[97].
Если командиру бригады ПЛ писать в выводах свои догадки было простительно – для их проверки он не имел ни сил, ни средств, если не считать таковыми сами подлодки, – то для работников штаба, готовивших документ, это было явным прожектерством. Им следовало знать, что еще 19 июня Военный совет флота отдал директиву № ОП/886сс, в которой приказал командующему ВВС в период с 22 июня по 15 июля разведывательными полетами авиации установить положение противолодочных сетей и систему корабельного дозора противника на рубежах остров Найссаар – Порккалан-Калбода и одновременно произвести фотографирование сетей с воздуха[98]. По логике лишь после этого следовало делать выводы относительно возможных маршрутов прорыва и преодолимости сетей в принципе. Еще до того, как это было сделано, 30 июня разведывательный отдел штаба флота, по-видимому на основании данных агентурной разведки, доложил о наличии двойной сети с интервалом в 100 м между сетями от о. Найссаар до о. Филинтгрунд (3 мили к северо-востоку от маяка Порккалан-Калбода)[99]. 6 июля самолет-разведчик произвел первое фотографирование сетей, а спустя 10 дней была произведена их полная аэрофотосъемка[100]. Доходят ли сети до дна, ни воздушная, ни агентурная разведки установить не могли, но то, что их нельзя было обойти или преодолеть в надводном положении с учетом собственной осадки подлодок[101], должно было стать очевидным. Однако даже после получения всех возможных данных оценка похода Щ-303 не изменилась.
Еще больший волюнтаризм и нежелание считаться с объективными фактами проявили при анализе похода Щ-303 в ГМШ. Анализ был завершен к концу июля – началу августа[102], когда уже вовсю осуществлялось развертывание 2-го эшелона и появились новые данные о концентрации сил и средств ПЛО в Финском заливе. Несмотря на это, документ содержал следующие утверждения: «Неподновленные минные поля противника в Финском заливе в результате воздействия на них льдов и штормов в течение двух лет оказались настолько разряжены, что подлодка не имела ни одного касания минрепа на протяжении всего перехода (517 миль от Лавенсари до Таллина в оба конца)… Несмотря на большое количество сил и средств ПЛО, противнику удалось подлодку атаковать только после ее всплытия в результате предательства». Соответствовал этим утверждениям и вывод:
«Основной причиной неуспеха подлодки Щ-303 явилось не воздействие противника, а плохая организация службы на корабле. Организация службы была настолько низка, что предателю трюмному не составило больших трудов самостоятельно заставить подлодку всплыть в самой гуще сил ПЛО противника.
Кроме того, командир подлодки не учел имевшиеся ранее данные о том, что к северу от о. Наргена он может встретить противолодочную сеть противника. Командир подлодки, зная, что придется форсировать район сетей[103], пришел в этот район, имея плотность батарей 11 БОМЕ. Это явилось причиной того, что лодка по существу не могла найти слабое место в заграждении и форсировать этот рубеж».
Досталось и командованию КБФ, удары, организованные которым, по «силам ПЛО противника были недостаточно организованны и мощны». Правда, при этом составители документа не стали акцентировать внимание на том, что самолеты и катера Балтфлота воздействовали на дозоры на Гогландском рубеже, в то время как главным являлся недосягаемый для них Нарген-Порккалауддский. В заключение, как и в докладе Военного совета КБФ, делался вывод о возможности форсирования сетей в надводном положении в плохую погоду или в подводном по Сууропскому проходу.
Интересно отметить, что противник, в свою очередь, всячески стремился поддержать у нас желание продолжить отправку субмарин в походы и не спешил хвастаться о достигнутых успехах. В своем отчете за вторую половину мая начальник тральных соединений «Восток» контр-адмирал К. Бемер писал: «Очень хорошая погода во второй половине мая особенно благоприятствовала проведению противолодочной охоты. Корабли могли с небольшими перерывами на пару часов целыми днями оставаться на позициях. Видимость всегда была хорошей, темнота царила всего 1–2 часа. Во взаимодействии с регулярно летавшими немецкими авиаразведчиками отряды ПЛО смогли в мае гарантированно уничтожить 5 подлодок. Особенно зарекомендовали себя группы БДБ, выставленные в морском районе между «Насхорном» и западнее района охоты «Зееигель». 4 подлодки смогли поймать здесь, на давно известном русском фарватере, одну лодку уничтожили восточнее сети KFK… Так как теперешнее время года особенно подходит для охоты за подлодками, я предлагаю о потерях пока умолчать. Мне представляется, что надо выманить у русских по возможности больше подлодок. Возможно, что противник, если ему станет известно о потерях, придержит лодки и снова отправит их только осенью»[104]. Примечательно, что сюжет о постановке сетевого заграждения в Финском заливе был продемонстрирован в пропагандистском киножурнале «Ди дойче вохеншау» только 29 декабря 1943 г.
