— Так завещал мне отец, — заявил училищной комиссии Леонид Рыбаков.
Родился он в Сормове в семье потомственных капитанов-волгарей. Отец Рыбакова в годы гражданской войны был командиром вооруженного парохода «Ольга», входившего в состав Волжской военной флотилии, и участвовал в боях против колчаковских банд. В двадцатых годах отцу Рыбакова довелось вместе с другими красными военными моряками прокладывать первые пути в ледовые просторы Карского и Баренцева морей. И то, что не успел сделать отец, осталось в наследство сыну.
Леонид Рыбаков был верен заветам отца. В 1936 году по комсомольской путевке молодой токарь завода «Красное Сормово» ушел добровольцем на флот и стал курсантом Военно-морского Краснознаменного училища имени М. В. Фрунзе.
Незаметно прошли годы учебы. Влюбленный в море, Рыбаков весь отдался флотской службе. Грезил походами, мечтал о далеких плаваниях.
И вот он на мостике боевого корабля.
Слева, над самым берегом, вспыхнули белые дымки разрывов зенитных снарядов. Они хорошо видны на подсиненной парусине неба. Стрельбы не слышно. Батарея находится где-то за сопками. Ее залпы заглушает шум корабельных машин.
— Это над аэродромом, — рассуждает про себя Рыбаков, наводя бинокль в сторону порябевшего небосклона. — Опять, наверное, разведчик.
— Усилить наблюдение! — приказывает он вахтенному сигнальщику.
А в это время в каюте командира Шестаков и Стрельник обмениваются первыми впечатлениями о походе.
— Ну что ж, как говорят, лиха беда начало, — весело говорит комиссар.
— Да, первые мили пройдены, — оживленно вторит ему командир. — Люди наши мне нравятся. Крепкие парни, знающие.
— Да, такие не подведут, — соглашается Стрельник и озабоченно предлагает:
— Я думаю, Лев Александрович, партийно-комсомольское собрание надо провести поскорее. Что, если послезавтра?
— Послезавтра, говоришь? — командир задумался. — Принимаем боезапас… Полную норму. Боюсь, не управимся. Может, завтра?
— Что ж, еще лучше. Собрание проведем минут за двадцать, по-боевому. — Стрельник встал, но каюта была слишком мала, и он снова сел на диван.
Сквозь открытый иллюминатор донесся нарастающий гул самолетов.
— Юнкерсы! — Шестаков первым бросился к выходу.
Когда командир и комиссар выскочили на верхнюю палубу, пулеметчики уже вели огонь по самолету, внезапно появившемуся из-за скал.
— Правее! Правее! — кричал лейтенант Рыбаков, не отрывая глаз от бинокля. — Еще правее! — и он поспешил на левое крыло мостика к пулеметчикам. Но было уже поздно. Промчавшись почти над самыми мачтами, самолет скрылся за многогорбыми сопками. С «Тумана» он наблюдался всего лишь несколько секунд.
— Эх, упустили фашиста! — сказал, обращаясь к пулеметчикам, Рыбаков. — А как низко шел, — и он огорченно махнул рукой.
Артиллеристы «Тумана» даже не успели открыть огонь. На кормовом орудии снаряд так и остался в руках у заряжающего Тимофея Мироненко. Досылать его в ствол было уже поздно. Цель скрылась.
— Разве так подают снаряды! — выговаривал командир кормового орудия старшина 2-й статьи Дмитрий Егунов подносчику Петру Ефанову. Его светло-серые глаза блестели холодной сталью. — Тут, Ефанов, некогда прохлаждаться, каждая секунда на вес золота. Быстрота и разворотливость! Одна нога здесь, другая — там. Вот так! — И старшина, ловко схватив из ящика снаряд, быстро подбежал к пушке. — Заряжай! — крикнул он и снова обратился к Ефанову: — А ты? Будто не завтракал сегодня. Медленнее черепахи двигаешься. Так воевать нельзя!
К артиллеристам подошел комиссар Стрельник.
— Правильно, Егунов, так воевать нельзя. Фашисты ждать не будут, пока мы в них стрелять соберемся. Скорость самолета вон какая. Опоздать на секунду — значит упустить врага. А он за это время по кораблю бомбами ударит.
— Уж очень мала она, эта самая секунда, товарищ комиссар, — сказал Мироненко, щурясь от яркого солнечного света. — Никак ее и не поймаешь. Моргнул глазом — вот тебе и секунда!
Заряжающий говорил тихо, не спеша, мешая русские слова с украинскими. Стараясь, чтобы его лучше поняли, сопровождал свою речь жестикуляцией. Руки у него были подвижные, как у дирижера.
— Это верно, Мироненко, — улыбнулся комиссар. — Давайте посчитаем, займемся немного бухгалтерией.
Матросы недоуменно переглянулись. Но старшина Егунов, видимо, догадался, о чем пойдет речь. Его румяное лицо расплылось в широкой улыбке.
— Какова средняя скорость современных самолетов? Ну, вот хотя бы того, что сейчас пролетел? — начал комиссар.
— Около шестисот километров, — ответил раньше других старшина Егунов.
— Значит, шестьсот километров в час? — повторил Стрельник. — А если перевести в минуты?.. Ну, кто быстрее подсчитает?
— Десять километров в минуту! — выкрикнули одновременно несколько голосов.
— А в секунду?
Наступило короткое молчание.
— Около ста семидесяти метров, — подсказал комиссар. — А теперь посмотрим, какова ширина залива в том месте, где мы сейчас идем.
