– Знаю, – довольно мрачно подтвердил Шайн.
– Битва за столик! – продолжил Джордж с видимым удовольствием. – Основные военные действия произойдут завтра. Они будут вестись очень вежливо, но и очень решительно. Нам всем надо решить, на чью сторону мы встанем. Я встану на сторону Розамунды – она выглядит такой мягкой и уступчивой, хотя совсем таковой не является! Мужья, очевидно, должны выступать на стороне своих жен. Мисс Гилкрист? Видно, что вы на стороне Сьюзан.
– Право, мистер Кроссфилд, я бы не решилась… – забормотала горничная.
– Тетя Хелен? – Джордж не обратил никакого внимания на блеяние мисс Гилкрист. – У вас решающее слово… Хотя нет, подождите, я забыл! А вы, месье Понтарлье?
– Pardon? – Эркюль Пуаро выглядел так, будто ничего не понял.
Кроссфилд подумал было, что ему надо все объяснить, но решил не углубляться. Все равно этот бедный старик не понял ничего из произошедшего.
– Это просто такая семейная шутка, – сказал он.
– Да-да, я все понимаю, – любезно улыбнулся Пуаро.
– А может быть, я сама хочу этот столик, – улыбнулась миссис Лео. – Боюсь, что все это вам невероятно скучно, месье Понтарлье? – Она намеренно изменила тему разговора, повернувшись к иностранному гостю.
– Совсем нет, мадам. Для меня большая честь принять участие в вашей семейной жизни, – поклонился Эркюль. – Я хочу сказать – правда, мне не хватает для этого слов, – как мне жаль, что этот дом перейдет из рук вашей семьи в руки чужих людей. Это, без всякого сомнения, большое несчастье.
– Поверьте, мы об этом совсем не сожалеем, – заверила его Сьюзан.
– Вы очень добры, мадам. Позвольте сказать вам, что этот дом станет идеалом для моих пожилых жертв преследований. Божественно! Какой здесь будет царить мир! Я хочу, чтобы вы вспоминали об этом иногда, когда на вас вдруг нахлынут тяжелые мысли, – а это наверняка будет изредка происходить. Я слышал также, что обсуждался вопрос об открытии здесь школы – не регулярной, а монастырской. В ней должны будут учить religieuses… по-моему, вы называете их монахинями? Возможно, это вам понравилось бы больше.
– Совсем нет, – заметил Джордж.
– Это хотело сделать Общество Сердца Пресвятой Девы Марии, – продолжил Пуаро. – Однако, благодаря щедрости неизвестного дарителя, мы смогли предложить несколько более крупную сумму денег. – Он обратился напрямую к мисс Гилкрист: – Мне кажется, вы не любите монахинь?
Кровь прилила к щекам пожилой женщины.
– Прошу вас, месье Понтарлье, не говорите так! В этом нет ничего личного. Хотя я считаю, что негоже таким образом отгораживаться от мира – в этом нет никакой необходимости, и выглядит это эгоистично. Но я, конечно, не говорю о тех монахинях, которые учат в школах и заботятся о бедных, – я уверена, что эти женщины совсем не эгоистки и приносят много пользы обществу.
– Я, например, никогда не смогла бы стать монахиней, – сказала Сьюзан.
– У них очень красивая одежда, – заметила Розамунда, обращаясь к мужу. – Помнишь, когда они в прошлом году восстановили «Чудо», то Соня Уэллс выглядела в этих костюмах просто сногсшибательно.
– А я никак не могу понять, – вмешался Джордж, – почему Всевышнему нравится, когда его слуги одеваются в средневековые одежды? Ведь монашеские наряды – это именно Средневековье. Нескладные, непрактичные и негигиеничные.