Так что же стало причиной неуспеха действий 1-го эшелона подлодок в кампанию 1943 г.? Ответ вроде бы лежит на поверхности – качественное и количественное усиление сил и средств ПЛО противника. К последним, в первую очередь, нужно отнести беспрецедентное по масштабам применение противолодочных сетей. Важными дополнениями к этому стали усиленные минные заграждения, корабельные и воздушные патрули на всю глубину Финского залива на запад от линии о. Гогланд – о. Большой Тютерс. Все это вкупе с периодом белых ночей превратило не только форсирование, но и плавание по заливу вообще в нерешаемую задачу. На первом этапе наши неудачи еще можно было списать на отсутствие необходимых разведданных, хотя и это утверждение, с учетом обнаружения постановки сетей 30 марта, выглядит довольно неубедительно. Стоило лишь усилить воздушную разведку, и сразу же появились бы многочисленные основания для корректировки завершенного в начале апреля «Плана действий подводных лодок КБФ». Представляется, что этому препятствовали не только объективные трудности. После возвращения Щ-303, когда об отсутствии разведданных об обстановке в Финском заливе говорить уже не приходилось, все вышестоящие штабы обнаружили тенденцию к преуменьшению сил и средств противника, упрощению созданной их действиями обстановки, с одновременным увеличением претензий по отношению к исполнителям низового звена. Причем, чем выше располагалась штабная инстанция, тем больше проявлялись названные крайности. Почему? На наш взгляд, потому, что эти инстанции сами несли ответственность за формирование и постановку задач. Есть все основания считать, что многие командующие и штабные работники прекрасно понимали, что решить те или иные задачи с учетом реально существующей обстановки было невозможно, но все равно продолжали их ставить, поскольку от них это требовали их вышестоящие командиры. В случае неудачи вся ответственность перекладывалась не наверх, а вниз – на командиров частей, подразделений и экипажей. Представляется, что командующие среднего звена опасались обвинений в бездействии и пассивности больше, чем ответственности за тяжелые потери и неудачи при активных действиях. Именно поэтому в штабе балтийской бригады подлодок и штабе Балтфлота продолжали писать то, что должно было понравиться в Москве, – прорваться подлодкам через Финский залив, безусловно, возможно, нужно только лучше подготовиться и принять дополнительные меры обеспечения. И никакие ставящие это под сомнение факты в расчет не принимались…
От развертывания 2-го эшелона к «разведывательной операции»
К середине июня 1943 г. в Финском заливе с точки зрения подводной войны сложилась следующая обстановка: Щ-303 вернулась из боевого похода, доставив ценную информацию об организации ПЛО противника. Щ-408 и Щ-406, как считало командование, пытались прорваться через залив и выйти в Балтийское море. В связи с решением о прекращении развертывания 1-го эшелона, принятого командующим флотом вице-адмиралом В.Ф. Трибуцем 31 мая, с 18 июня на обе субмарины был передан приказ о возвращении в базу. Выполнить его подлодки не могли, поскольку к этому моменту уже погибли. Хотя корабли давно не выходили на связь, формально командование продолжало числить их в списках живых, поскольку их автономность еще не истекла. В этой связи весьма показательным представляется фрагмент из донесения начальника политотдела БПЛ капитана 2-го ранга М.Е. Кабанова от 16 августа: «Ушедшие в мае месяце в море две подлодки – Щ-406… и Щ-408… до сих пор с моря не вернулись и связи с ними более 2-х месяцев не имеем. Сроки автономности ПЛ ПЛ все вышли в первых числах августа месяца. Вероятно, обе лодки погибли, причин гибели установить нет возможности. До личного состава еще не доводилось, хотя вопросы о судьбе лодок задают. Я обращался к начальнику Пубалта (Политуправления КБФ. – Авт.) капитану 1-го ранга тов. Волкову по вопросу, как лучше провести работу с личным составом, обещал дать указания, но еще не имею. А проводить самостоятельно не разрешено»[105]. Вот и придумывали рядовые подводники собственные версии, одна нереальнее другой…
В то же время командование, как уже отмечалось ранее, результаты похода Щ-303 не убедили в том, что вырваться из залива невозможно. Возможность блокирования подлодок просто исключалась тогдашней отечественной военно-морской теорией. Много позже окончания войны бывший нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов писал следующее: «…Если англичане оставались на старых, уже изживших себя позициях, то наша теория войны на море в первой половине 30-х гг. более правильно оценила новые средства борьбы, подобные подводным лодкам или торпедным катерам. Правда, иногда эти новые средства борьбы даже переоценивались. Эта переоценка, при правильных в основном взглядах на важную роль этого нового оружия, заключалась в том, что подводным лодкам приписывались такие качества, которыми они в те годы не обладали. Так, например, им приписывались качества совершенно неблокируемых кораблей, что б