А пулеметчик из нее вышел отличный — боевой и хладнокровный. И во время налетов она никогда не терялась, не суетилась и делала свое дело спокойно, вроде бы даже не спеша. А получалось быстро и ловко.
Горячая, нетерпеливая, порывистая Дуся Елистархова по-хорошему завидовала естественному Фаининому спокойствию и все старалась перенять его. Но трудно перенять чужой характер, даже если он очень нравится. Дуся оставалась порывистой, хотя это и не помешало ей тоже стать отличной пулеметчицей.
Военная служба этих девушек началась с того, что они рыли землянки. Рыли и строили в перерывах между налетами, которых было немало. И самое обидное было то, что в первые недели комсомолки не могли защищаться. Они не знали пулемета, им не доверяли оружия. Они только подавали патроны. Обращению с пулеметом эти девушки учились не только на занятиях, но и в бою.
На аэродроме девушкам выдали военное обмундирование — мужские гимнастерки с петлицами, солдатские ботинки мужских размеров. Гимнастерки можно было перешить. А громадные ботинки не перешьешь — в них набивали газеты, чтобы не болталась нога. В такой одежде девчата ходили до весны 1943 года, пока не ввели в армии новую форму — с погонами, — которую специально сшили и для девушек.
Летом 1942 года роту Быстрова перебазировали на западное направление. Командный пункт роты находился на большом бомбардировочном аэродроме, который подвергался особенно частым и яростным налетам вражеской авиации. Именно сюда попали Дуся Елистархова и Фая Ерохина.
Нередко немцы забрасывали этот аэродром так называемыми «ракушками» — мелкими осколочными бомбами. «Ракушки» терялись в траве, были незаметны, а потом взрывались и калечили людей, передвигавшихся по аэродрому, ломали шасси у самолетов, вызывали аварии.
После каждого налета саперы искали по всему аэродрому «ракушки», уносили и взрывали их. Но все «ракушки» найти не могли. И жертвы все же были.
Иногда бомбы попадали в стоящие на земле советские самолеты. Взрывались и горели машины, грозные в воздухе и совершенно беспомощные на земле. Пылали склады горючего и боеприпасов.
Однако аэродром продолжал действовать. Бойцы заравнивали воронки от бомб на взлетных дорожках, старательно выбирали «ракушки», и самолеты поднимались в воздух, уходили громить врага и его тылы. Ни налеты, ни бомбежки не могли дезорганизовать работу этого важного подмосковного аэродрома.
В зенитном прикрытии его уральские комсомолки сыграли весьма заметную роль. Их было здесь немало, и они считались одними из лучших бойцов-зенитчиков[8]. Над этим аэродромом было сбито 11 фашистских самолетов.
Тагильчанка Фая Ерохина служила на этом аэродроме почти полтора года и принимала участие в отражении последнего массированного налета, который был летом 1943 года. В тот день над аэродромом кружились 38 вражеских самолетов, которые нанесли ощутимый ущерб. Однако от аэродрома ушли 36 немецких самолетов. Два были сбиты зенитчиками.
После массированного налета летом 1943 года Фая Ерохина была представлена к награде и получила медаль «За боевые заслуги».
В конце 1943 года Ерохину перевели в Москву. Девушка стала командиром образцово-показательного расчета, защищавшего Ленинградский вокзал. Расчет этот носил имя Героя Советского Союза капитана Гастелло.
Дуся Елистархова покинула бомбардировочный аэродром раньше Фаи, весной 1943 года, когда один из пулеметных расчетов был переброшен в Можайск. Но и там белоярской комсомолке долго вспоминались бессонные аэродромные ночи, гул вражеских моторов, коварные «ракушки» — в траве или в снегу.
В защите «горячих» подмосковных аэродромов принимала участие и та отчаянная свердловчанка Тамара Плотникова, которая строила домны в Нижнем Тагиле, рвалась на фронт с первых дней войны и жаловалась в Комитет Обороны на то, что ее не берут добровольцем.
На одном из подмосковных аэродромов Тамара Плотникова, попавшая в 22-й зенитно-пулеметный полк, обучалась пулеметному делу, а затем принимала военную присягу. Служить ее направили на другой аэродром, подальше от Москвы. И комсомолки сами рыли и строили тут землянки, и месили глину, и таскали бревна. А когда выла над аэродромом сирена — бежали к своим пулеметам.
Немцам давно досаждал этот истребительный аэродром. И они пытались застать врасплох и летчиков и зенитчиков. Ни вечером, ни ночью это не удавалось. И однажды они налетели днем — в ясный, знойный июньский полдень.
Недалеко от поста была речушка, и весь Тамарин расчет ушел мыться. Она одна осталась у пулеметов.
Фашистские самолеты появились над аэродромом неожиданно, буквально свалились на голову из-за легких, серебристых облаков. Сирена завыла уже тогда, когда соседние расчеты стреляли.
Где-то за бугром, у речушки, замешкались застигнутые врасплох девчата и пожилые бойцы Тамариного отделения. А командир взвода отчаянно кричит: «Огонь! Огонь!» И самолеты с черными крестами уже почти над головой.