– И в них все они выглядят на одно лицо, правда? – заметила мисс Гилкрист. – Глупо, конечно, но я здорово испугалась, когда в доме миссис Тимоти Эбернети к нам пришла монашка, собиравшая подаяние. У меня почему-то засело в голове, что это та же самая монашка, которая приходила к нам в дом в Личетт-Сент-Мэри в день проведения досудебного расследования смерти миссис Ланскене. Знаете, я даже подумала, что она преследует меня!
– А я думал, что подаяния монашки всегда собирают по двое, – сказал Джордж. – Помнится, на эту тему был даже какой-то детектив…
– В моем случае она была одна, – ответила бывшая компаньонка Коры. – Может быть, им тоже приходится экономить, – туманно добавила она. – Но в любом случае это не могла быть та же самая монашка, потому как та собирала пожертвования от имени ордена Святого Варнавы, кажется, а эта была как-то связана с детьми.
– Но черты лица у них были схожие? – спросил Пуаро с неподдельным интересом. Мисс Гилкрист обернулась к нему:
– По-моему, да. Эта верхняя губа – мне показалось, что на ней пробиваются усики. Знаете, мне кажется, что именно это испугало меня больше всего, – в то время я была здорово взвинчена и сразу вспомнила военные рассказы, в которых монашек – на самом деле они были мужчинами – сбрасывали с самолетов на парашютах. Пятая колонна, знаете ли.
– А что, костюм монашки не так уж плох для маскарада, – задумчиво произнесла Сьюзан. – Он скрывает ваши ноги.
– Все дело в том, что люди обычно неправильно смотрят друг на друга, – пояснил Кроссфилд. – Именно поэтому свидетели в суде обычно дают такие разные описания преступников. Это просто невероятно. Мужчину обычно описывают как «высокого – низкого», «худого – полного», «блондина – брюнета», «одетого в светлый костюм – темный костюм» и так далее. Обычно среди свидетелей находится один надежный наблюдатель, но приходится каждый раз решать, кто же это.
– Есть еще одна любопытная вещь, – заметила миссис Бэнкс. – Бывает, что иногда неожиданно посмотришь на себя в зеркале – и не можешь понять, кто это перед тобой. Отражение лишь отдаленно напоминает тебя. Поэтому ты говоришь себе: вот этого я неплохо знаю… И только потом внезапно понимаешь, что это ты сам.
– Будет еще сложнее, если вы реально сможете увидеть самого себя со стороны, а не в зеркальном отражении, – развил ее мысль Джордж.
– Почему? – Теперь на лице Розамунды было написано изумление.
– Потому что – как ты не можешь понять? – ты никогда не видишь себя так, как видят тебя другие люди. Человек видит себя просто как отражение в стекле – зеркальное отражение, – попытался объяснить ее кузен.
– Но почему оно должно отличаться от самого человека? – по-прежнему не могла ничего понять миссис Шайн.
– Ну конечно, – быстро сказала Сьюзан, – должно. Потому что половинки лица человека отличаются друг от друга. Разные брови, приподнятый с одной стороны уголок рта, не совсем прямой нос… Это хорошо видно, если взять карандаш. У кого есть карандаш?
Кто-то протянул ей карандаш, и молодое поколение начало экспериментировать, поднося карандаш друг другу к носу с разных сторон и удивляясь странным угловым перспективам, которые при этом возникали.
Атмосфера значительно разрядилась, и теперь у всех присутствующих было прекрасное настроение. Они больше не были наследниками Ричарда Эбернети, собравшимися для дележки собственности. Сейчас они представляли собой компанию веселых людей, которые собрались вместе, чтобы провести уик-энд за городом.
И только Хелен Эбернети продолжала отстраненно молчать.
Со вздохом Эркюль Пуаро поднялся и с поклоном пожелал своей хозяйке спокойной ночи.
– Наверное, мадам, мне лучше совсем попрощаться. Мой поезд уходит завтра в девять часов утра. Это очень рано, поэтому я хочу сейчас поблагодарить вас за вашу доброту и гостеприимство. Мы договоримся с добрым мистером Энтвислом о дате перехода права собственности – естественно, это будет сделано с учетом ваших пожеланий.
