[69].
Ни одного из этих «демонстративных» выходов противник не заметил, зато воспользовался ослаблением дозоров, и в ночь на 8 мая выставил своими катерами КМ на входном фарватере бухты Норре-Капельлахт о. Лавенсари минное заграждение «Цандер» из восьми неконтактных мин ТМВ (две акустические, две с «красными» и четыре с «синими» замыкателями). К счастью для нас, катера одного из двух звеньев на подходе к острову столкнулись друг с другом и постановки не произвели. Мины выставили катера другого звена. Интересно отметить, что они были обнаружены до сброса мин, через пять минут освещены прожектором и еще через 12 минут обстреляны береговой батареей, так что вся постановка, можно сказать, проходила под нашим контролем. В погоню за ними с Лавенсари направили три ночных бомбардировщика У-2б, одному из которых удалось обнаружить и атаковать цель, легко ранив командира катера. После этого входной фарватер закрыли для плавания, но из-за отсутствия на Лавенсари неконтактных тральщиков протралить не успели, как не успели и своевременно оповестить об этом командование КМОР.
Развертывание 1-го эшелона
В штабе флота прекрасно понимали значение фактора времени и торопились вывести в море максимальное количество подлодок до начала периода белых ночей. 28 апреля Военный совет КБФ отдал директиву № ОП/576сс, в которой приказывал командующему КМОР капитану 1-го ранга Г.И. Левченко в ночь на 3 мая приступить к проводке Щ-303 и Щ-408 из Кронштадта до точки погружения западнее Лавенсари. С учетом того, что траление началось практически одновременно с отдачей директивы, срок начала проводки был заведомо нереален. 2 мая Левченко доложил командующему флотом, что траление фарватеров в районе Кронштадт – Лавенсари задерживается из-за наличия густого плавучего льда, и просил перенести выход подводных лодок на 4-е или 5-е число. В конечном итоге срок был окончательно назначен на вечер 7 мая.
В 22.30 из Кронштадта вышел отряд, включавший обе подлодки в сопровождении пяти быстроходных тральщиков, шести сторожевых катеров и двух дымзавесчиков. Отряд к 01.00 8 мая дошел до маяка Шепелевский, где субмарины легли на грунт до 22.30. На следующую ночь отряд продолжил движение. По первоначальному замыслу подлодки должны были сопровождаться до следующего места покладки на грунт вблизи о. Пенсар и лишь на третью ночь до места погружения перед началом самостоятельного прорыва на восточном Гогландском плесе. Жизнь внесла свои коррективы в этот замысел. На переходе на Щ-303 вышел из строя эхолот, и, по информации командира лодки, починить его своими силами в течение похода было невозможно (позже неисправность была устранена в период нахождения у о. Лавенсари). Командир эскорта командир ОВРа КМОР капитан 2-го ранга Ю.В. Ладинский принял решение вести подлодки на рейд Лавенсари, где в зависимости от обстановки окончательно принять решение о том, кого из них и когда выводить на восточный Гогландский плес. В 04.10 9 мая у входа в островную бухту Норре-Капельлахт эскорт был встречен катером с начальником штаба ОВМБ, но тот ничего не сообщил о наличии минной опасности на входном фарватере. В результате БТЩ-210 подорвался на донной мине и получил серьезные повреждения, еще одна взорвалась на безопасном расстоянии от БТЩ-215. В связи с невозможностью войти на стоянку подлодки легли на грунт в 2 милях северо-восточнее входа в бухту. Узнав о случившемся, вице-адмирал Трибуц приказал расследовать происшествие, а также проверить магнитными тралами и бомбометанием район взрыва мин и подходы к рейду.
Выход подводных лодок теперь задерживался до завершения траления. Оно началось вечером 10 мая, но вскоре было прервано из-за наступления густого тумана и продолжилось с 9 часов утра 11 мая. В течение этих и предыдущих суток катера МО взорвали в районе входного фарватера 109 глубинных бомб, от которых сдетонировала одна донная мина. Проводившееся одновременно траление неконтактными тралами успеха не имело. Тем не менее этот результат был сочтен достаточным для возобновления операции. Когда с наступлением темноты 11 мая Щ-303 всплыла, ей приказали занять место в эскорте, взявшем курс на восточный Гогландский плес. В 01.31 «щука» погрузилась в заданной точке, а эскорт повернул на Лавенсари. Несомненным успехом советской стороны было соблюдение скрытности на всех этапах проводки подлодок – судя по немецким материалам, вражеская разведка обнаружила передвижения тральщиков и сторожевых катеров, но осталась в неведении относительно их целей.
Здесь важно отметить один принципиальный момент. Вопреки «Плану действий» (прил. 2.3) тогда, вечером 11 мая, в море была выслана не пара, а лишь одна подлодка. Самим же планом предусматривалось, что «выпуск очередных ПЛ ПЛ производится только после получения сигнала от впереди вышедших ПЛ о форсировании Финского залива», причем под последним понимался выход в открытую часть Балтийского моря, на что по опыту кампании 1942 г. уходило не менее 3–4 суток. И это в условиях, когда каждые сутки, остававшиеся до наступления периода белых ночей, были на вес золота. Чем же это можно объяснить? Если отбросить гипотезу о некомпетентности операторов штаба КБФ, готовивших соответствующие документы, остается лишь одно: Военный совет КБФ пытался сберечь подлодки, планируя ввести в бой главные силы только после тщательной разведки силами одного-двух кораблей с целью выяснения реальной обстановки в заливе и состояния вражеской ПЛО, которая несомненно усилилась еще с момента развертывания 3-го эшелона кампании 1942 г.
