23 октября 1944 года свободе Болгарии пошел сорок четвертый день. Танка надеялась, всей силой души надеялась: «Меня не забыли, за меня заступятся!» И о ней не забыли: занятое тысячами дел, правительство Болгарии обратилось через Международный Красный Крест с просьбой о сохранении жизни Яневой. Но нет, это словно бы подхлестнуло гитлеровских палачей: казнить!
23 октября. 16 часов. В камере Танки появляется надзирательница, женщина словно без лица, мрачная, с солдатской выправкой. «Иди за мной!» — с ненавистью произносит она. Может, свидание или отправка куда-нибудь еще? Танка идет. Открываются с тяжелым скрежетом одна за другой массивные железные двери. Гулки шаги за ними. Одна, мрачнее сфинкса, знает все. Другая, юная, красивая, не знает ничего. Только глаза ее измученные тревожно блестят в холодном полумраке. Не знают ничего и те, кто остается в камерах. И Курт Мебиус из столярной мастерской не знает, что это ее последние шаги.
Открываются и закрываются двери…
Звон ключей, скрежет железа…
В полутьме двое мужчин — с мертвым взором. Они берут под руки Танку. Ведут. Дальше шагов не слышно. Только сердце заключенной колотится сильно, отчаянно, чувствуя, что произойдет там, дальше, где поблескивает во мраке нож гильотины…
На окраине города Галле (ГДР) в тени приземистых ветвистых деревьев — братское воинское захоронение. Здесь покоятся солдаты и офицеры Красной Армии, герои антифашистского Сопротивления. Здесь и Кристина Янева. Командование приняло решение, чтобы она покоилась вместе с теми, кто с оружием в руках добывал победу, кто наносил удары по врагу в антифашистском подполье. Это высокая честь для бойца невидимого фронта. У всех красная звезда в изголовье, и всех осеняет боевое Красное знамя.
В моем блокноте остаются дорогие фамилии однополчан, не вернувшихся из пламени сражений. Вот лишь те, что начинаются с того же участка, где Танка. Может, родные узнают своего отца, своего мужа, сына, брата?
Яканин Василий 1912 — 9.2.1945
Якимчук Антон 1913 — 6.4.1945
Янева Кристина 1914 — 23.10.1944
Ямпольский Осип 1927 — 29.4.1944
Яченко Анатолий 1926 — 5.11.1944…
Список огромен, весь его процитировать здесь нет возможности.
…К братскому кладбищу чеканным шагом подходят советские воины. Они отслужили действительную службу, разъедутся завтра-послезавтра по домам, но сегодня, такова традиция, прощаются с теми, кто навечно останется в карауле, кто навечно приписан к бессмертной победе.
Я смотрю в лица людей, собравшихся вокруг. На венках, возлагаемых официально, надписи с указанием страны… Воины расступились, пропустив группу школьников, склонивших болгарский флаг. «Кто вы?» — спрашиваю. Оказывается, 9 класс «Б» из второй тырновской гимназии. Учительница Катя Колера добавила: «Этот класс носит имя Кристины Яневой, выбрал ее как пример для себя». В тот день мне сказали, что только вчера уехал известный болгарский публицист, исследователь революционного движения Кирил Янев. «Очень, очень жаль!» — вырвалось у меня. В Софии не встретились, здесь тоже пути разминулись.
Уже вернувшись в Москву, я прочитал в «Правде» статью Кирила Янева: он увлечен темой «Ленин и болгары». Недавно вышла его книга «Огонь на всю жизнь» — это первая часть замысла. Дальше — новые сюжеты из все той же неисчерпаемой темы.
В хранилище потсдамского архива Христо Дорчев, потратив не один день, нашел тюремную карточку Танки под номером 1201/44. Сверху карточка помечена буквой, означающей «ликвидирована». В графе «причина ареста» — «политический шпионаж». Но на фотокопии акта о смерти Кристины Яневой, выставленного 23 октября 1944 года, читаем: причина смерти — «неожиданный сердечный приступ — прекращение дыхания». Что же верно? Это можно понять, если учесть, что, злодействуя, гестаповцы страшились возмездия, запутывали следы… Как же, ведь было обращение Международного Красного Креста, ему, правда, отказано в освобождении Яневой, но на всякий случай сочинена подлая легенда: не гильотина, а сердечный, мол, приступ… прекращение дыхания… Видите, как все просто!
Но палачам не уйти от возмездия.
Анатолий Семенов, Александр АндреевПОСЛЕДНИЙ ПРИКАЗ
Любопытно, даже в городе многотысячном, являющемся столицей автономной республики, мы нашли Елизавету Абалову без помощи справочного бюро. Остановили, выйдя из гостиницы на улицу, одного прохожего, второго, третьего, старались кого помоложе, и узнали, где живет, где работает. К тому же школьник один замечание сделал: «И не Елизавета она, а Ксения Николаевна — это в войну ее так звали, разведчиков под своими именами на задание не посылают».
А подругу ее боевую, Александру Капитоновну Полякову (по мужу Новикову), довелось видеть сначала на Доске ветеранов войны и труда, выставленной перед знаменитым Красногорским механическим заводом. Кстати, здесь, на механическом, трудятся еще трое Поляковых-Новиковых — вся семья.
