем, начальник?! Я, конечно, сочувствую, но… – Пальцы, унизанные перстнями, уткнулись в пухлую грудь. – Я тут при чем?!
– При том, Гриша, что у меня есть свидетели, что напавший на меня сел потом в машинку и уехал с места преступления.
– Логично вообще-то! – зло фыркнул Гришин. – Не стоять же ему над тобой было!
– Машинка та была зафиксирована свидетелем. И это: «Форд Фокус» М482АС. Не напомнить, на ком эта машинка?
Гришин молча сверлил Лаврова ненавидящим взглядом.
– Так вот, Гриша… Я пока пришел к тебе сам. Чтобы, так сказать, пролить свет на происшествие. Пока сам… – сделал ударение Лавров. – Но мои коллеги…
– Бывшие! – бросил с ненавистью Гришин.
– Пусть так, – не стал спорить Саня, но подосадовал на себя, что поторопился с решением уйти из органов. Жэка бы жутко обрадовался, услышь он теперь его мысли. – Но вот коллеги мои, бывшие, буквально рвутся в бой! Просят меня написать заявление. Ну, как пострадавшего. Тем более что свидетель имеется.
– Я понял, – буркнул Гришин.
Глаза его метались из стороны в сторону, как хвост бешеной собаки. Он размышлял.
– Так что, Гриша? Что посоветуешь?
– Я тебе, начальник, не советчик! – ощерил золотые клыки Гришин. – Озвучь свои хотелки и проваливай!
– Короче, Гриша. – Лавров встал с неудобного стульчика, подошел к Гришину, легонько пнул носком ботинка его атласную туфлю. – Я хочу знать, с какого хрена ты послал своих людей отключить меня?
– Я… – Жирная шея едва заметно шевельнулась, голова качнулась. – Я ни при чем, начальник! Поверь! Может, кто из пацанов тайком тачку брал? Может, кто на тебя зуб имеет и…
– Гриша, не зли меня! Меня ведь зовут обратно, Гриша! И я могу восстановиться не сегодня завтра, и тогда тебе, Гриша, пиндец! Понял?
– Понял, начальник! – Оскал Гришина стал добрее, подобострастнее. – Чего не понять-то! Все понял! Узнаю… Расспрошу…
– Давай, давай, Гриша. Уж расспроси. – Лавров криво ухмыльнулся. – Три дня тебе даю на все про все. И жди в гости. Возможно, приду не один. С Жэкой Заломовым. Помнишь его? Вот и чудненько. Так три дня? Ага?
Гришин молча кивнул, смерив бывшего опера оценивающим взглядом.
Взвешивал, паскуда, как быть? Рассказать всей правды он, вероятно, не мог. Но и не рассказать хотя бы что-то, он не мог тоже. Бесился, конечно, что его парни так облажались. Надо же было засветить тачку! Идиоты! Правда, ему обещали, что никаких записей с камер наружного наблюдения никто никогда не найдет и что темно на парковке, а какой-то свидетель выискался, черт бы его побрал! Что делать? Что делать?
Приблизительно такие мысли метались в башке у Гришина, и Саня их отчетливо читал.
– Да, забыл тебе сказать, Гриша. – Он приостановился у дверей гостиной, тронул лоб, под шерстяной шапочкой он жутко чесался. – Надо же, столько лет прошло, а я только теперь вспомнил!
– Это ты о чем, начальник?
Гришин сразу насторожился, он все время ждал подвоха от этой мерзкой ищейки. Он хоть и уволился, но ментом быть не перестал, бляха муха.
– Помнишь тот день, когда твоего соратника брали?
– Это которого? – Толстая ряха Гришина пошла желтыми пятнами.
Конечно, он понял, на кого мент намекает! Не дурак! Его тогда таскали, будь здоров! О-о-очень хотелось этому симпатичному оперу переквалифицировать Гришина из разряда свидетелей в разряд подозреваемых. А не вышло! Ни хрена не вышло, Саня!