еряв ее, скорбит смертельно и ищет потерянное с великим трудом, и болезнию, и плачем. Большинство не выдерживают этого подвига. Вспомните тысячу дней и ночей на камне в житии преподобного Серафима, читайте опять «Слово о темнице» у Лествичника и другое.
Простите меня за все, чем обидел Вас, благословите и молитесь за меня, грешного.
Недостойный иеродиакон Софроний
Письмо 8. Об умном делании
Переписка позволяет избежать поверхностного усвоения. Совет старца Силуана — лучше чисто молиться. Об умном делании. Совет старца Силуана о том, что говорить родителям. (Он же о музыке.)
Афон, 23 октября (5 ноября) 1932 г.[192]
Христос посреде нас.
Глубокочтимый батюшка отец Давид, возлюбленный о Христе брат мой!
Благословите!
Хотя мы в переписке своей друг друга иногда предупреждаем, иногда же говорим о чем-либо с опозданием — все же по благому о нас промыслу Божию получается известная последовательность, которую если и не совсем можно одобрить — однако можно считать допустимой. В нашем разделении пространственном есть и положительная сторона, а именно та, что мы поневоле, в силу создавшихся трудных условий переписки, — поступаем вперед с некоторою необходимою медлительностию. Если бы мы с Вами жили вместе, то не удержались бы от желания все до конца переговорить, по возможности не отрываясь друг от друга, доколе не выяснили бы все нам доступное. И это было бы неполезно, потому что в духовной жизни одно поверхностное умственное усвоение чего — либо не так ценно, как закрепление постепенным, параллельным опытом жизненным. Я учитываю возможность многих Ваших недоумений еще в связи с нашими (отца Силуана и моими) письмами, но мне рисуется в дальнейшем нетрудная возможность для Вас все объяснить и понять должным образом.
Ваше последнее письмо[193] меня глубоко порадовало очень и очень многим. Главное же тем, что Вы «намерены держаться православной веры, с Божией помощью, невзирая на все испытания, до самой смерти». Это дает возможность нам спокойнее держаться необходимой постепенности продвижения вперед в страну, которая Вам еще неведома, как опять можно видеть и из последнего Вашего письма.
Вы повторяете, что для Вас все-таки все это неясно, и что Ваше духовное выздоровление (а я бы сказал, начало оздоровления) мало что показывает Вам пока… и что Вы верите, что Бог, наконец, Имиже весть судьбами, Вас просветит. И вот, дорогой отец Давид, и я снова повторяю с глубокою верою, что «это будет», но как — этого не могу сказать.
«То, что происходит со мною теперь, могло бы происходить также и на почве католичества» (из Вашего письма). Этого отрицать я не хочу, но убежден в том, что в дальнейшем Вы увидите, что вступили на путь истинный и совершенный, а сколько Вам удастся пройти по нему — это в руках Божиих; это зависит также от веры нашей и меры смиренного подвига.
Вы очень любезно предлагаете мне в целях более глубокого понимания Вашей душевной борьбы поближе познакомиться с некоторыми житиями новоканонизированных святых Католической Церкви. Вообще я, быть может, не отказался бы от этого, но в настоящее время для меня это является неосуществимым, потому что я, крайне слабый здоровьем вообще, теперь еще более изнемог и уже не нахожу сил ни на что, кроме служения литургии и исполнения моего послушания. Остальное время провожу в постели от изнеможения. Но я надеюсь на милость Божию, что снова оправлюсь.
Теперь перейдем к тому, что необходимо Вам. Ваше письмо старец отец Силуан прослушал с большой радостью и вниманием. Чтение (с объяснениями) заняло два часа времени. Он молился о Вас. Вечером с определенностью, не допускающею возражений, повелел мне написать Вам, что Вам в настоящее время совершенно неполезно занимать свой ум мыслями о разницах и сходствах между Церквами Православной и Католической, но, отложив об этом всякое помышление, — иметь ум свой чистым в Боге. Сам я еще не решился бы говорить Вам об этом, но раз повелел старец отец Силуан, то счел должным сделать.
Внимательно прочитав все написанное Вами о молитве, мы увидели, что Вы еще не имеете понятия об умной молитве. Меня это несколько удивило теперь потому, что из имеющихся у Вас книг («Лествицы», Исихия Иерусалимского, Нила и Филофея Синайских) Вы могли бы уже многое уразуметь; но Вы их или не прочитали внимательно, или не поняли (то и другое возможно).
Умное делание — есть центральное в действительной монашеской жизни. К великой скорби, оно находится сейчас в крайнем упадке. Нет более высокого и совершенного делания духовного, но зато нет и более трудного подвига. Это — крест, тяжелый даже для сильных (но и блаженный). Духовная молитва — по слову преподобного Нила Синайского (§ 50) — есть то, из-за чего ведется вся брань между нами и демонами[194]; он же (в § 146) называет ее страшной и преестественной, молитвой в Духе и истине, и говорит, что уму, страстному и нечистому, не принесет пользы напряжение или приноравливание себя к ней[195]. Однако, как я Вам писал раньше (в прошлом письме), особенность Вашего положения понуждает нас несколько к такому в обычном порядке недолжному забеганию вперед. По совету святого Григория Синаита, всего лучше держаться средины — то есть во всем меры, постепенности, своевременности[196].
