Так свершилось справедливое возмездие.
В одну из немногих наших встреч бывший старший помощник командира «С-13» Лев Петрович Ефременков обмолвился, что чуть не до конца видел агонию «Вильгельма Густлофа».
— Как такое могло произойти?
— А упросил я командира не погружаться, пока не подоспели к «Густлофу» корабли охранения. Так что вся верхняя вахта любовалась…
Бывший рулевой-сигнальщик Анатолий Виноградов подтвердил слова старпома. По их рассказу, дело обстояло так.
… После торпедного залпа пролетели десять секунд, двадцать, тридцать. А подводникам казалось — целая вечность.
Между тем высокий прямоугольник борта лайнера, ярко освещенный мертвенным светом выглянувшей луны и четко выделявшийся на темном фоне беснующегося моря, все еще продолжал движение. Лодку тяжело раскачивало, бросая на гребнях огромных волн, но командир, старпом и вахтенные сигнальщики не ощущали качки. Глаза их были устремлены на громадину лайнера. Только на тридцать седьмой секунде беззвучные и стремительные сполохи рванулись будто изнутри судна — один, второй, третий, выплеснув к самому небу бело-розовые потоки огня. И тут же до подводной лодки докатился громовой грохот, а следом за ним — водопадный шум врывающейся внутрь судна воды.
Едва отзвучал раскат взрыва, разом вспыхнуло по всей палубе лайнера освещение и тут же погасло. Лайнер медленно начал крениться на левый борт. Даже невооруженным глазом видно было, как на накренившейся палубе судна заворочалась темная масса — пассажиры начали бросаться в море.
Издалека, оттуда, из-за тонущего лайнера, разрубив мрачное скопище туч, лег на волны бело-голубой меч прожектора, второй, третий… Приближались отставшие корабли охранения. Теперь ждать было нечего.
— Всем — вниз! Срочное погружение!
Прогрохотали каблуками, срываясь вниз, в центральный, сигнальщики. Следом скользнул по поручням Лев Петрович Ефременков. Наконец — командир. Щелкнул кремальерой верхний рубочный люк, и тотчас зашипел вытесняемый водой воздух в систернах. Лодка провалилась в глубину…
Командир, оседлав круглый вращающийся стульчик перед перископом, уперся локтями в колени и, уронив голову на ладони, стал внимательно вслушиваться в доклады гидроакустика. А Иван Шнапцев, великий мастер своего дела, ни на миг не отрывался от наушников. Опытным, чутким своим слухом обнаруживал он все новые и новые строчки винтов. Это со всех сторон к тонущему лайнеру мчались миноносцы и сторожевики врага, торопились пароходы конвоя. Шнапцев вслушивался и тут же докладывал командиру:
— Слева 170 — шум винтов. Миноносец! Справа 160 — шум винтов. Сторожевик! Слева 150 — шум винтов. Миноносец… Справа 140 — сторожевик!..
Вырисовывалась явная закономерность погони: боевые корабли охватывали лодку побортно, как бы «зафлаживая» ее. Уйти от них — быстроходных и маневренных — «тринадцатая», это было ясно, не сумеет. Надо что-то придумывать!!!
Вот уже грохнули первые глубинки. Пока еще далековато. Но миноносцы и сторожевики, а их было уже около десятка, уверенно сжимали кольцо. Локационные посылки их «асдиков» (гидролокаторов) то и дело горохом сыпали по обшивке «тринадцатой». И тогда командир, не отрываясь от ладоней, негромко скомандовал:
— Левый — малый! Стоп — правый! Право на борт!..
Подводная лодка на минимально возможном ходу маневрировала, послушно воле командира выбирая безопасную позицию. Вот и сейчас она направилась вроде бы навстречу гибели — туда, где только что грохнули взрывы. Но в этом был тонкий и точный командирский расчет: там, где глубинные бомбы взбулгачили море, поставив стену воздушных пузырей, «асдики» фашистов слепы и глухи. Они не обнаружат подлодку, пока море не успокоится. Поэтому «тринадцатая» может смело идти сквозь эту «стенку». Причем туда, где ее не будут искать, а если и обнаружат — не будут бомбить. Идти к месту, где затонул «Густлоф» и где еще плавают, ожидая спасения, сотни пассажиров…
Гребные электродвигатели подводной лодки давали самое малое число оборотов — лишь бы она только слушалась рулей и была бы не слышна. Это сбивало фашистских акустиков с толку. Конечно, глубина, а она была очень малой — всего 45 метров, не позволяла делать резкие маневры. Ведь лодка имеет длину 78 метров, глубина же чуть не вдвое меньшая. Попробуй боцман чуть ошибиться, круче переложить горизонтальные рули. Дно рядышком — все может кончиться плохо. К тому же уходить ближе к грунту просто нельзя, потому что в этом районе вполне возможны донные мины. И в то же время, если подвсплыть на 10–15 метров, можно угодить под таран любого из преследующих кораблей. Такой вот расклад.
Рядом с командиром — предельно внимательный инженер-механик лодки Яков Спиридонович Коваленко. Он напряженно следит за показаниями приборов, выслушивает доклады специалистов, распоряжается электриками и трюмными, тут же предлагая командиру возможные варианты решений. Как никто другой, Александр Иванович понимает, что в такой сложной обстановке главное — собранность, точность решений, умение найти самый оптимальный вариант. Без хороших помощников-специалистов это невозможно.