— Не больше двух километров, — робко произнес молчавший до сих пор Ефанов.
— И сколько же времени потребуется самолету для того, чтобы пролететь над заливом, обстрелять нас и сбросить бомбы? Оказывается, всего лишь около десяти секунд. Представляете себе, что это такое? Не успеешь до двадцати сосчитать — и десять секунд пролетели. Понятно?
Никто не проронил ни слова.
— Вот, товарищи, что такое для нас с вами секунда. Ну как, Мироненко?
— Вроде бы ясно теперь, что она за птичка-невеличка, эта секунда.
— Запомните это, товарищи. Мы обязаны научиться действовать так, чтобы с толком использовать каждую секунду. От этого будут зависеть наши победы в боях, — комиссар оглядел обступивших его моряков и укоризненно покачал головой: — А что получилось сейчас? На секунду опоздал наблюдатель, на две — подносчик, на три — заряжающий… А самолет за это время успел пролететь над кораблем. А как низко шел! Чуть за мачту не зацепился. Влепить бы ему как следует, чтоб другим неповадно было. А мы упустили… Так воевать нельзя, моряки!..
В полдень «Туман» вошел в главную базу флота — город Полярный. Екатерининская бухта, на берегу которой в тридцатые годы вырос этот новый заполярный город, похожа на огромную, сделанную из серого гранита чашу, заполненную водой. Высокие, почти отвесные берега с трех сторон окружают бухту, защищая ее от северных и северо-западных холодных ветров, дующих из арктических ледяных пустынь, и крутых волн, приходящих с широких просторов штормового Баренцева моря. С юга отроги скал не так высоки. Большими лестничными уступами они опускаются к воде. На них и построен город Полярный. Суровая северная природа отступила перед волей и силой советского человека. На голом камне среди скал выросли многоэтажные дома. Над бухтой засияли огни жизни. Город был полон детских голосов, музыки, песен, простого человеческого счастья. Был… А сейчас он тих, суров, насторожен, как и все наши прифронтовые города.
«Туман» обменялся сигналами с рейдовым постом и ошвартовался у причала, рядом с другими сторожевыми кораблями своего дивизиона.
Полдень. Обед. В кубрике шумно. Слышатся шутки, смех. Моряки — веселый народ.
— Наш кок всегда бьет прямо в цель. Снайпер! — аппетитно уплетая борщ, говорит котельный машинист, весельчак и балагур Александр Косач.
— Уж Ваня Жмыхов не промахнется! — от удовольствия причмокивая толстыми губами, добавляет Сережа Жиленко.
— Это верно. Не то что некоторые мазилы артиллеристы, — весело улыбаясь, хлопает по плечу Тимофея Мироненко Саша Пелевин.
Тот не оправдывается, только виновато разводит руками.
— Ну, как борщ? — вбегая в кубрик с бачком в руках, спрашивает кок Иван Жмыхов. Тонкий, щупленький, с бледным лицом, он совсем не похож на того традиционного кока, каких обычно изображают в книгах и на сцене.
— Добавочки бы, — отодвигая в сторону пустую миску, еле слышно просит Петр Ефанов, вытирая рукавом парусиновой робы блестящий от пота лоб.
— А снаряды кто за тебя подносить будет? И так еле ноги волочишь, — подтрунивает его приятель Александр Косач.
Дружный смех внезапно обрывает сигнал боевой тревоги. Кубрик мгновенно пустеет.
Проходит минута. Утихает перестук каблуков по палубе. На мостик один за другим поступают доклады:
— Кормовое орудие к бою готово!
— Пулеметные расчеты к бою готовы!
— Носовое орудие к бою готово!
Все замерли на своих местах. Заряжающие держат наготове снаряды, чтобы в одно мгновение послать их в казенник.
Прошла еще минута.
Громкий голос разрывает тишину:
— По самолетам противника, огонь!
Над кораблем стоит гул и треск. Огонь ведут пулеметчики и артиллеристы. Стреляют рядом стоящие корабли и береговые зенитные батареи. Где-то недалеко ухают разрывы фугасных бомб.
Сквозь этот беспорядочный грохот все явственнее слышится завывающий шум самолетных моторов. Взоры всех устремлены в сторону моря. Оттуда, подойдя на большой высоте, пикируют поочередно три бомбардировщика с крестами на крыльях. Свой удар они нацелили на корабли.
Командир орудия Егунов, резко взмахивая рукой, командует:
— Огонь!.. Огонь!.. Огонь!..
Один за другим гремят выстрелы. Непрерывно щелкает замок пушки. Быстро и четко работает подносчик Петр Ефанов. Снаряды мелькают в его руках. Куда только девалась его неповоротливость. Легкими и ловкими стали движения. Рукава у тельняшки закатаны выше локтя. Пот крупными каплями катится по лицу. Каска сдвинута на затылок.
— Давай, давай, Тима! Жми! — кричит он заряжающему Мироненко, подбегая с очередным снарядом.
Вражеские самолеты проходят над кораблями. Рев моторов нарастает со скоростью падающей лавины. Слышится противный визг летящих бомб. Грохочут взрывы. Водяные столбы, опадая, заливают палубу «Тумана».
— Горит! Смотрите, горит! — кричат сразу несколько человек.
Черная машина, медленно снижаясь, уходит за дальнюю гряду темнеющих на горизонте скал. За самолетом, расширяясь и тая, тянется черный хвост дыма.