Домино, конечно, вспомнило, что оно находится на балу, и через его маску было видно, как из улыбнувшегося ротика выглянули белые как снег зубки.
– Прекрасная сеньорита, – сказал тогда юнкер по-испански, – вы ведь приехали из Франции?
Домино сделало движение, выразившее большое удивление.
– Вы меня знаете? – спросило оно.
– Да.
– А?..
– Вас зовут Концепчьона. Я потому-то и подошел к вам, – добавил он, – что вы приехали из Франции.
– Вы француз? – спросила молодая девушка, пристально смотря на юнкера и припоминая, где она видела его прежде – голос его был знаком ей.
– Я иностранец, – отвечал юнкер, – и ношу свой мундир вместо костюма, но мой друг…
Он взял за руку арестанта и представил его девице де Салландрера – ибо это была она.
Арестант поклонился молодой девушке так почтительно и так грациозно, что ее страх совершенно исчез.
– Мой друг, сеньорита, – проговорил юнкер, – арестант светский и очень хорошего происхождения.
– Вполне верно, – ответила Концепчьона, приглашая каторжника сесть подле себя.
Тогда юнкер отошел, не забыв шепнуть арестанту:
– Остерегайтесь, пожалуйста, произносить ваше имя. Когда юнкер ушел и когда Концепчьона осталась одна с каторжником, то она спросила его нежным меланхолическим голосом: – Вы француз?
– Да, сеньорита.
– Вы, вероятно, уроженец Парижа? Он печально покачал головой.
– Увы! Нет, сеньорита, – ответил он. – Я не видал своей родины целых двадцать лет.
– Двадцать лет!
– Да, сеньорита.
– Который же вам год?
– Скоро тридцать лет.
– Итак, вы уехали из Франции, когда вам было всего десять лет.
– Да.
– И вы живете все это время в Испании? Каторжник вздрогнул – этот вопрос как будто поставил его в затруднение.
– Я живу в Кадиксе одиннадцать месяцев, – наконец сказал он. – Но прежде…
Он приостановился.
– Я вас слушаю, – проговорила спокойно Концепчьона.
У арестанта был такой меланхолический и симпатичный голос, что он невольно проникал в душу.
– Случается, – продолжал он, – что встречаются на балу женщины, которые носят траур, как вы, и мужчины, которые не имеют права носить его.
– Что вы хотите этим сказать?
– То, что мой траур, траур глубокий и никому не известный, находится у меня в сердце.
– Вы страдали?
– Да, я страдаю и теперь.
Он произнес эти последние слова таким грустным голосом, что молодая девушка была тронута. Но он поспешил прибавить легким тоном:
– Я просил, чтобы мне сделали одолжение представить меня вам. Вы ведь приехали из Парижа, – из
Парижа, в котором находится теперь моя единственная привязанность в этом мире, и разговор о Париже и о тех, кого я оставил там, доставляет такое огромное счастье мне – изгнаннику!.. Я слышал, что вы так же добры, как и прекрасны, и я не побоялся обратиться к вам.
За этими словами последовало короткое молчание. Концепчьона, казалось, была в замешательстве, оставаясь наедине с незнакомцем, который, еще не зная ее, избрал ее своей поверенной. Но вскоре любопытство пересилило это нервное движение души и робость, и она ответила простым дружеским тоном:
– Могу ли я быть полезной вам?
– Расскажите мне о Париже! – воскликнул каторжник с нежностью в голосе. – Слово Париж – одно уже доставляет мне глубокое удовольствие и счастье!..
В продолжение почти двух часов арестант и молодая девушка не оставляли небольшой залы, в которой они сидели и в которой почти не танцевали. Они долго разговаривали о Париже, о Франции и о нынешних парижских нравах. Для француза, так давно изгнанного из родины, каждое, слово Концепчьоны подавало повод к вопросу, к простодушному удивлению. Молодой человек, сидевший перед Концепчьоной, был парижанин, не знавший совершенно Парижа. Но у него был такой приятный, такой симпатичный голос, что Концепчьона невольно чувствовала к нему какое-то особенное влечение.
Но вдруг пробило полночь, арестант вздрогнул и поспешно встал.
Концепчьона посмотрела с удивлением на своего собеседника.
– Простите, сеньорита, – сказал он, – но я должен оставить вас.
– Куда же вы идете?
Тогда он приложил свой палец к губам и тихо сказал:
– Это тайна…
Затем он осмелился взять маленькую ручку молодой девушки.
– Вы не уйдете с бала раньше трех часов, не правда ли?
– Для чего вам это нужно?
– Для того, что в три часа я возвращусь, – ответил он.
Он низко поклонился ей и ушел.
Концепчьона была очень заинтересована им и видела, как молодой человек прошел по зале и, смешавшись с толпой, исчез из виду. Молодая девушка хотела уже встать со своего места, как вдруг к ней подошел юнкер.
– О, вы одна? – сказал он по-французски.
– Да.
– Куда же ушел мой приятель? Концепчьона вздрогнула.
– Он ушел от меня, – сказала она, – и ушел так странно в ту самую минуту, как пробило полночь.
– Я знаю, почему.
– Вы знаете?
– Да, но эта тайна положительно не принадлежит мне, – добавил юнкер.
Концепчьона невольно вздохнула.
