— Да поможет нам бог, — пробормотал Миллер. — Так вы сказали, осколочные мины?., — Он угрюмо замолчал.
— Теперь — в любую секунду, — тихо сказал Меллори. — Надеюсь, среди наступающих нет нашего друга обер-лейтенанта Турцига. — Он достал бинокль и сразу изумленно замер; Андреа, перегнувшись через Луку, поймал его руку раньше, чем он поднес бинокль к глазам. — В чем дело, Андреа?
— Я бы не стал пользоваться биноклем, капитан. Он уже выдал нас однажды. Я долго думал и пришел к выводу, что мы себя больше ничем не могли выдать. Свет, отраженный от линз...
— Конечно, конечно! А я-то решил... Кто-то из нас был неосторожен. Да, больше ничего не могло произойти... Даже если блеснуло только однажды. Блик сразу засекли немцы... — Он умолк, что-то припоминая, и криво усмехнулся. — Это могло случиться со мной... Началось все именно в то время, когда я был на часах. У Панаиса бинокля нет... — он сокрушенно покачал головой. — Наверняка я был неосторожен.
— Не верю, — откровенно сказал Андреа. — Вы не могли совершить такую ошибку, капитан.
— Не только мог, но и совершил. Поговорим об этом позже... — Рваная цепь солдат уже достигла нижней границы почерневших и обугленных остатков рощи. — Они довольно близко подошли. Я беру на себя белый шлем в центре, Лука. — Еще не закончив фразы, он услышал, как все трое приготовили автоматы, и почувствовал: волна отвращения подкатила к горлу. Но голос прозвучал достаточно твердо, ибо Меллори сразу успокоился и произнес небрежно. — Ну, хорошо! Дадим им прикурить!
Последние слова его потонули в отрывистом говоре автоматов. Четыре автомата — два брена и два девятимиллиметровых шмайсера! Это был не бой — избиение. Беззащитные солдаты на склоне, изумленные, еще ничего не сообразившие. Они падали, как марионетки, выроненные сумасшедшим кукловодом. Некоторые замирали на месте, другие, нелепо раскинув руки и ноги, катились по склону, будто у них не было суставов, оседали на каменистую почву. Секунды три оставшиеся в живых были в растерянности. Наконец до них дошло все случившееся. Они в отчаянии бросались на землю, ища укрытия от потоков огня. И не находили его.
Частая, отрывистая дробь автоматов одновременно оборвалась. Звук обрезало, как гильотиной. Неожиданная тишина была еще оглушительней и навязчивей, чем грохот стрельбы. Меллори устроился поудобнее. Гравий резко скрипнул под подошвами его башмаков. Он посмотрел вправо. На Андреа с бесстрастным лицом, лишенным всякого выражения. На Луку, в глазах которого стояли слезы. Услышал тихое бормотание слева и обернулся к Миллеру. Дико и непрестанно ругаясь, янки колотил кулаком по острой щебенке.
— Еще одного, господи боже мой, — его тихий голос походил на молитву. — Все, что я прошу. Еще одного...
— Что с тобой, Дасти? — Меллори дотронулся до его руки.
Миллер искоса взглянул на него. Глаза янки оставались холодными и бездумными. Он не узнавал Меллори. Потом рука его машинально потянулась за сигаретой.
— Я только мечтаю, начальник, — с притворной веселостью ответил он. — Только мечтаю. — Он тряхнул пачкой сигарет. — Хотите одну?.. Попадись мне этот бесчеловечный ублюдок, пославший людей сюда, на этот холм, на верную смерть.
— Хорошо было бы увидеть его в прицеле автомата? — Улыбка Меллори сразу исчезла, когда тот утвердительно кивнул головой.
— Тут бы он и кончился, — янки рискнул выглянуть из-за большого камня и снова укрылся за ним. — Человек восемьдесят все еще там, начальник, — доложил он. — Эти несчастные ублюдки прямо как страусы, хотят спрятаться за камни величиной с апельсин... Пусть живут?
— Пусть живут, — с усилием повторил Меллори. Одна мысль об убийстве вызывала у него почти физическое отвращение. — Они не полезут сюда снова. — Неожиданно он умолк и стремительно распластался за камнем. Автоматная очередь прошила скалу над их головами и ушла вверх злым, воющим рикошетом.
— Ну что? Больше, значит, не полезут? — Миллер уже пристраивал шмайсер поудобнее, но Меллори поймал его руку и дернул назад.
— Это не автоматчики. Слушай!
Еще одна очередь, потом еще, а потом они услышали дикую трескотню пулемета, ритмично прерывающуюся почти человеческими вздохами пуль, свистящих в воздухе. Меллори чувствовал, как шевелятся на голове волосы от потревоженного ими воздуха.
— «Шпандау». Если раз в жизни услышишь «шпандау», то уже не забудешь. Им не стоит заниматься. Немцы наверняка поставили его в кузове грузовика. Вреда оттуда он особого не принесет нам... Меня больше беспокоят эти чертовы минометы.
— А меня нет, — быстро ответил Миллер. — Они же в нас не стреляют.
— Именно это мне и подозрительно. Что ты скажешь, Андреа?
— То же самое, что и вы, капитан. Они выжидают, Чертова песочница, как называет Лука это сумасшедшее нагромождение скал. Палить сюда немцы могут только наобум, вслепую.
— Больше они ждать не будут, — хмуро прервал Меллори грека и указал на север. — Вот их глаза.
