Одиннадцатого февраля в экспедицию на Сахалин ушел лейтенант Бошняк.
Двенадцатого февраля покинул Петровское мичман Чихачев. Его путь лежал к реке Горин, затем по Амуру, через селение Кизи, в залив Нангмар. Он должен был выяснить, не тот ли это залив, который Лаперуз назвал именем Де-Кастри.
И, наконец, 17 февраля Невельской отправил четвертую экспедицию в составе Березина и Попова, которым приказал следовать вверх по Амуру и произвести глазомерную съемку правого берега реки.
Много выдержки и настойчивости проявили помощники Невельского. Каждый из них мог бы поведать, какие невероятные трудности они встречали на своем пути. Но их донесения были сухи и строго деловиты. Описывая свои наблюдения и открытия, они весьма скупо рассказывали о том, в каких условиях проходила их работа.
Несмотря на то что все четыре экспедиции добыли совершенно различные сведения, результаты их были одинаково интересными и значительными.
Но, пожалуй, тяжелее всех пришлось Бошняку, самому юному участнику Амурской экспедиции, — ему совсем недавно исполнился 21 год.
Невельской поручил Бошняку проверить истинность слов сахалинских гостей о черном камне.
Немногое мог дать Геннадий Иванович в дорогу Бошняку. Из снаряжения — нарту с собачьей упряжкой да маленький ручной компас, а из продовольствия — сухарей дней на тридцать, несколько щепоток чаю и немного сахару. Но это не смущало молодого лейтенанта. Коль есть сухарь и кружка воды — работать можно!
Геннадий Иванович и Екатерина Ивановна тепло простились с Бошняком, пожелав ему удачи.
Собаки залились лаем, рванули нарту. Через минуту Бошняк и его проводник из местных жителей — Позвейн скрылись в снежной мгле. Какое-то время ветер доносил истошный собачий лай. Потом все стихло. Но Невельские долго стояли на крыльце, глядя в ту сторону, где скрылась нарта.
...Дул холодный февральский ветер. Покинув Петровское зимовье, Бошняк и Позвейн сразу сошли на торосистый лед залива Счастья. Вначале они шли знакомыми местами. Слева лежали три низменных песчаных островка, покрытых льдом, — Удд, Лянгр и Кавос (ныне острова Чкалова, Белякова и Байдукова). Справа — такой же низменный материковый берег, не защищенный от охотских ветров. Спустившись на юг по льду Амурского лимана до мыса Лазарева, путники повернули налево, пересекли самое узкое место Татарского пролива и вступили на сахалинскую землю.
Первую ночь на Сахалине Бошняк и Позвени провели в маленьком стойбище Погоби. Запасшись здесь кормом для собак, они двинулись на следующее утро в дальнейший путь.
Шли берегом. Вскоре от селения Тык начались пригорки, увалы, чем дальше, тем более крутые. Идти становилось все труднее. То и дело приходилось впрягаться в нарту, помогать собакам. Порой, когда утесы нависали над морем, путники спускались к самому берегу и двигались по ледяному припаю.
На морозе стыли руки. Бошняк отогревал дыханием одеревеневшие пальцы и отмечал на карте пройденный путь, записывал свои наблюдения в журнал. Ничто не ускользало от внимательного взгляда исследователя.
Он тщательно изучал строение горных отрогов и направление хребтов, извивы береговой линии, каждую встречавшуюся на пути речушку или протоку.
По мере продвижения на юг стали попадаться отложения черного камня. Верно говорили сахалинские гости: из черного камня на острове были сложены целые горы. Со скрупулезной точностью Бошняк отмечал на своей карте каждое такое место, прятал в заплечный мешок образец найденного камня и двигался дальше.
А мороз, как назло, все крепчал. Вовсю свирепствовала пурга. Люди и собаки изнемогали, преодолевая громоздившиеся повсюду обледенелые кручи. От усталости и голода одна за другой стали гибнуть собаки. Все чаше приходилось людям впрягаться в нарту.
Так, следуя по западному берегу Сахалина, Бошняк прошел 160 верст от Погоби до мыса Дуэ — конечного пункта, намеченного Невельским. Первую часть за-
дания он выполнил. Теперь предстояло пересечь весь остров с запада на восток и выйти на побережье Охотского моря.
В надежде пополнить запасы продовольствия и купить собак взамен погибших Бошняк возвратился несколько назад, в большое селение Танчи. Но тамошние жители ничем не смогли помочь ему. Тогда Бошняк, не теряя времени, двинулся в глубь острова, так и не пополнив своих скудных запасов.
Вначале дорога вилась вдоль низкого берега реки Мгачь, поросшего густым еловым лесом. Но потом высокие горы стали сдвигаться. И чем ближе к истоку реки, тем неприступнее становились их склоны, тем больше усилий требовалось от людей. Проводник угрюмо молчал. Он настойчиво предлагал лейтенанту вернуться в Петровское. Но Бошняк шел все дальше и дальше.
В селении Юткырво проводник заявил, что он больше идти не может. Бошняк не стал принуждать его. Он по-братски поделился с ним остатками продук-
тов, уложил в заплечный мешок свою долю cyxapeif и чаю (сахар уже давно кончился) и с новым проводником тронулся в дальнейший путь.