– Это может произойти в любое удобное для вас время, месье Понтарлье. Я… я уже закончила все, ради чего сюда приезжала, – ответила Хелен.
– Вы теперь вернетесь на вашу виллу на Кипре?
– Да. – Миссис Эбернети слегка улыбнулась.
– Вы рады, и у вас нет никаких сожалений? – задал Пуаро еще один вопрос.
– Что вы имеете в виду? Сожалею ли я, что уеду из Англии? Или из этого дома?
– Я имел в виду из этого дома.
– Вы знаете, нет. Не имеет смысла цепляться за прошлое. Его надо без сожаления оставлять позади.
– Если такое возможно. – Сыщик улыбнулся с извиняющимся видом, глядя невинными глазами на окружавшие его вежливые лица. – Иногда такое не удается. Прошлое не отпускает вас и не хочет пропадать в забвении. Оно стоит рядом с вами и говорит: «Со мной еще не все закончено».
Сьюзан нерешительно засмеялась, а Пуаро закончил:
– Я говорю сейчас совершенно серьезно.
– Хотите сказать, – поинтересовался Майкл, – что ваши беженцы, когда переедут сюда, так и не смогут избавиться от своих воспоминаний?
– Я сейчас говорю не о беженцах.
– Он сейчас о нас, милый, – вмешалась Розамунда. – Он имеет в виду дядю Ричарда, тетю Кору, топор и все остальное. Не так ли? – С этими словами она повернулась к Эркюлю.
Бельгиец какое-то время смотрел на нее с ничего не выражающим лицом.
– А почему вы так думаете, мадам? – спросил он наконец.
– Потому что вы детектив, не так ли? Именно детектив, а всякие УДКБ ООН, или как вы еще себя называли, – это все полнейшая ерунда. Я права?
Глава 20
I
Всех охватило сильнейшее волнение. Пуаро хорошо это чувствовал, хотя и не отвел глаз от очаровательного, безмятежного лица Розамунды.
– Вы очень проницательны, мадам, – произнес он с поклоном.
– Вовсе нет, – ответила миссис Шайн. – Просто вас показали мне однажды в ресторане, а я запомнила.
– Но вы никому не говорили об этом до настоящего момента?
– А я подумала, что так будет интереснее.
– Моя… моя милая девочка, – произнес Майкл голосом, который он плохо контролировал.
Сыщик отвел взгляд от Розамунды и посмотрел на ее мужа. Было видно, что молодой человек зол. Зол и… встревожен.
Пуаро медленно обвел взглядом лица остальных присутствующих. У Сьюзан лицо было злым и настороженным, у Грегори – неподвижным и непроницаемым, у мисс Гилкрист – глупым, с широко открытым ртом, у Джорджа – обеспокоенным, а у Хелен – встревоженным и нервным.
В создавшемся положении подобные реакции были абсолютно нормальными. Пуаро хотел бы увидеть их лица на несколько секунд раньше, когда Розамунда произнесла слово «детектив». Потому что сейчас они уже успели измениться…
Маленький бельгиец расправил плечи и сделал общий поклон. У него почти исчез иностранный акцент.
– Да, – произнес он. – Я детектив.
– И кто же послал вас сюда? – спросил Джордж Кроссфилд, у которого справа и слева от носа вновь появились белые пятна.
– Меня наняли для того, чтобы я разобрался в обстоятельствах смерти Ричарда Эбернети, – ответил сыщик.
– Кто вас нанял?
– В настоящий момент это вас не касается. Хотя, думаю, вам всем будет приятно узнать, что смерть Ричарда Эбернети последовала от естественных причин, и это не вызывает никакого сомнения.
– Естественно. А кто говорил обратное?
– Кора Ланскене. До того, как умерла сама.
По комнате, как злой ветерок, пронеслась волна беспокойства.
