Но когда он с огромным удивлением отметил, что искалеченный, полуразрушенный пинк не тонет, а продолжает сближаться с ним, капитан забеспокоился. Густав Берг присмотрелся и увидел (благо до вражеского судна уже было рукой подать), что московиты готовятся к абордажу.
— Орудия к бою! — приказал Густав Берг; и тут же опомнился — канониры только начали их заряжать. — Лейтенант, мушкетеров на правый борт! Поторапливайтесь, поторапливайтесь!
Карстен Роде, в кирасе и шлеме, стоял у левого борта вместе с командой. Он боялся. Нет, не смерти, а того, что корсары-новобранцы еще не научились как следует обращаться с абордажными крюками и могут промахнуться с первого раза; а второго шанса зацепиться за флейт может и не быть.
Увидев, что возле борта шведского корабля собираются стрелки с мушкетами, он наконец дал команду своим канонирам:
— Пли!
Залп орудий пинка показался детским лепетом по сравнению с грохотом пушек флейта, несмотря на то, что Карстен Роде приказал перетащить остальные «барсы» на левый борт. Но эффект от выстрелов превзошел все ожидания.
Канониры капера по указанию капитана целили по парусам флейта, — Карстен Роде не хотел причинять будущему флагману своей эскадры серьезного вреда — и когда на шведов посыпались сверху обломки рангоута, те пришли в замешательство. А опомнившись и снова взявшись за мушкеты, чтобы перестрелять московитов как куропаток, шведские стрелки вдруг оказались под убийственно прицельным огнем мушкетонов. Картечь выкашивала их, словно косой, и когда корабли ударились бортами, остановить ораву корсаров было практически некому. Но пинк от удара совсем начал разваливаться, и скорость его погружения значительно возросла.
— Мы тонем, капитан! — прокричал Клаус Тоде.
В это время самые опытные каперы из абордажной команды, притаившиеся на носу корабля среди обломков, вскочили на ноги и с нечеловеческими криками забросили абордажные «кошки». Броски получились удачными — почти все крюки впились в деревянные части флейта. Ухватившись за цепи крючьев, корсары сначала натянули их, а потом хорошо закрепили. После этого судно каперов, удерживаемое цепями, прекратило погружаться.
— К дьяволу! — рявкнул Карстен Роде. — Снимай канониров! — приказал он боцману. — Все на флейт! Вперед, ребята, за мно-ой!!!
Корсары, висевшие гроздьями на снастях «Рыжего лиса», с диким воем посыпались на палубу шведского корабля. Почти все они раньше бывали в серьезных передрягах, поэтому предстоящая схватка не страшила их, а наоборот — добавляла перцу в кровь и хмельного азарта в голову. Завязалась кровавая рубка.
Густав Берг дрался с отчаянием обреченного. Столь быстрый переход из состояния охотника в положение дичи потряс его до глубины души. Ему казалось, что он спит и видит дурной сон. Ну не мог он, один из лучших капитанов Его королевского величества, допустить такой промах, не мог! Это невозможно. Никак невозможно!
И тем не менее факт был налицо: на палубе флейта — его флейта! — находились враги и теснили матросов, которых было больше, но они плохо управлялись с холодным оружием.
Гедрус Шелига первым добрался до капитана шведского судна. Упоение боем поразило и Литвина. Он был без памяти рад, что не пошел на дно, а уж схватка на саблях была его стихией. Тут он мог хоть в какой-то мере распоряжаться своей судьбой.
Гедрус Шелига скрестил свою саблю со шпагой Густава Берга и с удивлением обнаружил, какой ему попался крепкий орешек. Швед в свое время обучался фехтованию у одного из лучших европейских мастеров клинка: его шпага порхала как ласточка, и вскоре Литвин уже помышлял только о защите.
В какой-то момент он поскользнулся на залитой кровью палубе и упал на одно колено. Великолепный клинок шведского капитана, сработанный толедскими мастерами, метнулся к горлу Литвина словно атакующая змея. Гедрус Шелига не успевал ни защититься, ни сменить позицию, чтобы избежать разящего выпада. Время словно остановило свой бег. Он с ужасом наблюдал, как сверкающее острие медленно и неотвратимо приближается к его телу, и никакая сила не в состоянии остановить это смертоносное движение.
Наверное, Гедрусу Шелиге еще рано было стучаться в дверь к святому Петру, привратнику того света. Судьба, часто жестокосердная к хорошим людям, почему-то благосклонна к подлецам и негодяям. Видимо, из соображений мирового равновесия — хороших людей все-таки больше.
Кутласс Карстена Роде обрушился на шпагу шведского капитана со страшной силой — капер вовремя заметил, какая опасность грозит Литвину, и поспешил ему на помощь. Хорошо закаленный клинок не сломался, но Густав Берг не сумел удержать шпагу в руках, и она блестящей рыбиной запрыгала по палубе.
— Сдавайтесь, черт вас подери! — рявкнул Карстен Роде, приставив острие своего клинка к горлу шведского капитана. — Прикажите людям сложить оружие! Мы не сделаем вам ничего плохого!
На Густава Берга, который до этого был сама энергия, словно гора свалилась. Он мгновенно посерел лицом, подогнул плечи и каким-то деревянным голосом произнес:
— Выйти из боя... Сложить оружие...
— Громче!
Густав Берг повторил, но опять чересчур тихо. Тогда этот приказ озвучил лейтенант, Тротт Виллиг, находившийся неподалеку. Он уже утратил надежду остаться в живых и запаниковал. Поэтому слова капитана он даже не услышал, а прочитал по губам.