По мере того как Бошняк продвигался в глубь острова, перед ним вставали все более высокие горы. Он карабкался со склона на склон, продирался сквозь густую чащобу леса, заваленного буреломом. А ветер, точно взбесившись, дул не унимаясь, взметал колючий снег, хлестал по лицу. Из глаз текли слезы и застывали на щеках.
Новый проводник только дивился, наблюдая за странным русским, совсем еще юношей, который так упорно шел вперед. Крепок был таежный ветер, но этот русский человек был крепче.
Так Бошняк перевалил через хребет, известный ныне под названием Камышовый, и спустился в узкую долину, по дну которой текла река, стиснутая гористыми берегами. Местные жители звали ее Тымь.
Эта река еще нс была известна географам. Бошняк первым исследовал ее. Его нс остановили ни суровые морозы, ни бездорожье. Он шел вдоль течения реки ]57 верст и наконец дошел до ее устья. Тымь несла свои воды в Охотское морс, в залив Ный.
С трудом удерживая негнущимися пальцами карандаш, Бошняк занес в путевой журнал данные о заливе Ный и об особенностях береговой линии. Задачу, поставленную перед ним начальником Амурской экспедиции, он выполнил полностью.
Обратный переход был еще более трудным. Не было ни сухарей, ни чаю. Оставалось только тухлое тюленье мясо, но и его нужно было экономить. Ведь впереди лежали сотни верст неимоверно тяжелого пути.
От недоедания у Бошняка распухли ноги, появились нарывы. Леденящий ветер сковывал дыхание, от усталости кружилась голова. Согнувшись под тяжестью заплечного мешка, Бошняк с трудом передвигал израненные ноги.
На обратном пути он на целые сутки задержался в маленьком стойбище Чхар. Но побудили его к этой задержке не усталость и голод.
Случайно в юрте одной старушки Бошняк увидел листок из старого русского молитвенника. Трепетно забилось сердце, когда он прочел на нем запись: «Мы,
Иван, Данила, Петр, Сергей и Василий, высажены в айнском селении Томари-Анива Хвостовым 17 августа 1805 года... Перешли реку Тымь с 1810 года, когда в Томари-Анива пришли японцы...»
— Откуда у тебя эта бумага? — стал допытываться Бошияк у хозяйки юрты.
— От русских, — ответила старушка и, видя, с каким волнением Бошняк всматривается в непонятные ей значки на бумаге, добавила: — Возьми, если хочешь, возьми...
— Вот спасибо! — обрадовался Бошняк.
Но чем отблагодарить старушку? Ах да, вспомнил он, в мешке у него лежит кусок китайки, аршина три.
— Вот возьми, пожалуйста! — протянул Бошняк старухе материю.
Та радостно закивала головой, низко кланяясь. Но возбужденному юноше показалось, что он недостаточно отблагодарил ее. Он развязал свой кисет и отдал старушке большую часть запаса табака. Ничего не понимая, хозяйка юрты только ахала в восторге от таких богатых даров.
Весть об этом мгновенно разнеслась по всему стойбищу. Скоро в юрте стало тесно. Гости чинно расселись и дружно закурили, с уважением поглядывая на молодого офицера, который пристроился у огня. С большим вниманием он разглядывал исписанный листок.
«...Высажены Хвостовым... 17 августа 1805 года. ..»
Да, это было около пятидесяти лет назад! Русский фрегат «Юнона», под командованием лейтенанта Николая Хвостова, подошел к южной части Сахалина. Местные жители айны тепло встретили русских. Хвостов объявил Сахалин принадлежностью России. И в знак принятия его жителей под защиту русского флага он вручил старшине айнов соответствующий документ.
Перед отплытием «Юноны» пять русских матросов по призыву Хвостова добровольно остались на острове нести сторожевую службу на самом дальнем рубеже русской земли. Вскоре после возвращения с Сахалина Хвостов погиб. А царское правительство настолько безучастно отнеслось к судьбе первых сахалинских поселенцев, что даже имена их позабылись...
И вот в руках Бошняка листок из молитвенника с
собственноручной записью одного из безвестных героев-матросов! Как драгоценную реликвию, упрятал он листок.
Долго просидел Бошняк в юрте, слушая рассказы жителей Чхара. Дополняя друг друга, они поведали лейтенанту о том, как вместе с русскими ловили рыбу, промышляли в тайге соболя и медведя. Жили русские вон там, недалеко, на опушке. Последний из них, Василий, умер совсем недавно.
Местные жители проводили Бошняка к развалинам избушки, где жили матросы, и показали их могилы.
Долго стоял Бошняк у могильных холмиков, склонив голову. И кто знает, какие мысли возникали в мозгу усталого, больного лейтенанта...
* * *
Много времени минуло с тех пор, как Невельской разослал на разведку края своих помощников. Сколько раз он просыпался по ночам и, ворочаясь в постели без сна, старался себе представить, какими трудными, наверное, порой непроходимыми путями идут сейчас его друзья. Больше всего Геннадия Ивановича тревожила судьба самого юного из них — лейтенанта Бошняка. Его беспокоило, выдержит ли юноша все лишения, удастся ли ему найти тот камень, из которого была сделана пуговица сахалинского гостя.
Почему же эта пуговица не давача покоя Невельскому? Зачем была отправлена экспедиция в такой тяжелый и долгий путь?