Первая из женщин дивизии форсировала Днепр, участвовала в уличных боях в городе Могилеве. Только сейчас рядом разорвался снаряд, было два раненых — перевязала.
Много писать не буду, завязался бой, немножко беспокоит артиллерия противника.
Привет и горячие поцелуи папе, Кларочке и всем остальным. Много раз и крепко целую.
Еще два документа. Под ними подпись не Тони Меньшениной, а ее боевых товарищей.
Она готовилась стать актрисой. Мечта детских лет уже была близка к действительности. Антонина поступила в Свердловское театральное училище.
Отечественная война изменила жизненный путь многих советских девушек и юношей, в том числе и жизнь комсомолки Меньшениной. Молодая артистка, игравшая роль дальневосточной партизанки Ли-Фун в пьесе «Буря», сама стала воином, притом воином смелым.
…В момент штурма вражеских укреплений Меньшениной поручили подносить боеприпасы пулеметным расчетам. Девушка привязала к ноге патронный ящик и под огнем противника ползком по болоту тащила его к переднему краю.
В один из таких рейсов она увидела метрах в 40 от себя высунувшегося из траншеи немца. Быстро сняв винтовку, Антонина метким выстрелом уложила фашиста. Вскоре из той же траншеи показался второй гитлеровец, для которого у Меньшениной нашлась другая меткая пуля.
В бою у немецких завалов Антонина получила сквозное пулевое ранение. Спустившись в отвоеванный у врага блиндаж, она наскоро перевязала рану. Здесь же Меньшенина вооружилась немецкой винтовкой, из которой в этот день убила семь гитлеровцев.
За мужество, проявленное в боях с немецкими захватчиками, комсомолка Антонина Меньшенина награждена двумя медалями.
Сегодня, 19 июля 1944 года, ваша дочь была убита осколком от вражеского снаряда вместе с подругой Марией. И похоронены вместе на высоте, около реки Свислочь. Очень жалко. В письме, которое пересылаю Вам, рукой вашей дочери перед боем описано, что она испытала за время боев. Письмо найдено у нее в санитарной сумке.
Она посмертно награждена орденом Отечественной войны 1-й степени. Как в полку будет приказ, я перешлю выписку из приказа вам, и вы орден получите как память о вашей дочери.
Перед тем, как ее убило, я предупредил: «Погоди немного, стихнет обстрел». А она сказала: «Не могу, может быть, на поле боя есть раненые, которые нуждаются в помощи». Я разрешил ей идти. Не успела она отойти, как разорвались два снаряда и их с Марией убило. От всей души разделяю Ваше горе.
Б. МацевичДВА ЭПИЗОДА ИЗ ЖИЗНИ РАЗВЕДЧИКА
Москва. Красная площадь 24 июня 1945 года. Парад Победы. По главной площади страны идут солдаты-победители. И среди них Павел Онищенко. На груди его два ордена Славы, два ордена Красной Звезды, медали.
Ликует народ. Ликует сердце солдата: выстояли, разгромили, повергли жестокого врага. И вот она, радость победы!
О чем думал солдат в те памятные минуты? О многом. О том, что кончилась война. О том, что жив остался. О мире, о мирном труде, о родных и близких в далеком Златоусте. О трудном и длинном пути к победе, пройденном от Орла до Праги! О товарищах и друзьях, о тех, кто отдал жизнь за Родину, за ее честь и свободу.
Идет мимо Мавзолея Ленина с гордо поднятой головой солдат Онищенко. Колышется над ним знамя 336-й ордена Суворова 2-й степени Житомирской дивизии. В разведывательной роте этой дивизии он прослужил до конца войны. Десятки раз ходил со своими друзьями в разведку. Не раз смерть была рядом. Но солдат не знал страха в борьбе с врагом, и смерть его обходила. Ранения? Были. Они не в счет. Дожил до победы — вот главное…
Более четверти века прошло с тех пор. Павел Филиппович волнуется, будто заново переживает давно пережитое.
— Забыть это невозможно, — говорит он. Лицо становится строгим, резче обозначаются морщинки. — И хотя все помню, а рассказывать тяжело.
…Было это в конце октября 43-го, на правом берегу Днепра. Наша дивизия держала оборону на захваченном плацдарме. Командир взвода дает нашей поисковой группе задание:
— Достать «языка»! Срок — неделя.
А обстановка на нашем участке, надо вам сказать, была необычная. Ничейная зона между позициями наших и немецких войск растянулась на четыре километра. Местность низменная, болотистая, заросшая кое-где кустарником. На нейтральной полосе вообще много неожиданностей бывает, а тут такая ширина.
Однако приказ есть приказ. Пять ночей подряд ходили мы в разведку. Подползали близко к вражеским окопам, слышали даже немецкую речь.
Осталось два дня на выполнение задания. А ну как опять ничего не выйдет? Решили провести разведку днем. Ночью прошли всей группой — 12 человек. Под утро, еще затемно, восемь разведчиков вернулись к своим, а мы, четверо, остались на день.