– О, если вы только хотите знать мои тайны, сказал юнкер, – то я готов открыть вам их.
– Вы?
– Да, я.
– У вас тоже есть тайны?
– И даже очень странные.
– Может быть, вы и правы, – заметила молодая девушка, – но ведь, вероятно, они совершенно не касаются меня.
– Напрасно вы так думаете.
– Что же может быть общего между мной и вашими тайнами? – спросила Концепчьона. – Я положительно не знаю вас.
– Почти правда, хотя мы и встречались с вами в Париже.
– Да? – с сомнением в голосе высказалась Концепчьона.
– Я знал многих из ваших знакомых, – продолжал между тем юнкер, – даже очень коротких знакомых.
Концепчьона опять вздрогнула.
– В самом деле? – сказала она.
– Я даже могу рассказать вам часть вашей истории.
– Но кто же вы? – спросила с беспокойством молодая девушка.
– Прекрасная сеньорита! – ответил юнкер. – Помните, что мы находимся на костюмированном бале и что я пользуюсь правом, которое дает мне моя маска, интриговать вас.
– Итак, вы не скажете мне, кто вы?
– Нет, но взамен этого я скажу вам много вещей, которых вы еще не знаете, и могу даже напомнить и про то, что вы уже знаете. Например, я знаю, каким образом умер дон Хозе – ваш второй жених.
Концепчьона чуть не вскрикнула и побледнела.
– Я знаю, – продолжал юнкер, – каким образом умер и де Шато-Мальи.
– Шато-Мальи? – воскликнула Концепчьона, от которой Рокамболь скрыл смерть герцога.
– Да – де Шато-Мальи.
– Да разве он умер?
– В тот самый день, когда вы уезжали из Парижа во Франш-Конте, в замок Го-Па.
– Но кто же вы? – прошептала почти с ужасом Концепчьона.
– Вы это можете видеть по моему мундиру, сеньорита, – я гвардейский юнкер.
– Но ведь это не ваше имя.
– Моя фамилия – Артов.
– Артов! – воскликнула Концепчьона.
– Это имя тоже известно вам, я близкий родственник того несчастного Артова, который, как рассказывают все, был обманут своей женой… вы, вероятно, знаете это…
– Да… действительно.
– Он сошел с ума на месте дуэли в ту самую минуту, когда он хотел нанести удар ее соблазнителю Роллану де Клэ.
– Да, действительно, я знала все это, – ответила Концепчьона и потом добавила с легкой усмешкой: – Без сомнения, вы знаете все эти подробности от самой графини?
– Некоторые, но не все.
Юнкер заметил, что имя графини произвело неприятное впечатление на Концепчьону.
– Сеньорита, – сказал он тогда, – позвольте мне теперь удивить вас тем, что вы еще не знаете.
– Как вам будет угодно, – ответила равнодушно Концепчьона.
– Вы не откажетесь взять меня под руку и пройти со мной?
– Извольте… Куда вы хотите вести меня?
– В сад.
– Для чего?
– Для того, чтобы показать одну знакомую вам особу, которую вы не ожидаете увидеть в Кадиксе.
– В самом деле? – заметила молодая девушка с некоторым нетерпением. – Вы так таинственны!..
– Не сказал ли я вам, сеньорита, что знаю часть ваших собственных секретов?
– О! – сказала она с видом сомнения.
– Вот, например, вы писали вчера вашему жениху, маркизу де Шамери.
Молодая девушка чуть не вскрикнула. Ее сердце начало сильно биться, и ее рука задрожала на руке гвардейского офицера. В эту минуту молодой девушке пришла странная мысль; она даже почувствовала безумную надежду… Ей показалось, что знакомая особа, которую хотят показать ей, – он – маркиз де Шамери, тот, который вскоре сделается ее мужем.
Юнкер повел ее по мраморной лестнице, выходившей в сад.
– Не думайте, сеньорита, – продолжал он, – что моими поступками управляет одно пустое желание поинтриговать вас – меня побуждают к тому более важные причины.
– Но объяснитесь же, – сказала молодая девушка с возрастающим нетерпением.
– После… Теперь пойдемте…
Юнкер повел Концепчьону по большой густой аллее, на которой было мало гуляющих.
В конце этой аллеи находился павильон, окруженный густыми деревьями. Этот павильон, состоявший из одного этажа и из одной комнаты, был слабо освещен лампой. Вся меблировка его была совершенно в испанском вкусе.
Юнкер ввел в него Концепчьону. Тогда Концепчьона увидела здесь на диване женщину, одетую цыганкой, и тоже в маске. Без сомнения, эта женщина была предупреждена о приходе молодой девушки. При появлении ее она встала и поклонилась.
Концепчьона посмотрела на нее с большим любопытством.
Тогда юнкер запер дверь павильона на замок.
– Вот теперь мы и одни, – заметил он при этом. Затем он сделал знак сидевшей на диване. Та поспешила снять с себя маску. Концепчьона взглянула на нее и вскрикнула:
– Графиня Артова!..
Юнкер улыбнулся, снял свою маску и сказал:
– Взгляните же теперь на меня, сеньорита. Концепчьона повернулась к нему и снова вскрикнула. Перед ней находились две графини Артовы, две
Баккара – вся разница между которыми заключалась только в том, что одна из них была одета цыганкой, а другая гвардейским юнкером.