— Расстреляю! — кричал барон, дергаясь в нервном тике. Но на него никто больше не обращал внимания: ведь он проиграл, погубил судьбу белого движения, этот жалкий лифляндский барон, — недаром Деникин противился его назначению…
Французы отказались высадить морскую пехоту навстречу красным. Верховный комиссар Франции в Крыму граф де Мартель с печалью в голосе сказал главкому:
— Мы не предполагали, что вы так слабы… Интервенция невозможна. Мы не хотим мятежа на своих кораблях, как то было в прошлом году. Но наша эскадра к услугам вашей армии, если речь идет о доставке ее в Константинополь.
А ведь совсем недавно, 8 мая, французское правительство уведомило Врангеля о том, что не допустит высадки советских войск в Крыму.
— Противоречия нет, — мягко разъяснил сопровождавший графа адмирал де Бон. — Мы и сейчас не допустили бы высадки десантов, если бы корабли красных подошли к берегам Крыма. Но они идут со стороны материка через голову ваших войск…
Горькая гримаса искривила тонкие губы Врангеля, его крупный нос побелел — так бывало всегда, когда барон приходил в бешенство. Значит, все кончено! «Может быть, ваше правительство тоже решило торговать с большевиками, чтоб задушить их своими товарами?!» — хотелось спросить у адмирала. Но приходилось держать язык за зубами. На интервенцию надежды лопнули. За короткий срок его предали дважды. Сначала англичане, теперь — французы. Приходилось благодарить хотя бы за помощь в эвакуации. Для спасения белых генералов и офицеров в Севастополь прибыли французские суда «Вальдек Руссо» и «Алжерьен». На одном из них пожаловал адмирал де Ребек.
— Я беру на себя посредничество в переговорах между вами и Фрунзе, — напыщенно заявил он.
— О чем вы собираетесь говорить с большевиками? — с раздражением спросил барон. — У русских это называется махать кулаками после драки. Мы разбиты, понимаете, разбиты…
Врангелю еле-еле удалось наскрести по всем бухтам около ста тридцати судов разного водоизмещения, но этого не хватило бы даже для эвакуации офицеров и солдат. О вывозе оборудования заводов нечего и думать. Офицерские семьи тоже придется оставить на милость красных. Пусть остаются и госпитали с ранеными.
Он махнул на все рукой, заперся у себя в каюте на крейсере «Генерал Корнилов» и написал свой последний приказ разбитой армии. Это были горькие, но трезвые слова: «У нас нет ни казны, ни денег, ни родины. Кто не чувствует за собой вины перед красными, пусть останется до лучших времен… Аминь».
Врангель распорядился также потопить в море всю технику, артиллерию, обозы, автомобили… С французами договорился: все уцелевшие войска поступают под покровительство Франции.
На Графской пристани происходили настоящие бои за место на пароходе или на корабле. Кому не повезло в этой схватке за жизнь, срывали с себя погоны, аксельбанты, ордена, стрелялись.
Над городом металась весть: конница Буденного вот-вот ворвется в Севастополь, отсечет своими саблями путь к спасению… А рядом с Буденным — Блюхер, отнявший у Врангеля «сверхоружие» — танки… Ужас возмездия заставлял некоторых офицеров добираться вплавь до стоящих на рейде французских кораблей, их, изнемогавших от усталости и жажды, подбирали, поднимали на палубу. Казаки пристреливали любимых коней, артиллеристы сбрасывали с обрывов пушки…
Глава американской миссии Мак-Келли счел своим долгом подняться на борт крейсера «Генерал Корнилов», чтобы засвидетельствовать свое расположение к главкому, пребывавшему в глубоком унынии.
— Я всегда был поклонником вашего дела и более чем когда-либо являюсь таковым сегодня, — сказал Мак-Келли. — Миноноски американского Красного Креста готовы внести свой посильный вклад в эвакуацию ваших войск в Турцию и на Балканы.
— Американцы — наши истинные друзья, — угрюмо отозвался Врангель. Безразличие и вялость окончательно завладели им.
Однако даже американские миноноски не в состоянии были вывезти имущество, медикаменты и продукты питания, скопившиеся на складах миссии американского Красного Креста, обслуживавшего врангелевскую армию: муку, сахар, масло, детскую одежду, обувь, лекарства, медицинское оборудование. Склады размещались у Южной бухты, в здании мельницы Родоконаки.
— Все, что нельзя увезти, уничтожить! — распорядился Мак-Келли. Он был спокоен, меланхолично дымил трубкой, но ни на шаг не отходил от своего сверкающего автомобиля с охраной: а вдруг здесь, на Графской пристани, покажутся красные кавалеристы! В этой проклятой России возможно все!..
В стане белых царило отчаяние.
Транспортные суда, на борту которых были изгнанные из Крыма остатки врангелевской армии, под прикрытием кораблей Антанты вышли в море. Они взяли курс на Константинополь.
Корреспондент берлинской эмигрантской газеты «Руль», наблюдавший за событиями в Крыму, позже вспоминал, что число покончивших самоубийством во время эвакуации и сброшенных при погрузке в море не поддается учету: «На некоторых судах, рассчитанных на 600 человек, находилось до трех тысяч пассажиров, каюты, трюмы, командирские мостики, спасательные лодки были битком набиты народом. Шесть дней многие должны были провести стоя». Конечно же кто-то за время пути сошел с ума или умер от голода и жажды, и никому не было дела до них, еще недавно проливавших кровь за «белое дело».