Но вернемся к описанию хроники событий. В те же ранние часы 12 мая силами двух катеров МО был проведен демонстративный обстрел о. Гогланд. Поскольку одновременно остров подвергся удару нашей авиации, обстрел с моря, произведенный малыми силами, даже не был замечен противником. Поскольку это был третий и последний выход катеров ОВМБ с целью обеспечения прорыва подлодок, общий итог этих действий можно подвести как неудовлетворительный. И все же в целом задача была решена – противник не знал о выходе Щ-303 в боевой поход и не предпринял в связи с этим дополнительных мер, хотя, как было показано выше, уже принятые им меры создали для наших подлодок весьма сложную обстановку в заливе. Той же ночью произошло еще два события, иллюстрировавшие активность врага в его попытках усложнить развертывание наших подлодок. Наши сторожевые катера, бдительно несшие службу на дозорной линии № 49 (в 6 милях к юго-западу от мыса Сейвесте), заставили отряд из 12 «раумботов» отказаться от постановки минного поля «Тигер-1» у Шепелевского маяка. По замыслу это шестирядное поле, состоявшее наполовину из якорных мин и минных защитников, должно было надолго сковать тральные силы КМОР, приостановив проводку ими субмарин. Два финских торпедных катера оказались более удачливы и смогли выставить четыре донные мины в западной части Красногорского рейда, но они легли в стороне от фарватера и никаких потерь не нанесли.
Схема прорыва Гогландского рубежа подводными лодками 1-го эшелона
С большим нетерпением в штабе флота и бригады ждали сообщения от Щ-303 о прорыве Гогландского рубежа, но проходили дни, затем неделя, а оно все не поступало. Как выяснилось много позже, форсирование залива сразу пошло с отставанием от плановой таблицы. На то, чтобы достичь первого района зарядки у «щуки» ушло двое вместо одних суток. Это объяснялось незапланированными покладками на грунт в Нарвском заливе при уклонении от того, что командир подлодки капитан 3-го ранга И.В. Травкин принял за преследование немецкого дозора. В реальности же форсирование Гогландского рубежа было осуществлено скрытно и без задевания за минрепы мин. Более серьезные отклонения произошли в графике зарядки батареи. Составители «Плана подводной войны» отвели на это всего 4 часа в течение одной ночи. Фактически же Щ-303 для полной зарядки[70] потребовалось в общей сложности 9 часов, но, поскольку лодке приходилось часто погружаться от самолетов и финских сторожевых катеров (район зарядки оказался случайно расположен поблизости с центром района противолодочного патрулирования «Е»), на это ушло четыре ночи. В ночь на 15 мая на борту «щуки» приняли указание комбрига немедленно донести о форсировании Гогландского рубежа, но Травкин решил не отвечать, поскольку субмарина продолжала оставаться в районе, а выход в эфир мог дать противнику данные о ее местонахождении и спровоцировать поисковую операцию. Впоследствии это решение было признано правильным.
Лишь около 2 часов ночи 17 мая после завершения зарядки Щ-303 передала сообщение о завершении форсирования рубежа. Радиограмма представляла собой одну группу цифр (слово «Аист») без позывных и служебных сочетаний, переданную с предельной быстротой – всего за 1,5–2 секунды, – а кроме того, в нарушение инструкции по связи не был сделан повтор спустя 15–20 минут. Все эти нарушения были осуществлены по прямому приказанию командира подлодки, который, несмотря на оставление района, продолжал опасаться радиопеленгования. По времени и волнам передача совпала с трансляцией московской широковещательной радиостанции, передававшей материалы для районных газет. Потому неудивительно, что, несмотря на тот факт, что дежурство на нужной волне осуществляли 10 радиоприемных центров КБФ, радиограмма от Щ-303 так и не была принята[71]. Следующее сообщение, согласно «Плану», должно было последовать из района зарядки, расположенного западнее «Насхорна», но, поскольку туда Щ-303 добраться так и не смогла, Травкин продолжал молчать на протяжении еще девяти суток.
Можно справедливо критиковать командира «щуки» за нарушения боевого приказа и инструкции по связи. Не вызывает сомнения то, что они привели к неверной оценке обстановки командованием. В штабе КБФ Щ-303 сочли погибшей в Нарвском заливе, а выбранный для нее маршрут форсирования – непригодным для прохода. Затянувшееся ожидание радиограммы с субмарины привело к большой задержке с развертыванием 1-го эшелона в целом, вследствие чего последующим подлодкам пришлось выйти в море, когда продолжительность темного времени суток сократилась до минимальных значений. Однако, отмечая эти недостатки, следует признать и тот факт, что составители «Плана действий подводных лодок КБФ» не предусмотрели ни возможности задержки подлодок в районе зарядки, ни резервных районов, куда они могли бы уйти для пополнения запасов электроэнергии в том случае, если основной район по какой-то причине оказывался непригоден. В дальнейшем это обстоятельство, как представляется, стало одной из главных причин гибели Щ-408.