Затем началась обычная в таких случаях работа: мертвых сбросили на корм рыбам. Живых согнали в кучу, дали две шлюпки, приказали убираться и передавать привет Дрейку. Затем принялись перевязывать свои многочисленные раны. Но прежде Карстен Роде всех мало-мальски целых и здоровых погнал на «Русалку», чтобы перетащили весь ценный груз на фрегат. Что и было сделано весьма проворно.
Канаты, державшие «Русалку» на плаву, обрубили, и пинк медленно, словно нехотя, пошел ко дну. На глазах поморов, этих суровых, бесстрашных морских рыцарей, появились слезы. Нужно сказать, что и Карстен Роде почувствовал комок в горле. Он вдруг понял, что вместе с пинком уходило что-то очень важное для него.
— Палубу отдраить, обломки за борт, — поискав глазами и не найдя Клауса Тоде, капитан приказал де Фризу, и тот побежал исполнять.
Но где же боцман? Словно услышав немой призыв капитана, Клаус Тоде появился откуда-то сбоку. У него была перевязана голова, и он шел, слегка пошатываясь.
— Карстен, там тебя зовет Шелига, — сказал он просто, без чинов.
— Что с ним?! — встревожился Голштинец.
— Плох он. Очень плох, — угрюмо буркнул боцман. — Впору исповедаться...
Карстен Роде бросился в каюту, куда отнесли Гедруса Шелигу. Тот лежал с оголенным торсом и перебинтованной грудью. Глаза его были закрыты. Капитану очень не понравилось восковое лицо Литвина. Казалось, он уже отошел в мир иной.
— Что с ним? — шепотом спросил Голштинец у судового врача-голландца.
— Пуля из мушкета. Всю грудь разворотило.
— Выживет?
Врач сначала пожал плечами, а затем, немного подумав, отрицательно покачал головой.
— Умираю я... — вдруг послышался тихий голос Шелиги. — Вижу, вижу, вот она, смертушка моя... Стоит и скалится. Подожди немного, костлявая, я скоро... Капитан, пусть нас оставят одних... Я хочу кое-что сказать...
Карстен Роде мигнул, и врач вместе с боцманом вышли из каюты.
— Карстен, я хочу исповедаться...
— Гедрус, у нас нет священника.
— Он и не нужен... — Литвин дышал с большим трудом, на его синих губах пузырилась кровавая пена. — Я хочу тебе исповедаться... Виноват я перед тобой, сильно провинился. Дай слово, что простишь... отпустишь мой грех.
— Мне не в чем тебя упрекнуть. Ты настоящий друг и хороший боевой товарищ. Рано еще исповедоваться. Держись, Гедрус, держись!
— Дай слово!
— Ну, хорошо, даю.
На какое-то время Гедрус Шелига умолк, а затем, с трудом выдавливая из себя слова, произнес:
— Я мог бы и промолчать... И похоронили бы меня как человека. А так... боюсь, что бросите в море как собаку. Но я должен! Я это чувствую...
— Ты бредишь, Гедрус.
— Нет, капитан, нет. Я сейчас в ясном уме и при памяти. Помнишь таверну Капитана Свена? Так это я вас сдал. Конечно, тебя все равно не оставили бы на свободе... так решил король, но я мог тебя предупредить... Мог. А я продал!
Слова Гедруса Шелиги прозвучали как гром среди ясного неба. Человек, которому он, Карстен Роде, много раз обязан жизнью, — предатель?! Это не укладывалось в голове. Такого просто не может быть!
— Гедрус, ты бредишь!
— Ах, если бы... Карстен, ты дал слово.
— Не верю!
— Ты дал слово!
Голштинец обхватил голову руками и застонал, словно ему стало больно. Теперь слова Гедруса Шелиги дошли до его воспаленного мозга. Мозаика, над которой он бился долгие годы, в конце концов сложилась. Но все равно ему не хотелось в это верить.
— Я умираю, Карстен... — прошептал Шелига. — Дай руку...
Карстен Роде машинально протянул руку и Гедрус Шелига что-то вложил ему в ладонь.
— Удача тебе нужней... — сказал Литвин. — Храни... тебя... Госп... А-а!..
Он дернулся и затих. Его лицо вдруг стало отрешенным, неземным. Голштинец перекрестился, встал и вышел из каюты.
— Похоронить со всеми почестями, — сказал он сурово, и крепко, до скрипа, сжал зубы.
Удалившись на нос фрегата, где не было суеты, он наконец разжал ладонь и посмотрел на предмет, который всучил ему Гедрус Шелига. Это была...подвеска Френсиса Дрейка! Подсвеченный солнечными лучами амулет, приносящий его обладателю счастье и удачу, пылал живым розовым цветом в темной руке флибустьера словно большой светлячок, которых полно в Южной Америке. Так вот почему Дрейк послал за ними вдогонку корабль! Литвин не удержался от соблазна и использовал момент, когда английский адмирал забылся пьяным сном, благо шляпа Дрейка с подвеской лежала на столе...
Карстен Роде устало опустился на свернутый в бухту канат и прикрыл глаза. Скоро фрегат поднимет паруса, и они продолжат путь домой. Что ждет его там? Не сделал ли он ошибку, покинув Тортугу? Улыбнется ли ему фортуна сквозь талисман Френсиса Дрейка? Ответом Голштинцу стал сильный порыв ветра, от которого захлопали полотнища парусов. Похоже, где-то в глубине Атлантики зарождался очередной шторм, и этот ветер был его предвестником.