Взрывы глубинок грохочут то совсем рядом, то подальше, то совсем в другом месте — мечутся фашистские сторожевики, то и дело теряют лодку. Да и где найти, если командир успел уже вывести «тринадцатую» из самого опасного положения, когда она была прижата тонущим лайнером к береговой черте, а с флангов подоспели вражеские корабли охранения. Это была настоящая ловушка! Теперь-то несколько легче: простор для уклонения. Кто-то из рулевых-сигнальщиков, раскрыв уже четвертую коробку, выкладывает спички, ведя подсчет. Давно уже перевалило за сотню, вот-вот вторая будет. А трюмный старшина Поспелов исчеркал черточками весь кожух воздухопровода — более двухсот! Вот сколько глубинок грохнуло то вблизи, то вдали от «тринадцатой». Неистовствуют фашистские противолодочники!
Тем временем на помощь лайнеру, и это обнаружил гидроакустик Шнапцев, подоспели тяжелый крейсер и несколько миноносцев. Как потом выяснилось (после возвращения «тринадцатой» из боевого похода), это был тяжелый крейсер «Адмирал Хиппер» со своим охранением. Теперь-то создалось безвыходное, казалось, положение! Но не тут-то было. Снова командир направил лодку туда, где лежал затонувший лайнер. Во-первых, потому, что у него масса металла побольше и на его фоне «тринадцатая» затеряется. А кроме того, у Маринеско был психологический расчет: там, где барахтаются еще не выловленные пассажиры «Густлофа», фашисты бомбить не будут! А уж спрятавшись от сторожевиков да отдышавшись и осмотревшись, можно вырваться поглубже…
Только и у гитлеровцев были неплохие специалисты. Сумели все-таки опять обнаружить лодку. Снова настигли. Снова засыпали бомбами. Полетели осколки взорвавшихся ламп и плафонов, погасло освещение, выскочили предохранители из гнезд. Хорошо, что начеку, наготове были подводники. Знали, наверняка знали, что может случиться при бомбежке, — уже не раз попадали под нее. Быстро устранили повреждения.
Тем временем командир исхитрился опять развернуть лодку и направить туда, где лежал лайнер…
«Такая карусель продолжалась более четырех часов, — рассказывал мне позднее сигнальщик Виноградов. — Свыше двухсот сорока глубинок сбросили фашисты на „тринадцатую“, да без толку…»
Взбулгаченные взрывами, перемешанные с поднятым с морского дна илом волны окрасились в буро-желтый цвет на площади в несколько квадратных километров. Десятки тонн тротила сгорели, не причинив лодке большого вреда. А ведь одной-двух глубинок за глаза хватило бы, чтобы уничтожить ее, если бы точнее, метче были гитлеровские противолодочники. Но не вышло у них, не получилось!
В состязании с опытом, навыками и знаниями гитлеровских командиров и специалистов дерзкая мысль Александра Ивановича, мастерство его подчиненных оказались более весомыми.
Так оно и должно было быть: шла борьба, ставка в которой — жизнь или смерть. Это понимал каждый. Подводники, находившиеся в несравненно более невыгодном и опасном положении, отдавали без остатка все накопленные за годы войны мастерство, силу и выучку, мужество и волю, проявляли хитрость и изворотливость. Они боролись за свою жизнь. Потому и выиграли в этой жестокой неравной схватке!
Их немыслимый по опасности и тяжести труд нашел отражение в сухих, лаконичных строках, отметивших в журнале боевых действий за 30 января 1945 года следующее:
«21 час 55 мин. Обнаружен лайнер на параллельном курсе.
22 часа 55 мин. Установлены элементы движения: курс 280 градусов, скорость 15 узлов, водоизмещение 18–20 тысяч тонн.
23 часа 04 мин. Легли на боевой курс 15 градусов.
23 часа 08 мин. Трехторпедный залп в левый борт (со стороны берега) из носовых торпедных аппаратов № 1, 2, 4 с дистанции 2,5–3 кабельтовых.
23 часа 09 мин. Через минуту — взрыв трех торпед. Лайнер начинает тонуть.
23 часа 26 мин. Акустик слышит работу УЗПН (станции ультразвукового подводного наблюдения. — В. Г.).
23 часа 45 мин. Началось преследование.
04 часа 00 мин. 31 января. Оторвались от преследования…»
Сколько же скрыто за этими сухими строками! Огромный физический труд, страшная нервная перегрузка, максимальное напряжение ума.
«Вспоминая эту дерзкую атаку, — писал впоследствии инженер-механик лодки Я. С. Коваленко, — часто думаю, каким же хладнокровием и спокойствием, железной выдержкой и находчивостью, умением быстро ориентироваться в сложной обстановке должен обладать командир, чтобы достигнуть победы в борьбе с сильным врагом. Благодаря тому, что этими качествами в достаточной степени обладал Александр Иванович Маринеско, нам удалось нанести противнику ошеломляющий удар в сложнейшей обстановке и уйти почти без повреждений».
Что и говорить, далеко не каждый боевой поход можно приравнять к этому, январско-февральскому, по насыщенности психологического воздействия, пережитого каждым членом экипажа подводной лодки.
Моряки еще не знали, ради какой победы перенесли такие испытания. Знали одно: торпедировали крупное судно, лайнер. И не представляли себе, какой же переполох вызвало это событие в гитлеровских верхах. Правда, не только мы, но и далеко не все немцы знали, что же произошло.