Продолжая рыться в архивных делах, Баласогло выуживал все новые и новые документы, доказывающие, что многие проницательные люди в прошлом неоднократно обращались к правительству с проектами исследования и заселения приамурских берегов.
Всякий раз, когда трое друзей сходились для работы, Александр Пантелеевич вынимал из своей кожаной сумки какой-нибудь старый проект, взятый из архива.
Однажды Баласогло показал друзьям проект одного мешанина, некоего Олонцева, который писал: «...когда Великобритания опоясывает своими владениями земной шар, когда столь горячо увеличивает завоевания и стремится посредством их к соприкосновению во всех странах с большими государствами и когда посредством дальнейших политических усилий захватывает в свои руки всесветную торговлю, подавляя и уничтожая оную во всех странах и даже в самой России, обогащаясь на щет всех наций, — побуждает думать о средствах... предусмотрительного ограничения себя и нашей торговли от гнета этих всесветных купцов» ,2. И Олонцев считал, что главным средством должно быть немедленное укрепление военного могущества России на берегах
Тихого океана и на Амуре, ибо «придет время, что необходимы будут средства к обузданию завоевателей всесветных, но уже с величайшими пожертвованиями» ,3.
В другой раз Александр Пантелеевич принес проект бывшего тобольского гражданского губернатора Корнилова 10. Хорошо изучив подлинные документы, хранившиеся в сибирских архивах, Корнилов писал: «... По преданиям сибирских рукописен значит, что река Амур имеет все преимущества водоходной реки; глубина и грунт, удобнейший для якорных мест, без порогов течение ее простирается до четырех тысяч верст, рыбою наполнена, лесами берега одеты; из чего и заключают, что естественное положение реки Амура таково, чтобы при устье ее быть первейшему во всем свете порту».
Извлекая пользу «от служб Воинской, Морской и Гражданской, — писал Корнилов царю, — дерзаю всеподданнейше представить вашему императорскому величеству, как плоды мореходца, проплывшего до 40 тысяч верст, и как губернатора, проехавшего в перекладных тележках, лодках и челноках более 20 тысяч верст», проект экспедиции «для свободного плавания по реке Амуру, заселения северного берега оной и устроения при устье ее знаменитейшего порта».
И Корнилов подробно и пространно перечислял, какую пользу извлечет Россия из организации Амурской экспедиции:
«а) с свободным плаванием по Амуру соединено непосредственно преобразование всей восточной торговли;
б) с возвращением северного берега реки Амура как лучшего по естественному качеству земли удобно будет населить оной русскими крестьянами с бывших сибирских рек и прочих мест, где не производится порядочного хлебопашества, следовательно, через сей способ можно будет утвердить и расширить сию торговлю;
в) таковые полезные для коммерции приобретения доставят выгоду промышленному краю. Якутская и Американская промышленность примут лучший вид, а государство получит в двух отношениях пользу: во-первых, промышленность улучшится, во-вторых, что издержки от бесполезных и затруднительных доставок провианта и прочего приметно уменьшатся».
И, заключая все выгоды, Корнилов писал: «Наконец, вся Сибирь получит новый вид из того расстроенного состояния, в каком ныне находится, может взойти на степень цветущих областей и доставить чрез себя России новые богатства, новые сокровища, а может быть, и поправление финансов...» и.
Каждый раз, когда друзья узнавали о печальной судьбе, постигшей тот или иной проект, их охватывало глубокое беспокойство. Не уготована ли и их проекту такая же участь?
Наконец проект готов, переписан набело, вшит в картонную папку и сдан на рассмотрение в Географическое общество.
Бедные, наивные друзья! Неужели после того, как Николай I строго запретил заниматься дальнейшими исследованиями Амура, могла идти речь о реализации подобного замысла? Царские сановники да и сам Николай сочли бы за дерзость такое предложение. И того, кто осмелился бы только заикнуться об этом, ожидало явное или тайное преследование.
Проект Баласогло даже не рассматривали. Его попросту подшили к архивным делам.
Это был тяжелый удар. После него следовало оставить всякие намерения организовать специальную экспедицию. Надо было искать другой способ доказать свою правоту, найти иной выход из создавшегося положения, медлить нельзя было.
И Невельской нашел такой выход. Он решил добиться назначения на Дальний Восток, чтобы там на свой страх и риск отправиться к устыо Амура и доказать ошибку всех бывших там до него мореплавателей.
Такое смелое решение мог принять только человек, воодушевленный гражданским мужеством, отвагой, готовый на любые жертвы для блага своей родины.
Вот чем руководствовался капитан Невельской, когда, к удивлению князя Константина и высокого начальства, решил добиться назначения на транспорт «Байкал».
Ходатайство Невельского было удовлетворено. В конце 1847 года его назначили командиром «Байкала», который существовал пока в проекте и расчетах. В январе 1848 года состоялась только закладка судна на одной из судостроительных верфей Балтики. Предполагалось,
что в плавание можно будет выйти в лучшем случае не ранее октября того же года.