— Вот так оно будет лучше... — Карстен Роде широко улыбнулся. Мечта иметь отменный боевой корабль свершилась!
Подчиненные Густава Берга были рады получить такой приказ. Они сражались только из упрямства, которым всегда отличались их предки-викинги. Вскоре всех оставшиеся в живых шведов каперы согнали на бак. До пленников только теперь дошло, что судно захватили не московиты, государевы люди, а корсары. Многие из них тут же пожалели: зря так быстро сложили оружие — морские разбойники со своими жертвами не церемонились, чаще всего просто выкидывали их за борт. И теперь шведские матросы со страхом ожидали своей участи.
— Мы высадим вас на ближайшем острове, — сказал им Карстен Роде; шведы облегченно вздохнули. — Я всегда держу свое слово. К сожалению, мы не можем дать вам шлюпки; у нас их мало, на всех не хватит. И потом, они нам и самим нужны. А пока отдыхайте... — И добавил милостиво: — Наш доктор перевяжет вам раны.
Карстен Роде с легким сердцем и без ностальгии смотрел, как «Рыжий лис» исчезает в морской пучине. Он, конечно, был благодарен кораблю — за то, что тот бестрепетно пошел на заклание и выдержал такую жестокую бойню. Но привязаться к нему сердцем, как это обычно бывает у моряков, которые долго ходят по морям на одном и том же судне, не успел, да и не считал нужным. Старый пинк был всего лишь калифом на час.
— Ну как, я прав был, назвав пинк «Рыжим лисом»? — весело спросил он Клауса Тоде, стоявшего рядом.
— Капитан, ты провидец! — восхищенно воскликнул боцман. — Мы утратили всего четверых человек, а получили взамен великолепный боевой корабль. Теперь мы ого-го! — столько дел наворочаем...
— Это точно. Ты с новым хозяйством разобрался?
— Не успел, — признался боцман.
— Тогда займись делом. И смотри, чтобы наши орлы даже не прикасались к спиртному! Высадим шведов, вот тогда и отпразднуем победу.
— Будет исполнено, капитан!
Спустя несколько часов шведам пришлось искупаться. Вплотную к берегу небольшого островка флейт подойти не смог, а рисковать шлюпкой (прибой был чересчур бурным) Карстен Роде не захотел. Поэтому шведов «пригласили» прогуляться по доске[96] — счастливым победителям требовалось представление, и умудренный опытом капитан пошел навстречу их желаниям.
Но Голштинец все же не захотел выставить себя коварным извергом: каперы не стали связывать пленникам руки, а только наложили повязки на глаза. Карстен Роде приказал соорудить из обломков рангоута плот, на который погрузил провизию, вино и две бочки воды, чтобы шведские матросы не голодали и не умерли от жажды, пока их не снимет с острова какое-нибудь судно.
— Мы еще встретимся! — не удержался Густав Берг.
Все-таки он был храбрецом. А может, на дерзость его толкало отчаяние. Но Карстен Роде проявил к нему снисходительность и пропустил угрозу, прозвучавшую в словах шведа, мимо ушей.
— Всегда к вашим услугам, герр капитан. Милости просим, — ответил он и добавил, едко ухмыляясь: — Жду вас с очередным флейтом.
Густав Берг в ярости заскрипел зубами, но у него хватило выдержки промолчать. Оттолкнув капера, намеревавшегося завязать ему глаза, капитан разбежался и сиганул в воду с ловкостью ныряльщика за жемчугом — он и впрямь оказался отменным пловцом. Все разочарованно загудели — такое знатное пари не состоялось.
Только избавившись от опасного груза, — шведов было вдвое больше, нежели каперов, и Карстен Роде боялся их попытки освободить корабль, когда корсары перепьются, — Голштинец приказал выкатить на палубу бочку с добрым вином, и вскоре трезвыми остались лишь вахтенные.
Гедрус Шелига пил крепкое немецкое вино как воду. Смерть опять махнула косой и снова мимо. Но на сей раз она подошла чересчур близко. Может, это намек на то, что он заигрался с судьбой в прятки и пора платить по счетам?
И потом, как теперь быть с заданием? Получается, он должник Карстена Роде; ведь капитан спас его от верной гибели. При всем том, интриган и иезуит по натуре, Гедрус Шелига не лишен был некоторых качеств, присущих порядочному человеку, и одним из них было чувство благодарности. Не так уж много в его жизни, мутной и запутанной, как клубок овечьей шерсти в руках подслеповатой старухи, встречалось людей, кому он обязан бескорыстной помощью. Бескорыстие — редкий товар, имеющий совсем другую цену, нежели все остальное.
Клаус Тоде радостно ухмылялся. Улыбка не покидала его грубое обветренное лицо с того момента, как он очутился на борту флейта. Она была такой широкой и искренней, что шведы от него шарахались. Матросам, воспитанным на древних сагах о викингах, казалось, что перед ним безумец, берсеркер. А он наслаждался упоением боя и смертельной опасностью. Боцман дрался и мстительно представлял, как зарыдает безутешная Фелиция, когда получит извещение о его гибели. Кому она будет нужна? Кто принесет к ней в дом увесистый кошелек с гульденами, чтобы она накупила разных тряпок и потом вертелась днями перед зеркалом? Кто ее накормит и обогреет? Вот тогда она и поймет, что значил для нее Клаус.