Законен вопрос: с чего начался поиск? Почему заинтересовались мы судьбами этих женщин? В одном из редакционных писем мелькнула фраза: в городе Грозном на Первое мая в колонне демонстрантов шла партизанка с пятью боевыми орденами. Стали выяснять: нет, оказывается, не партизанка, а разведчица. Так в журналистском блокноте впервые появилась Абалова. Правда, еще Елизавета. В далекой же чехословацкой Праге фамилии Абаловой и Поляковой свел вместе Иржи Незвал, профессор Карлова университета, в войну — комиссар партизанского отряда. Он так и сказал, когда встретились в Центральном военно-историческом музее: «Найдите их, познакомьтесь — это настоящие героини!»
Удивительное племя — фронтовики. Прошли через тяжелейшие испытания, спасли самое бесценное на земле — свободу, жизнь, а заговори — не услышишь ни высоких слов, ни тени самолюбования. «Мы ничего особенного не сделали — просто выполняли свой гражданский долг, ведь тогда вся страна поднималась на бой», — раздумчиво произносит Абалова. Она, по всему видно, уже вернулась памятью в сорок первый год, обугленный гитлеровским вторжением, в свою молодость — горькую и, поверьте, поверьте, дорогие люди, необыкновенно счастливую. «Вся страна поднималась, и мы вместе с ней. Вливались в километровые очереди добровольцев, осаждавших военкоматы; заваливали рапортами Наркомат обороны, умоляя, требуя отправить в действующую армию; подростки — не один, не десять! — тайком пробирались к линии фронта, чтобы взяться за оружие. Это останется здесь навсегда», — наша собеседница показывает на сердце.
Абалова посмотрела на Полякову: «Правильно говорю?»
— Правильно, мама!
Мы недоуменно переглянулись. Мама? Что это — оговорилась в волнении? Да, мама, тут нет ошибки, но позвольте, читатель, объяснить все позже.
Прежде приведем слова Александры Капитоновны Поляковой, касающиеся другого, того, собственно, во имя чего мы встретились. Абалова и Полякова, подтвердили компетентные люди, действительно провели всю войну в разведке, четырежды забрасывались в дальний тыл врага, успешно справились с заданиями командования.
Так вот, Полякова, пока мы беседуем, настойчиво повторяет:
— Только, если будете писать, не употребляйте, пожалуйста, слово «подвиг» — это была обычная боевая работа…
Абалова согласно кивает головой, значит, ничего другого о себе ни читать, ни слышать они не хотят. Удивительное, удивительное племя — фронтовики.
Из биографии Ксении Николаевны Абаловой по июнь 1941 года. Родилась в Минводах, училась в индустриальном техникуме в Пятигорске, работала бухгалтером в Грозненском нефтетресте. Окончила осоавиахнмовский аэроклуб — парашютное отделение. Член партии. И отец был членом партии. Храбрый человек, дрался за Советскую власть, не жалея себя.
Из биографии Александры Капитоновны Поляковой по июнь 1941 года. Москвичка. Сирота, воспитывалась у бабушки и дедушки, потом — в детдоме. Успела потрудиться на заводе, там вступила в комсомол. По вечерам занималась в осоавиахимовском радиоклубе, оценки — отличные.
Перед нами заявления Абаловой и Поляковой с настоятельной просьбой послать на фронт, сохранившиеся в архивах: они похожи до слова, до запятой — их писало одно время, одно чувство. И еще — характеристики, в них одинаково и о преданности Родине, и об общественной активности. «Прекрасное поколение!» — радовались в разведотделе фронта.
Первое задание… Спрашиваем, не торопя с ответом, что больше всего запомнилось из той тяжкой поры, что из увиденного, из пережитого и поныне не отпускает?
— Дух советских людей, дух непокоренности, воля к борьбе и победе — вот что потрясало.
Это — Абалова. Она говорила с подъемом, с подкупающей исповедальностью. Ее настроение передавалось Поляковой:
— Полстраны под фашистами, в крови, в стоне земля, а как часто, сквозь стиснутые зубы, сквозь боль, прорывалось: «Нас — не одолеть, мы все равно победим!»
…Ли-2 выбросил их в ночь. Густая, вязкая темень укутала все вокруг. Замерли, упав, прислушались — нигде ни звука. Прижавшись друг к дружке, повторили напоминание инструктора уже под крылом самолета: «Район вашей деятельности Пятигорск и его дальние и ближние подступы». Абалова, как и там, на аэродроме, ну прямо вся трепетала, вся светилась. Пятигорск… Пятигорск… Места, родные с детства! Даже забыла, что ногу растянула, приземляясь, хромать перестала…
Солнце не всходило долго, за горами пряталось, но дорога, когда всмотрелись, уже запылила. Нужно спешить! Нужно быстрее потеряться в толпе беженцев!
— Пойдем, доченька…
Абалова входила в роль. По легенде она — мать, зовут Елизаветой, Лизой, а Шура, маленькая, худенькая, — ее единственная, ее ненаглядная, которую вот и спасает от беды. Вы, наверное, не забыли недавнее обращение Поляковой к Абаловой «Мама»? Теперь поняли почему? Отсюда оно, из сорок второго года, на всю жизнь, выходит, осталось.