А вот что сообщало Совинформбюро о боевых делах Дивиченко и его товарищей, повторивших подвиг Гастелло.
«При налете на аэродром противника самолет был подбит вогнем артиллерии и одновременно атакован истребителями. Десять самолетов было уничтожено нашими летчиками при налете на этот аэродром».
Армейские газеты пестрели заголовками: «Бессмертный подвиг летчиков Дивиченко, Журавлева, Мысикова и Ежова», «Их имена Родина никогда не забудет», «Огненный таран четырех смелых», «Подвиг четырех комсомольцев».
Вскоре стало известно, что во время тарана погиб лишь стрелок Ежов, а остальные члены мужественного экипажа остались в живых. Об этом легендарном подвиге летчиков-комсомольцев рассказала в передовой статье «Комсомольская правда» от 7 августа 1942 года. В ней есть такие строки:
«Когда-нибудь об этом подвиге народ сложит легенды, и они будут жить долгие века, как живут в народе былины о русских богатырях. Словно символ великой стойкости предстанет этот подвиг перед нашими внуками и будет вечно напоминать потомкам: учитесь у них».
Это им тогда Демьян Бедный посвятил свое стихотворение[3].
В бензиновый бак вогнал снаряд фашист проклятый,
Бомбардировщик наш, весь пламенем объятый,
Его геройский экипаж
Направил, совершив предсмертный свой вираж,
На вражий эшелон автоцистерн с горючим.
Взрыв. Вопли. Бомбовой обрушен метко груз.
Фашистским гадинам очковым, злогремучим,
Утехой было бы: погиб и страшный «рус»!
Но вихревым толчком могучим —
Фашистской сволочи назло —
Горящий самолет в тыл вражий отнесли.
Из четырех бойцов в живых осталось трое.
Со скорбью о своем товарище-герое
Они сквозь вражий фронт пробились в свой отряд.
Глаза их молодой отвагою горят.
Узнали об этом подвиге и в Златоусте. Ведь штурман Владимир Журавлев жил и учился в Златоусте, здесь, как в шутку говорит он, более сорока лет назад началась его «летная карьера».
— До 1932 года я с родителями жил в Златоусте, — рассказывает Владимир Журавлев, ныне заслуженный штурман-испытатель СССР. — Мне было одиннадцать лет, когда энтузиасты «летного дела» восстанавливали где-то раздобытый старинный биплан «Авро», и я, горевший желанием полетать, решил помочь им. Достал крылья и хвостовое оперение дореволюционного «Фармана», которые валялись на чердаке бани. После продолжительных наших трудов и стараний «Авро» был готов. Мне разрешили участвовать в рулежке на пруду (это было зимой), во второй кабине. Летать нам, конечно, категорически запретили, но позже мы все же полетели и… наш самолет разбился. Высота была небольшая и «летчики» (в том числе и я) отделались испугом и легкими травмами. Вот таков был финал моей первой попытки летать.
Началась Великая Отечественная война. Журавлева направили на тыловой аэродром, где летчики обучались управлению авиационной техникой. Николай Дивиченко, командир экипажа, оказался хорошим боевым товарищем.
— Мы должны так владеть техникой, чтобы в любой обстановке выходить победителями из боя, — часто повторял он.
…Наконец, пришел долгожданный приказ. С аэродрома тяжело поднимаются бомбардировщики. В воздухе и экипаж Дивиченко. Штурман Журавлев прокладывает боевой курс к цели.
— Пересекли линию фронта! — доложил он.
— Открыть люки! Приготовиться! — послышалось в наушниках.
Это командует штурман группы лейтенант Дымо. От ведущего самолета отрывается бомба и стремительно несется вниз. Преодолев волнение, Владимир тоже открывает люки, сбрасывает бомбы.
— Прямое попадание!
На следующий день получено новое задание.
— Обнаружен аэродром «мессершмиттов» — сказал командир дивизии Антошкин. — Аэродром хорошо охраняется зенитной артиллерией и самолетами. Первым к аэродрому пойдет звено младшего лейтенанта Минеева. Чтобы отвлечь внимание гитлеровцев, машины пойдут до цели на малой высоте.
К взлету все готово. Экипажи воздушных кораблей выстроены возле машин.
— Вы получили очень ответственное задание, — обратился к летчикам комиссар полка Черноусов. — Прорваться к аэродрому и уничтожить его, показать пример всему полку, что для комсомольцев нет преград, когда дело идет о свободе нашего народа, нашей Родины!
Бомбардировщики поднялись в воздух. Наступило утро 21 июля 1942 года.
— Под нами Ольховка! — послышался в наушниках голос младшего лейтенанта Минеева.
— Скоро будет Марьевка, — определил Владимир Журавлев, делая пометку на карте. — Остались считанные километры.
В условленное время звено лейтенанта Минеева появилось над целью. Немцы, видимо, поняли замысел наших летчиков. Несколько истребителей погнались за советскими самолетами, а остальные остались охранять аэродром.
— Подходим к Марьевке! — известил Журавлев.
Рядом, за бортом, послышался хлопок взрыва зенитного снаряда. Потом еще и еще… Вспыхнул самолет Минеева: прямое попадание.
— Прорвемся, хлопцы! — услышал Журавлев в наушниках шлемофона голос своего командира.