Тамара задрала кверху стволы пулеметов, закрыла глаза… И открыла огонь. Затем уже только опомнилась, стала ловить ревущие машины в перекрестье прицела.
Так она впервые стреляла по самолетам самостоятельно. Потом привыкла, освоилась. Потом ловила вражеские машины в прицел спокойно, терпеливо, хладнокровно.
Вскоре был еще один массированный налет. Над окрестными лесами в стремительных воздушных схватках защищали свой аэродром советские истребители. А с ближних бугорков короткими очередями, чтобы не попасть в своих, прикрывали наземное хозяйство зенитчики.
Несколько вражеских самолетов упали в тот день в окрестные поля и леса. Потом их обломки осматривали, изучали. И в фюзеляже одного из стервятников нашли немало пуль, какие водились только в том пулеметном расчете, где служила наводчиком Тамара Плотникова.
Слева направо: Нина Волженина (1943 г.), Нина Двойникова (1942 г.), Тамара Кузьмина (1942 г.).
Вера Гукова (1943 г.).
Связистка на линии.
А через несколько дней взвод, где была Тамара, перевели в Подольск, для охраны железнодорожной станции. И вдогонку девушкам пришло в Подольск письмо от летчиков с их прежнего аэродрома.
«Вас вовремя перевели, девчата, — писали летчики. — На другой день немцы забросали все бомбами. Теперь новым зенитчикам опять строить и землянки, и огневые позиции».
Казалось бы, повезло — смерть пронеслась мимо. Но Тамара горько усмехалась. Почему-то ей казалось: будь они на том аэродроме — отстояли бы свои обжитые землянки.
В Подольске Тамара была недолго — снова попала на аэродром. И снова бесконечные ночные тревоги, и стылые, морозные ночи у пулеметов, когда порой казалось, что мерзнешь зря, что никто не полетит бомбить в такой холод, в такую метель.
На этом аэродроме осталась старенькая Тамарина гитара, привезенная из Свердловска. Сколько под эту звонкую гитару и пелось, и грустилось подмосковным пулеметчикам! Но тут тоже нашлись гитаристы, и, уезжая на другой пост — охранять в Яхроме шлюзы канала Москва — Волга, — Тамара сделала вид, что забыла гитару в землянке. Как-то неловко увозить инструмент от того, кто играет лучше тебя…
Конец войны Тамара прослужила в Москве, защищала Казанский вокзал.
Тревоги здесь еще объявлялись, но бомбежек уже не было. Аэростатчики и зенитчики надежно прикрывали Комсомольскую площадь. За всю войну здесь попали в цель только две фугасно-осколочные бомбы, которые повредили железнодорожное полотно и одну из платформ. За всю войну крупнейший железнодорожный узел Москвы ни на минуту не прекращал своей работы.
Отчаянный характер Тамары никак не давал ей покоя. Девушке казалось, что она теряет дни, недели, месяцы. Стоять каждую ночь у пулеметов и не стрелять по врагу — это было выше ее сил. И она решила бежать на фронт вместе с Надей Блиновой, сержантом, командиром своего отделения. Благо, под боком был Ленинградский вокзал, с которого уходили фронтовые эшелоны на северо-запад.
Девушки были твердо уверены, что на фронте они нужнее. Ведь они немало умели, были опытными пулеметчицами. Неужели это не пригодится на передовой?
Они все-таки были еще совсем девчонки, хотя и носили военную форму…
Девушки все продумали, все подготовили. Выбрали банный день, когда их не скоро хватятся на посту. Пока хватятся, они уже будут на полпути к фронту…
Они быстро отыскали готовый к отправке эшелон, устроились на пустой тормозной площадке и в последний момент выскочили за водой.
Тут их задержал патруль.
Надю Блинову сразу же отправили в штаб полка, и больше Тамара ее не видала. Видимо, Надю крепко наказали. Все-таки сержант, командир отделения. Тамара получила несколько нарядов вне очереди. Потом ее перевели в другую роту, уже не наводчицей, а связисткой.
Впрочем, под конец войны, когда зенитные пулеметы в Москве заменялись скорострельными зенитными пушками, многих наводчиц переводили в связистки.
Как и другие московские пулеметчицы, Тамара Плотникова принимала участие в знаменитых московских салютах. Уже в родном Свердловске, на площади 1905 года, в один из первых послевоенных праздников Тамара Плотникова дала свой последний ракетный салют. Просто подошла, объяснила, что она московская пулеметчица, что салютовать умеет…
Ей поверили и дали ракетницу.
СВЯЗИСТКИ ПУЛЕМЕТНЫХ ПОЛКОВ
В конце войны многие пулеметчицы Москвы и Подмосковья, как и Тамара Плотникова, становились связистками.
Однако немало девушек служило в связи зенитно-пулеметных полков с самого своего прихода в армию.
По словам бывшего командира 29-го зенитно-пулеметного полка подполковника в отставке Родиона Тихоновича Огиенко, из нового пополнения, которое прибыло в зенитно-пулеметные части в конце апреля 1942 года, отбирали прежде всего тех, кто годен в связистки. Отбирали девушек максимально грамотных, точных, быстрых и аккуратных при выполнении любого задания.