Над высотами мыса Демирки поначалу были заметны только черточки, но теперь даже невооруженным глазом хорошо видны летящие самолеты. Они медленно плыли над Эгейями на высоте около полутора тысяч футов. Меллори смотрел на них. С изумлением обернулся к Андреа.
— Не померещилось ли мне, Андреа? — Он указал на первый из двух самолетов, маленький моноплан-истребитель с высоко расположенным крылом. — Этого же не может быть! Ведь это PZP.
— Не может быть, и все-таки это он, — произнес Андреа. — Старый польский истребитель, какой и у нас имелся до войны, — пояснил он Миллеру. — А другой — старый бельгийский самолет. Мы их называли «брегю». — Андреа прикрыл глаза ладонью от солнца, чтобы получше рассмотреть самолеты, повисшие над их головами. — А я-то думал, что они все были уничтожены во время поражения.
— Ия тоже, — отозвался Меллори. — Видать, их кое-как залатали... Ага! Они нас заметили. Стали ходить по кругу. На кой черт понадобились немцам эти древние гробы?!
— Я не знаю и знать не хочу, — быстро сказал Миллер. — Эти чертовы пушки уже наводят на нас. А когда смотришь прямо в их дула, они выглядят намного больше телеграфных столбов. Так вы утверждаете, что осколочные мины?.. Давай, начальник, сматывать удочки отсюда.
Итак, им было ясно, что решили делать немцы в короткий остаток этого ноябрьского дня, — они будут играть в эту ужасную игру, в смертельные пятнашки среди лощин и выветрившихся камней Чертовой песочницы. Самолеты руководили этой игрой, планируя над головами тех, за кем охотились немцы, наблюдая за каждым движением Отряда. Они корректировали стрельбу пушек, расположившихся вдоль побережья. Они давали направление роте Альпийского корпуса: солдаты поднялись по склону сразу же, как группа оставила позицию. Пара современных «хейнкелей» сменила два древних самолета. Андреа пояснил, что PZP не может держаться в воздухе больше часа.
Меллори и его товарищи находились как бы между водой и огнем. Хотя огонь минометов был неточен, но шальные осколочные мины попадали в глубокие ложбины, где скрывалась группа, и потоки металлической смерти метались в узком пространстве среди крытых скал. Иногда мины падали так близко, что группа вынуждена была останавливаться и прятаться в глубине пещер, которыми изрыты склоны каньонов. Там было достаточно безопасно, но такая безопасность иллюзорна, ибо может привести только к окончательному поражению и плену. Они отбивались от наседающего Альпен-корпуса короткими стычками, останавливали немцев, но солдаты могли сокращать расстояние, когда преследуемые отступали. Немцы могли накрыть их и в пещере. Меллори и его люди снова и снова вынуждены отходить, чтобы оторваться от преследователей. Они двигались за упрямым Лукой, куда бы он ни вел их. Риск погибнуть от мин был постоянным. Одна мина, описав дугу, упала в лощину и зарылась в землю в двадцати ярдах от Андреа — самое близкое попадание. Но мина не взорвалась, и это спасло группу: в такой ситуации — один шанс из тысячи. Они обошли мину, держась подальше от опасного гостинца. Затаив дыхание, чуть ли не на цыпочках, проходили они мимо нее.
За полчаса до захода солнца они миновали последний загроможденный валунами склон и остановились. Превращаясь в широкий каньон, овраг поворачивал вправо. Минометный обстрел прекратился: шестидюймовый, дьявольски ревущий «не-бельпфельфер» имел ограниченный радиус действия. Самолеты, правда, все кружили над их головами, но они стали неопасными. Солнце склонилось к горизонту — дно оврагов и ложбин потонуло в тени сумерек. Теперь группу не было видно сверху. Но Альпенкорпус — солдаты, жившие местью за убитых товарищей, — шел по пятам. Хорошо натренированные горные войска. Свежие, сильные, только начавшие тратить запасы своей энергии. А крошечная группа Меллори совершенно измотана. Долгими днями и бессонными ночами. Тяжелым трудом и событиями последних часов.
Ложбина поворачивала на север под углом в девяносто градусов. Здесь, за поворотом, Меллори лег на землю, чтобы подвести итог дня и отдышаться. С притворной небрежностью оглядел товарищей. Картина безрадостная. Как активная боевая группа они никуда не годились. Вот что увидел он: из семи человек — трое ранены. Лицо Брауна посерело и заострилось. Впервые со времени отбытия из Александрии Кейси Браун стал унылым и безразличным ко всему. «Плохой признак», — отметил Меллори. Вряд ли Брауну облегчал путь тяжелый передатчик. Категорически и как-то даже свирепо Браун отказался исполнить приказ Меллори и оставить передатчик. Лука тоже очень измотался. Это заметно. Но теперь Меллори узнал, что слабое сложение ничего не стоит по сравнению с тем боевым духом, который жил в Луке. Но теперь заразительная улыбка, никогда не исчезающая с лица, щегольство лихо вздернутых усов — все это резко контрастировало с печальными, усталыми глазами. Сам Меллори и Миллер тоже устали. Но янки, как и Меллори, несмотря на усталость, мог еще продержаться долго. Стивенс был в сознании. В предвечерних сумерках лицо юноши казалось странно прозрачным, ногти и губы бескровны. Только Андреа, тащивший раненого по бесконечным каньонам вот уже два бесконечных часа, только он выглядел, как всегда, неутомимым и бодрым.