Я уже написал Вам несколько слов предварительных об умном делании. Это приникновение умом — вниманием к внутреннему человеку — в сердце, в глубину его. Теперь добавлю (дабы Вы яснее поняли слова старца отца Силуана о чистом уме), что это приникновение совершается с повторением постоянным одной и той же молитвы Иисусовой «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго» с низведением ума в глубину сердца, причем ум должен быть совершенно свободным (чистым) от всякого помысла — от всякого представления чего — либо вещественного (предмета, цвета, формы).
Писать в письме об умной молитве — конечно, невозможно. Во — первых, потому, что объем письма не позволяет подробно говорить о сем бесконечном делании. Во-вторых — нет ни времени, ни сил; но нет и нужды, потому что существуют книги, посвященные этому вопросу, написанные людьми, постигшими это делание, духоносными, достигавшими до последних вершин, возможных человеку в мире сем.
Вы лучше всего сделаете покамест, если будете следовать совету преподобного Иоанна Лествичника — держать, заключать ум в слова молитвы[197]. Это уже Вы и понимаете, и делали, и продолжайте делать с Богом. Это испытанный несомненный путь для новоначальных. Старайтесь удерживать ум от рассеяния. Дальнейшее — Богу благоволящу и содействующу — придет и к нам.
Чтобы облегчить во время молитвы уму труд — быть глухим, и немым, и бездейственным (как бы) — для этого требуется ограждать себя от всяких излишних впечатлений.
Думаю, что Вам необходимо приобрести некоторые книги вдобавок к уже имеющимся у Вас. К числу таких книг в первую очередь принадлежат сочинения епископа Игнатия Брянчанинова. (Необходимы Вам по той причине, что сей епископ — подвижник опытно проходил делание умной молитвы, был для многих руководителем и в своих сочинениях на основе святых отцов с вполне удовлетворительной последовательностию и подробностию излагает учение о делании умной молитвы.)
2. Некоторые сочинения епископа Феофана;
После уже возможно будет Вам перейти к чтению и самих творений святых отцов.
3. Преподобного Исаака Сирина;
4. «Добротолюбие» (5 томов в русском переводе епископа Феофана).
В них Вы найдете бесконечные и бесценные сокровища и будете удивляться — как же это весь мир погряз во тьме, когда существует возможность, дарованная нам Господом Иисусом Христом, столь удивительной, воистину небесной жизни.
5. Сочинения преподобного Симеона Нового Богослова (15 °Cлов). Этот божественный отец стоял на преестественной высоте, так что даже и подвижники многие его не могут читать, — впадают в уныние от сознания своей крайней немощи и далекости до той высоты, на которой он стоял и о которой писал как о естественном для человека состоянии.
Вам будет полезно его читать потому, что он очень обстоятельно и подробно пишет о многих интересующих Вас вопросах как богословского характера, так и аскетического[198].
6. Преподобного Петра Дамаскина;
7. Житие и писания Паисия (Величковского) — издание Оптиной Пустыни и покамест довольно.
В этих книгах Вы найдете самое совершенное разрешение интересующих Вас вопросов о благодати, о молитве, о созерцании и прочее. Мне же писать по всем этим вопросам, при наличии таких книг, является совершенно ненужным; особенно потому, что я совсем недостаточен — а вернее сказать, невежда во всем этом.
Так скоро писать Вам я вообще не намеревался, но пишу, чтобы выразить Вам, с одной стороны, благодарность за тот труд, который Вы понесли, чтобы мне доставить большую радость и утешение более подробным описанием своего состояния, и во — вторых — чтобы утешить и Вас словами старца отца Силуана, касающимися не только Вас непосредственно, но и Вашей мамы и сестры. Отчасти же и потому, чтобы хоть несколько сгладить то тягостное впечатление, которое должны были произвести на Вас мои последние письма своею придирчивостью (если Вы замечаете, что я и раньше судил Вас чрезмерно строго). Простите меня.
Большую заботу о Вашей маме и сестре причинило Ваше письмо старцу отцу Силуану. Он велел мне посоветовать Вам написать им в утешение (приблизительно по смыслу) следующее: «Вы беспокоитесь обо мне и скорбите, потому что считаете меня теперь отпавшим от Церкви и спасения. В этой скорби Вашей выражается Ваша любовь ко мне; но я Вам скажу с полным сознанием величия милости Божией ко мне, что не отпал я от Церкви, от Христа, но приблизился к Нему; не отпал я от пути спасения, но вступил на истинный и совершенный путь. Мне мое вечное спасение слишком дорого, чтобы я мог в данном случае поступить опрометчиво, необдуманно или по причинам неуважительного порядка. Однако убеждать Вас в этом я не считаю удобным в данный момент, да и не надеюсь на то, что Вы мне поверите; но вот Вам выход. Молитесь усердно Господу, и Он Вам откроет истину обо мне. Просите просветить Вас извещением о том, куда я ушел — в погибель или ко спасению. Я хочу мира Вашим душам, страдаю тем, что Вам причинил скорбь, молюсь о Вас». (Я своими словами изложил мысли отца Силуана, высказанные им мне в беседе с просьбой написать Вам.) Я тоже молюсь Богу за Ваших маму и сестру. Читая выдержку из письма Вашей мамы, я подумал, что ее желание смерти, если оно действительно есть, как она пишет, — не доброе и не спасительное. Ее скорби мне пре