– Она сказала об этом здесь. Именно в этой комнате, – заговорила миссис Бэнкс. – Но я не подумала…
– Да неужели, Сьюзан? – Джордж с иронией посмотрел на кузину. – К чему теперь притворяться? Вы же в это не поверите, месье Понтарлье?
– Мы все так подумали, – сказала Розамунда. – А зовут его не Понтарлье, а Эркюль Пуаро.
– К вашим услугам, – еще раз поклонился сыщик.
Это имя не вызвало ни у кого ни удивления, ни восхищения. Казалось, что для собравшихся оно ничего не значило, и они среагировали на него не так остро, как на слово «детектив».
– А можно поинтересоваться, к каким выводам вы уже пришли? – спросил Кроссфилд.
– Он тебе ничего не скажет, дорогой, – заявила миссис Шайн. – А если и скажет, то неправду.
Из всей компании только она, казалось, получала удовольствие от происходящего.
Пуаро задумчиво посмотрел на актрису.
II
В ту ночь Эркюль Пуаро спал плохо. Он чувствовал тревогу и никак не мог понять ее источник. Обрывки разговоров, различные взгляды, произвольные движения – все это обретало пугающую важность в пустоте ночи. Сыщик находился на грани сна, но тот все не приходил. А в тот самый момент, когда Пуаро был уже готов отключиться, что-то еще пришло ему в голову и разбудило его. Краска – Тимоти и краска. Масляная краска – запах масляной краски – это как-то было связано с мистером Энтвислом. Краска и Кора. Рисунки Коры – разрисованные открытки. Рисунки Коры были лживы… Нет, не так – опять мистер Энтвисл. Он что-то сказал. Или это сказал Лэнскомб? Монашка, которая появилась в доме в день смерти Ричарда Эбернети. Монашка с усиками. Монашки в «Стэнсфилд-Грейндж» и в Личетт-Сент-Мэри… Не слишком ли много монашек? Розамунда, роскошно выглядящая на сцене в костюме монашки. Розамунда говорит о том, что он детектив, и все дружно смотрят на нее. Наверное, так же они смотрели на Кору в тот день, когда она сказала: «Но ведь его же убили, нет?» Что же тогда показалось Хелен Эбернети неправильным? Хелен Эбернети оставляет прошлое позади и отправляется на Кипр… Хелен Эбернети с шумом роняет восковые цветы, когда он сказал… а что именно он сказал в тот момент? Пуаро никак не мог вспомнить.
Наконец он заснул, и ему стали сниться сны.
Ему приснился зеленый малахитовый столик, на котором, за стеклянным экраном, стояли восковые цветы. И все это было покрыто толстым слоем красной краски. Краски цвета крови. Пуаро чувствовал запах этой краски, а Тимоти стонал рядом с ним и говорил: «Я умираю… умираю… это конец». И Мод, которая стояла, высокая и суровая, около него, держа в руках большой нож, как эхо повторяла: «Да, это конец». Конец – гроб со свечами и монахиней, склонившейся в молитве. Если только он сможет рассмотреть лицо монахини, то поймет…
Эркюль Пуаро неожиданно проснулся – он все понял! Да, это действительно был конец. Хотя перед ним еще лежал долгий путь. Он еще раз оценил кусочки мозаики: мистер Энтвисл, запах краски, дом Тимоти и что-то, что должно там быть. Восковые цветы… Хелен… разбитое стекло…
III
Хелен Эбернети не сразу отправилась в постель. Какое-то время она размышляла, глядя невидящими глазами на свое отражение в зеркале.
Ее заставили принять Эркюля Пуаро в доме. Сама она этого не хотела. Но мистер Энтвисл повернул дело так, что отказаться ей было очень сложно. А теперь всем все стало известно. И теперь уже Ричард Эбернети не сможет спокойно лежать в своей могиле. А все началось с тех глупых слов Коры… В тот день, после похорон. «Как они все тогда выглядели? – спросила себя Хелен. – Какими их увидела Кора? Как выглядела я сама?»