Залегли в 500 метрах от переднего края немцев. Небольшой перелесок, поляна, за ней опять перелесок. Позицию выбрали хорошую: передний край отлично просматривается. Тихо. Фашист, наверно, отдыхает. А вот слухачей, то есть передовое охранение, выдвигает он или нет? Это еще нам неясно. Если да, то часов в одиннадцать утра слухачей обычно убирают. Вот тут мы могли бы и поживиться.
Наше дело наблюдать и запоминать, выбрать лучшее место, где следующей ночью брать «языка». Лежу, глаз не свожу с переднего края. А спать хочется — спасу нет: ведь шестую ночь не спим. Но дремать разведчику нельзя — смотри в оба! Смотри и слушай. Иной раз еле заметный шорох может о многом сказать. Прозеваешь — не снести головы.
Совсем уже светло. Проходит час, другой — никого и ничего. Неужели опять ни с чем придется возвращаться к своим! Напряжение растет с каждой минутой. Но мне волноваться, нервничать нельзя — я старший группы и головой отвечаю за операцию.
И вдруг, часов около одиннадцати, из траншеи поднимаются четыре немца и направляются прямо в нашу сторону. Все ближе и ближе. Вот уже различаю: два офицера — они чуть впереди, за ними два солдата, видно, денщики. Аж дух перехватило! Не от того, что мы их испугались, — не такое видели, а от мысли, что в другой раз такое счастье не привалит: офицеры, лучшего «языка» и не надо. Но брать «языка» намечено ночью, а сейчас наша задача наблюдать. Что делать? Ведь в случае неудачи — провалишь всю операцию.
А почему неудача? Опыт есть, мы не новички в разведке. Вооружены сверх нормы: вместо двух-трех гранат, которые обычно берем в разведку, у нас по шесть, вместо одного запасного диска к автомату — по два-три.
— Будем брать, ребята! — шепнул я друзьям.
Разделились по двое. Я с одним бойцом остался на месте. Двое других выдвинулись немножко вперед. Их задача — устранить солдат. Лежим в кустах, не дышим, замаскированы хорошо. К тому же немцы нас тут не ждали и идут себе спокойно, лопочут.
Сердце отстукивает секунды, а секунды кажутся минутами, да что там минутами — целыми часами. Боец, который рядом лежит, говорит: «их же четверо!» Видно, побаивается. Что их четверо — это ерунда, в случае чего мы их в момент уложим. А вот если стрельба, шум поднимется, тогда плохо: наши далеко, а немецкие траншеи рядом. Ну, да ладно, разведка без риска не бывает. Думать некогда, немцы совсем рядом. Те двое наших ребят офицеров пропустили и, как гром с ясного неба, навалились на денщиков. Схватка была молниеносной, немцы легли замертво. Офицеры обернулись на шум. А мы тут. Пришлось им руки поднять.
Я командую: «Шнеллер!» (по-немецки кое-что знаю, язык этот изучал в школе и в техникуме, который закончил в первые дни войны). А они стоят, ни за что не хотят идти. Нянчиться некогда, мы их наземь. Каждому по кляпу в рот, поясными ремнями по рукам и по ногам связали и потащили.
Полтора километра тащили на себе. Потом офицеры, видно, поняли, что деваться некуда, своим ходом пошли. Немцы хватились своих: куда девались? — и подняли стрельбу. Да поздновато.
Благополучно миновали передний край, пришли к своим. Докладываю командиру роты: так, мол, и так, двух офицеров доставили. Улыбнулся вначале, а потом принял строгий вид и давай меня отчитывать:
— А если бы неудача!? Всю операцию сорвали бы.
Но я вижу: хотя он и ругается, а в душе доволен, рад. Шутка ли, два офицера! Не часто такие «языки» попадаются. Я ему говорю:
— Непредвиденное обстоятельство, товарищ командир. Сами фрицы напросились…
За эту операцию меня орденом Славы 3-й степени наградили, а остальных ребят — орденами Красной Звезды.
Павел Филиппович Онищенко чуть выше среднего роста. Худощав, подтянут по-солдатски. Если бы не седина в висках, можно и за молодого принять. А ведь он уже и внуками обзавелся. Улыбка добрая, приветливая, и не подумаешь, что такой человек мог быть разведчиком — представителем одной из самых суровых и тяжелых военных профессий.
Мы сидим уже не первый час: рассказ бывалого разведчика захватывает, слушаешь неотрывно.
— Говорят, сапер один раз в жизни ошибается. Это верно. Но и разведчику ошибка может стоить жизни. Помнится, в один момент мы потеряли 12 разведчиков: подорвались на минах. Да ведь разведчик ежеминутно рискует жизнью. Особенно, если в глубинной разведке находится.
Что такое глубинная разведка? Это разведка во вражеском тылу, за линией фронта, сбор сведений о дислокации и передвижении войск, о расположении огневых точек, о численности войск.
Организовали и в нашей роте группу глубинной разведки. Отобрали в нее самых опытных, смелых и сильных. Дали нам сапера и радиста. Запомнился такой случай.
Было это на территории Польши. Кукуруза уже поспела. Приближалась осень. На нашем участке фронта было тихо. Только изредка возникала перестрелка. Но чувствовалось, что это затишье перед бурей. Враг не дремал, что-то там готовил. А что именно, неизвестно. Вот нас и послали в тыл, посмотреть, что к чему.