ЭПИЛОГ
Изрядно постаревший Фетка Зубака с артелью ловил плотву. Он уже мог бы и не ходить в море. Богато зажил артельный атаман: женился на молодке, двух детишек прижил — а все равно что-то тянуло его к соленой воде как на вожжах. Заброшенная сеть была тяжела; знать, полна живым серебром. Фетка с удовлетворением потирал руки — это еще копеечка к его достатку. Чай, не лишняя будет. Мальцы вон подрастают, да и жонке шубейку справную прикупить надо.
— Тяни, тяни шибче! — прикрикнул Фетка Зубака на молодых рыбаков. — Ух, лентяи! Ужо я вам!..
Прикрикнул больше для острастки, чтобы не забывали, кто тут хозяин, кто их кормит. Робяты справные, ничего не скажешь. Но не такие, как раньше, вспомнил Фетка своих прежних артельщиков. Один Недан чего стоил. Или тот же Ондрюшка... Он рыбу чуял, как добрый пес дичину. И откуда у парня такой талан? Где он теперь? Как ушел с энтим немчином, так с той поры о нем ни слуху ни духу.
— Дядя Фетка, дядя Фетка! — вдруг закричали рыбаки. — Смотри!
— Чего загалдели?! Косяк уйдет.
— Дядя Фетка, корабль! Большой!
Фетка Зубака протер вдруг заслезившиеся глаза и увидел неподалеку от берега огромный, как ему показалось, корабль, который бросал якорь. Вскоре от него отвалила шлюпка инаправилась к рыбакам. Они уже вытащили сеть и стояли, в восхищении вытаращив глаза на такое чудо, явившееся в их края. Шлюпка лихо причалила к кочу, и на борт сноровисто забрался статный, сильно загорелый молодец в иноземной одежде и при шпаге. Он весело посмотрел на артельного атамана и спросил:
— Не узнал, атаман?
— Свят, свят! — Фетка Зубака замахал руками, будто увидел привидение. — Изыди!..
— Да будет тебе... Вона пацанов напужал.
— Ондрюшка?! Ты ли это?
— Нет, не Ондрюшка. — Тут лицо молодца посуровело. — А капитан Андрей Вдовин. Запомни это крепко, Фетка.
— З-запомню...
— Вот и ладно. Я к тебе с предложением. Мне нужны продукты разные. Хлеб, солонина, рыба, хлебное вино... Буду хорошо платить. Хошь деньгами, хошь заморским товаром. Уговор?
— Дак... это, ну ежели надо...
Фетка соображал быстро: значит, Ондрюшка по-прежнему разбойничает. Но ему-то какое до этого дело? Ондрюшка предлагает торг, что в том зазорного? Фетка представил на миг, какие товары могут быть у морских разбойников, и даже вспотел от обуявшей его жадности. Это же золотое дно! Не упусти момент, Фетка, нашептывал атаману бес своекорыстия. Не упусти!
— Семьей-то обзавелся? — спросил Ондрюшка.
— А то как же, — охотно ответил Фетка. — И жонка есть, и детишки. Двое. Сыновья, — добавил гордо.
Ондрюшка подступил к нему близко, и тихо, так, чтобы никто не слышал, сказал:
— Запомни, Фетка, попытаешься сдать меня властям, сожгу твое подворье, жену пущу на круг, детей брошу псам, а тебе горло перережу. Понял?
Испещренное мелкими шрамами лицо Ондрюшки было страшным. У Фетки едва не остановилось сердце с испугу. Он понял, что его бывший артельщик не шутит и точно сделает так, как сказал. Если по правде, то у Фетки мелькнула подлая мыслишка — а не шепнуть ли, кому следует, об его появлении, чтобы избавиться от такого опасного «компаньона»? Но только на миг мелькнула; жадность моментально задавила все здравые соображения. Ну а теперь Фетке и подавно заказан этот путь.
Тут Фетка Зубака метнул опасливый взгляд на поморов. Ондрюшка сразу понял, что он подумал.
— Ты за них не переживай. Мне на фрегат нужны матросы, думаю, наши согласятся. А ты накажешь остальным, чтобы лишнего не болтали.
Фетка Зубака тяжело завздыхал и кивнул. Он не отводил глаз от шляпы Ондрюшки, вдовьего сына. На шляпе красовалась подвеска с розовым драгоценным камнем. Это же каких денег она стоит?! — завистливо подумал Фетка. Нет, надо иметь дело с Ондрюшкой. Надо! А что, поднакопит денежек и выбьется в купцы, как Строгановы. Фетка Зубака еще ого-го! Он себя еще покажет.
Подвеску Ондрюшке Вдовину подарил Карстен Роде, когда они прощались. Она навевала Голштинцу тяжелые, мрачные мысли, и он облегченно вздохнул, когда подвеска очутилась на шляпе Ондрюшки. А затем сел в карету и отбыл в неизвестном направлении. С той поры о Карстене Роде никто не слышал. Возможно, он где-то купил дом или поместье и поселился под чужим именем, чтобы спокойно встретить старость. А может, от скуки поступил на службу к какому-нибудь монарху и погиб в сражении. Кто знает...
Боцман Клаус Тоде наконец воссоединился со своей несравненной Фелицией. Говорили, что все у них наладилось, и жили они не бедно, счастливо и в полном согласии друг с другом. Видимо, Фелиция была тронута до глубины души, что муж настоял, как он ей поведал, чтобы галеон назвали ее именем. Это был подарок настоящего мужчины; не каждая женщина может удостоиться такой чести.
Капитана Андрей Вдовин долго еще промышлял на Балтике. Его пираты наводили ужас на всех купцов. Фрегат, получивший наименование «Русалка» — в честь погибшего пинка — пытались потопить флоты всех прибалтийских государств. Но тщетно. Корабль появлялся, как фантом, грабил очередное торговое судно, а то и караван, и исчезал неведом