Что там говорил Джордж? Насчет того, кто как себя видит…
По этому поводу есть даже цитата: «Видеть себя такими, какими видят нас люди…»[75] Какими нас видят другие.
Глаза, которые, ничего не видя, смотрели в зеркало, неожиданно приобрели осмысленное выражение. Хелен видела себя – и в то же время не себя – не так, как ее видели другие. Не так, как Кора видела ее в тот день.
Ее правая – нет, ее левая бровь была приподнята чуть больше, чем правая. Рот – ну, изгибы рта были симметричными. Если б она могла встретить саму себя, то не увидела бы большой разницы со своим отражением в зеркале. Не то было с Корой.
Кора – теперь миссис Эбернети видела ее совершенно четко. Кора в день похорон с головой, склоненной к плечу, задающая свой вопрос и смотрящая на нее.
Неожиданно Хелен закрыла лицо руками. «В этом нет никакого смысла… – сказала она себе. – В этом не может быть никакого смысла».
IV
Прекрасный сон мисс Энтвисл, в котором она играла в пикет с королевой Мэри[76], был прерван телефонным звонком.
Она решила не обращать на него внимания, но телефон не замолкал. Еще не полностью проснувшись, пожилая дама подняла голову и посмотрела на часы, стоявшие у изголовья кровати. Без пяти семь – кто, ради всех святых, может звонить в такое время? Наверное, ошиблись номером.
Надоедливые переливы звонка продолжались. Мисс Энтвисл вздохнула, накинула халат и прошла в гостиную.
– Кенсингтон шесть-семь-пять-четыре-восемь-девять, – резко произнесла она, сняв трубку.
– С вами говорит миссис Эбернети, – ответил ей женский голос. – Миссис Лео Эбернети. Могу я переговорить с мистером Энтвислом?
– А, миссис Эбернети! Доброго вам утра. – «Доброе утро» прозвучало совсем не по-доброму. – Это говорит мисс Энтвисл. Боюсь, что мой брат еще спит. Я и сама спала.
– Мне очень жаль, – была вынуждена извиниться Хелен. – Но мне крайне важно немедленно переговорить с вашим братом.
– А отложить это до утра никак нельзя?
– Боюсь, что нет.
– Тогда подождите. – Мисс Энтвисл была крайне раздражена, когда вошла в спальню брата и с чувством сказала: – Это опять твои Эбернети!
– Что? Эбернети? – переспросил тот.
– Миссис Лео. Звонит, когда еще нет и семи. Подумать только!
– Ты говоришь, это миссис Лео? Боже! Это просто невероятно! Где мой халат? Спасибо большое.
Уже через секунду адвокат произнес в трубку:
– Энтвисл у телефона. Это вы, Хелен?
– Да. Мне очень неудобно, что пришлось вытащить вас из постели в такое время. Но однажды вы мне сами сказали, чтобы я немедленно связалась с вами, как только вспомню, что было «не так» в день похорон, когда Кора потрясла нас всех, предположив, что Ричарда убили.
– А, так вы вспомнили?
– Да, но в этом нет никакого смысла, – сказала миссис Эбернети озадаченным голосом.
– А вот это уж позвольте мне решать самому. Это как-то связано с одним из присутствовавших?
– Да.
– Рассказывайте.
– Звучит совершенно абсурдно. – В голосе Хелен слышались извиняющиеся нотки. – Но я в этом совершенно уверена. Я поняла это, когда вчера вечером рассматривала себя в зеркало. Ой…
Вслед за негромким вскриком раздался глухой звук, происхождение которого мистер Энтвисл никак не мог определить на расстоянии…
– Алло, алло, – произнес он несколько раз в трубку. – Хелен, куда вы пропали? Отвечайте, Хелен!