Вступив в командование еще не существующим транспортом, капитан его получил задание доставить на Дальний Восток из Кронштадта различные комиссариатские, кораблестроительные и артиллерийские запасы и материалы для сибирских портов: Охотского и Петропавловского. А затем это судно должно было совершать скучные, однообразные каботажные плавания по Охотскому морю.
Невельской со всей кипучей энергией отдался сложному и хлопотливому делу подготовки корабля в плавание. Прежде всего он поставил перед собой задачу ускорить постройку судна. Едва оформив свое назначение, Невельской отправился в Гельсингфорс к судостроителям и убедил их в необходимости спустить судно на воду не позднее июля. Владельцы верфи приняли все меры к тому, чтобы закончить постройку к указанному Невельским сроку.
Поручив наблюдение за постройкой «Байкала» своему помощнику лейтенанту Казакевичу, Геннадий Иванович возвратился в Петербург, где начал упорную борьбу с чиновниками интендантского ведомства. По существовавшему тогда негласному порядку, отправляемые на Дальний Восток грузы обычно подбирались из забракованных товаров. В пути товары еще больше портились и в конце концов приходили в полную негодность. Но это нисколько не беспокоило чиновников, ведавших отправлением грузовых транспортов, а напротив, представляло для них выгодную статью личного дохода.
Внимательно осмотрев товары, предназначенные к погрузке на «Байкал», Геннадий Иванович убедился, что все они сплошь гнилые. Невельской возмутился. Захватив образцы всех «товаров», он немедля отправился к генерал-интенданту — вице-адмиралу Васильеву. Началась долгая, кляузная бюрократическая переписка.
В это же время Невельской узнал, что в Петербурге проездом находится Н. Н. Муравьев, незадолго перед тем назначенный генерал-губернатором Восточной Сибири. Как капитан, направляющийся в сибирские порты, подведомственные Муравьеву. Невельской явился на прием к губернатору. Понимая, как важно для осуще-
ствления его замысла заручиться поддержкой Муравьева, Геннадий Иванович в беседе с ним обратил его внимание на большое значение, какое бы мог иметь для вверенного ему края такой водный путь, как Амур.
— Вы правы, — отозвался на это Муравьев. — Не только возвращение нам этой реки, а даже свободное по ней плавание представляло бы огромное значение для Сибири... Но, к несчастью, — продолжал генерал-губернатор, — говорят, устье этой реки изобилует мелями и недоступно для входа судов с моря...
— Да, — как будто согласился с Муравьевым Невельской, — подобное заключение о реке Амуре действительно весьма распространено... Однако, ваше превосходительство, лично мне оно кажется весьма сомнительным. ..
Муравьев с нескрываемым любопытством взглянул на сидевшего перед ним молодого капитана.
Тот продолжал:
— Из всех обнародованных сведений и описей, произведенных Лаперузом, Браутоном и Крузенштерном, на которых подобное заключение и могло быть только основано и которые я тщательно изучил, еще нельзя делать об устье реки такого вывода...
Невельской говорил неторопливо, но его слова и тон сразу же убедили А'^уравьева в том, что перед ним находится человек, который глубоко изучил историю Амура и тщательно все продумал.
С молчаливого одобрения генерал-губернатора, Невельской продолжал:
— Невольно рождается вопрос: неужели такая огромная река, как Амур, не могла проложить для себя выход в море и теряется в песках? Я полагаю, ваше превосходительство, что тщательные исследования ее устья и лимана представляются настоятельной необходимостью. Сверх того, если Сахалин соединяется с материковым берегом отмелью, покрывающейся водой только при приливах, то есть если вход в Амурский лиман из Татарского пролива недоступен, то это обстоятельство еще более должно убеждать нас, что из Амура есть где-то выход с достаточной глубиной.
— Ваши последовательные рассуждения свидетельствуют о доскональном изучении предмета... Но известно ли вам... — Муравьев приподнялся, Невельской
тотчас же встал, — известно ли вам, что государь изволил выразиться: «Для чего нам эта река, когда ныне уже положительно доказано, что входить в ее устье могут только одни лодки»?
Невельской утвердительно кивнул головой:
— Известно, ваше превосходительство. Но преданный благу России государь, надеюсь, пожелает осуществить мысль своего прадеда и бабки, коль скоро представится тому возможность.
— Я весьма сочувствую вашим устремлениям, — прощаясь с Невельским, сказал Муравьев. — Со своей стороны, постараюсь употребить все средства к их осуществлению.
Геннадий Иванович ушел от Муравьева осчастливленным. С еще большим рвением он стал продолжать «войну» с интендантским ведомством. Наконец генерал-интендант известил Невельского, что претензии капитана к ведомству хотя и имеют некоторое основание, все же он, генерал-интендант, ничем помочь не может.