…Каштановые аллеи Харькова. Оголенные, застывшие. Малиновый звон курантов Успенского собора. Стайки молодежи на Университетской горе. Пронзительная синева неба. Ранняя весна.
Наконец-то у Михаила Васильевича Фрунзе появилась возможность осмотреть достопримечательности столицы Украины, постоять на берегу Лопани. Мир, тишина. Прошло уже четыре месяца с того дня, как барон Врангель со своим недобитым воинством бежал в Турцию. Давно вернулась в Екатеринославль на зимние квартиры Первая Конная. Блюхер со своей 51-й дивизией — в Одессе.
Командир крымских партизан Мокроусов остался в Симферополе, занят восстановлением хозяйства в Крыму.
Владимир Ильич назвал разгром Врангеля «одной из самых блестящих страниц в истории Красной Армии». И военные специалисты, бывшие генералы считают, что это именно так: ведь Красная Армия впервые столь стремительно совершила прорыв заблаговременно подготовленной, мощной и современной обороны противника! Командующий вооруженными силами Украины и Крыма, уполномоченный Реввоенсовета Республики на Украине Фрунзе мог бы гордиться столь высокой оценкой операции, проведенной им и, по сути, завершавшей гражданскую войну. И он конечно же гордился. Но мрачная тень нет-нет да и набегала на его лицо: становился задумчивым, морщил лоб, меланхолично крутил ус. Адъютант Сиротинский в такие минуты настораживался: опять чем-то недоволен Михаил Васильевич!
— Чайку? — спрашивал он.
— Можно и чайку, — нехотя соглашался Фрунзе. — Вот скажи, Сергей Аркадьевич, Врангеля мы разбили…
— В пух и прах!
— Принято считать так. Но если смотреть правде в глаза: ушел Врангель, упустили…
— Ну и шут с ним. Стоит ли из-за такого добра печалиться?
— Барон с собой остатки армии увел. Вот в чем беда.
— Сидит Врангель за синим морем и поглядывает на пас, как коза на мясника, — утешал Сиротинский.
Но Фрунзе становился еще мрачнее.
— Эта коза-дереза еще доставит нам хлопот. Врангель недавно заявил, что до 1 мая этого года соберет многотысячную армию и высадится на Черноморском побережье России. Доходит? А до 1 мая осталось-то всего ничего.
— Бахвальство!
— Если бы… Нет, «Врангелиада» еще не закончена. Прошляпили барона. Никогда себе этого не прощу!
Фрунзе было известно то, чего не знал адъютант.
Барону удалось-таки с помощью иностранных держав спасти ядро своей разбитой армии: примерно семьдесят тысяч офицеров и солдат; а всего эмигрировало в Константинополь до ста пятидесяти тысяч человек. Из этой массы беженцев вполне можно было слепить армию. Не зря Ильич не раз напоминал Фрунзе о такой опасности, как остатки армии Врангеля.
Совсем недавно Владимир Ильич на Восьмом Всероссийском съезде Советов вновь обратил внимание на тот факт, что белогвардейские организации работают усиленно над тем, чтобы попытаться создать снова те или иные воинские части и вместе с силами, имеющимися у Врангеля, приготовить их в удобный момент для нового натиска на Советскую Россию.
Очутившись в водах Босфора, на виду у древних стен и минаретов Константинополя, Врангель перевел дух и собрал в кают-компании генералов Шатилова, Слащева, Кутепова, Секретева, Барбовича, старших офицеров, представителей Союза торговли и промышленности. Изобличив своего предшественника Деникина в «бездарности» и «непростительных стратегических ошибках», за которые приходится расплачиваться ему, Врангелю, барон заявил, что еще не все потеряно. Война будет продолжена до победного конца.
Остатки армии он свел в три корпуса и разместил их в лагерях на Галлипольском полуострове, на острове Лемнос и в районе Чаталджи, в 40 километрах западнее Константинополя. Жили в сараях и палатках. Турция была оккупирована союзниками, и врангелевцы творили всякие бесчинства над населением, массовые грабежи стали нормой поведения белогвардейцев. Три корпуса — 1-й армейский, Донской и Кубанский… В Галлиполи врангелевские лагеря окружили колючей проволокой, выложили камнями устрашающую надпись: «Только смерть может избавить тебя от исполнения долга». Всех, кто хотел «вернуться в Совдепию», военный трибунал приговаривал к смертной казни или к каторжным работам. Генерал Кутепов заявил, что ему нужны такие судьи, которые могли бы по его приказанию немедленно повесить любого, виновного и невиновного.
Официальное сообщение из Парижа тех дней: «Напрасно было бы думать, что большевиков можно победить русскими или иностранными вооруженными силами, опорная база которых находилась вне пределов России, и вдобавок победить с помощью солдат, которые в момент наилучшего состояния армии в Крыму на родной почве не оказались в состоянии защитить его от прямого нападения советских войск». То был запоздалый голос рассудка. Французские франки, как говорится, плакали… Правда, кое-что французы все же получили в качестве платы: в Константинополе Врангель передал им два русских линкора, два крейсера, десять миноносцев, четыре подводные лодки и еще двенадцать судов.