— Нас атакуют истребители! — сообщил радист Мысиков.
Два «мессершмитта» неслись на советский бомбардировщик. Забил пулемет. Это радист Мысиков открыл огонь по немецким истребителям. И вдруг левое крыло краснозвездного самолета вспыхнуло ярким пламенем.
— Сколько до цели? — спросил Дивиченко у Журавлева.
— Восемь километров.
— Выводи точно на стоянки! — голос Дивиченко был спокойным. — Погибать — так и врагам не жить! — решительно сказал он.
Журавлев сбросил верхний аварийный люк и переложил карту из планшета за ворот гимнастерки. Потом стал освобождаться от подвесной системы парашюта.
— Выходим на цель, — крикнул он и открыл бомболюки.
Смертоносный груз оторвался от самолета и стремительно полетел вниз. Немецкий аэродром был забит самолетами. Сверху они казались игрушечными. «Мессершмитты» стояли плотно друг к другу, в несколько рядов.
Мысиков и Ежов не отрывались от пулеметов. А пламя уже охватило всю машину…
— Ребята! — крикнул Мысиков — Ежов убит. Я горю! Продолжаю огонь!
Судорожно хватая воздух, Журавлев продолжал бомбить аэродром. Сжимая штурвал, Дивиченко пристально всматривался в какую-то точку на земле.
— Хлопцы! — голос его сорвался. — Тараню-ю…
Машина резко теряла высоту. Метались в угаре гитлеровцы: прямо на них летела огненная лава.
— Коля! — крикнул Журавлев. — Бросаю последние две бомбы. Прощай, дружище!
Дивиченко не слышал его слов. Он видел стремительно приближающиеся верхушки деревьев. Видел дорогу, по которой только что подошли к аэродрому бензовозы.
У самой земли от горящего самолета отрываются еще две бомбы. Страшный взрыв потряс землю. Это рвались машины с горючим. Мощная взрывная волна подбросила горящий бомбардировщик и, словно щепку, выбросила за аэродром. Самолет пробороздил по вершинам деревьев и, ломая крылья, свалился в овраг.
Сильный треск горящего металла привел Журавлева в чувство. С большим трудом он открыл глаза. Долго не мог сообразить, что с ним произошло. Попробовал пошевелиться — страшная боль резанула поясницу. Превозмогая ее, отстегнул привязные ремни и вывалился из самолета. «Земля! Неужели жив? Что с командиром?»
Кабина Дивиченко была открыта. Журавлев подполе к ней и увидел командира. Дивиченко неподвижно висел на привязных ремнях. Руки по-прежнему сжимали штурвал самолета. Лицо было залито кровью.
— Жив, Коля! — обрадовался Журавлев. Он ножом перерезал ремни и помог командиру выбраться на землю.
Из поврежденного ударом фюзеляжа сквозь дым показался радист Мысиков. Он бросился на траву и стал кататься, чтобы погасить пламя на одежде.
— Братцы! Победа! — Мысиков стал обнимать Журавлева, потом Дивиченко. За деревьями на аэродроме пылало зарево пожарища.
— Уходить надо. Понимаете, уходить, — торопился Журавлев. — Каждую минуту здесь могут появиться немцы. Они обязательно будут искать наш самолет.
Едва успели летчики скрыться в кустарнике, как прыгая на ухабах, к советскому бомбардировщику уже мчался немецкий мотоцикл.
— Без команды не стрелять, — предупредил Дивиченко, — патроны беречь!
Мотоцикл остановился. С автоматами в руках немцы бросились к самолету. Они увидели погибшего Ежова.
— Теперь нас бросятся разыскивать, — произнес Мысиков.
Но немцы повернули обратно.
Летчики осторожно спустились в овраг и заползли под мост через речушку, Владимир Журавлев развернул карту, достал маленький компас.
— До линии фронта километров сто двадцать…
— Ничего, пробьемся, — с надеждой в голосе сказал Дивиченко. — Мы должны жить, чтобы умирали фашисты.
Когда летчики выбрались из оврага, они увидели неподалеку деревушку с единственной улицей. На краю деревни стояла зеленая немецкая автомашина и гусеничный тягач.
— Если деревушка занята противником, то где же он? Улица пустынна, — рассуждал вслух Журавлев. — Выход один: надо пробраться в деревню и переодеться. Пусть даже в деревне немцы. Но там есть наши, советские люди. Они помогут.
— Рискованно…
— И все же надо идти, — настойчиво заключил штурман. — Разрешите мне. Запомните: если в деревне немцы, я махну левой рукой, если их нет — правой.
До деревни Журавлев добирался осторожно, до боли в глазах всматривался в улицу, вслушивался в каждый шорох. Вот и огороды. Журавлев перелез через прясло и пошел к хате. На крыльце, спиной к нему, стояла женщина. Услышав шаги, она обернулась и присела от неожиданности.
— Не бойтесь, мама! Я — русский. Летчик. Немцы в деревне есть?
— Нет, сейчас нет, — ответила она, оправившись от испуга.
Владимир пошел следом за женщиной в хату.
— Гостя вот привела, — сказала женщина мужу. — Наш летчик.
— Милости просим! — поздоровался хозяин. — Откуда бог послал?
— Чуть ли не с того света, отец, — отшутился Журавлев.