Молодая девушка невольно вздрогнула при этих словах.
– Этот-то человек, продолжал Цампа, мог всегда донести на меня и отдать мою голову на отсечение.
– О, как все это ужасно, прошептала Концепчьона.
– Этот человек, добавил медленно Цампа, приказал мне убить герцога, и я повиновался ему
– Но кто же этот человек?
– Я не знаю его имени, – ответил Цампа, – или, лучше сказать, хоть и знаю его, но мне не позволено сказать его вам.
– Говори, несчастный!
– Если, сеньорита, вам угодно узнать подробнее о смерти герцога де Шато-Мальи, то потрудитесь обратиться за этим к графине Артовой.
Затем Цампа низко и почтительно поклонился Концепчьоне и ушел.
Концепчьона хотела удержать его, но едва привстала с дивана, как снова опустилась на него в изнеможении. Она не могла произнести ни одного слова. В ее голове все смешалось, и она чувствовала себя как бы во сне.
К счастию для нее, в это время к ней подошла донна Жозефа, искавшая ее по всем залам и аллеям сада.
– Ах! – вскрикнула она, подходя к бледной и трепещущей Концепчьоне. – Где вы были, мое дитя?
– Я искала вас, тетя…
– Но… и я также.
– В таком случае мы разошлись.
– Знаете ли вы, что теперь уже почти пять часов.
– Ну что же! Поедемте…
Когда Концепчьона приехала домой, то было уже совсем светло.
Она прямо прошла в свою комнату, где ее ожидала горничная, чтобы раздеть. При входе ее горничная взяла с камина толстый сверток бумаг.
– Что это такое? – спросила с удивлением молодая девушка.
– Право, не знаю, это было прислано на ваше имя.
– Кто принес?
– Какой-то незнакомый человек.
– Когда?
– Вчера вечером, когда вы изволили уехать на бал.
– При этом свертке не было никакого письма?
– Никакого.
– Хорошо. Раздень меня.
Концепчьона легла в постель, велела придвинуть к себе столик со свечой, отослала горничную и распечатала сверток.
В этом свертке заключалась довольно толстая тетрадь, написанная по-французски. В заглавии ее было написано следующее:
«История графа Кергаца, его брата сэра Вильямса и ученика последнего из них – Рокамболя».
– Что это такое? – прошептала Концепчьона и развернула тетрадь.
На ее первой странице был приклеен облаткою маленький листочек бумаги, на котором было написано карандашом:
«Когда девица Концепчьона получит эту рукопись, то она уже не будет находиться на бале, на котором она узнала так много. Ее просят убедительно – во имя самых священных интересов – прочитать эту тетрадь».
– Посмотрим, – прошептала молодая девушка, предполагая, что ей придется читать историю таинственного арестанта.
Эта тетрадь, написанная рукой графини Артовой, содержала в себе краткое, но ясное извлечение из долгой, описываемой нами истории и начиналась со смерти полковника де Кергаца, отца Армана, и оканчивалась наказанием, совершенным Баккара на корабле «Фаулер».
Графиня Артова умалчивала о новом появлении Рокамболя, и следы бандита исчезали со дня его отъезда в Англию.
Пробило десять часов, а Концепчьона еще не засыпала. Заинтересовавшись рассказом возмутительной истории, которая нам уже известна, она решила дочитать ее до конца, и в то время, как на часах било десять, она оканчивала читать последние строчки этой рукописи.
Окончив чтение, Концепчьона задумалась и наконец тихо сказала:
Что же тут общего между мной и всем этим?
Девица Концепчьона де Салландрера не могла даже и представить себе, что блестящий маркиз де Шамери, человек, которого она так страстно любила и который должен был сделаться ее мужем, был тот отвратительный бездельник, начавший свое поприще тому шестнадцать лет в Буживале в кабаке госпожи Фипар. Но если она не могла найти никаких соотношений между Рокамболем и маркизом де Шамери, то она точно так же не могла отыскать какой-нибудь связи между арестантом и прочими лицами прочитанной ею только что истории.
Все эти вещи могут окончательно свести меня с ума, прошептала она, кладя тетрадь на столик.
Концепчьона почувствовала тогда, что ее ум, сердце и воспоминания – все это обратилось к прошедшему времени. Она задумалась о том, кого любила, и стала считать по пальцам число дней, прошедших с тех пор, как она отправила свое последнее письмо.
– Альберт, – мечтала она, – должен был получить его во вторник, а теперь у нас пятница. Если он мне ответил сейчас же, то я должна получить его дорогое письмо сегодня.
Рассуждая таким образом, Концепчьона обратилась к морю и заметила большую лодку, направлявшуюся прямо к берегу. Молодая девушка до того заинтересовалась этой лодкой, что навела на нее зрительную трубу.
Но едва она взглянула в нее, как почувствовала сильное волнение. Это была лодка коменданта. Концепчьона узнала ее, рассмотрев красные куртки каторжников – ее гребцов. Лодка приближалась к берегу, лавируя, так как около стен виллы море имело значительную глубину и быстрое течение.
Лодка все приближалась и приближалась.
Тогда Концепчьона заметила капитана Педро С, подле которого стоял арестант, командовавший лодкой.
Концепчьона сразу узнала его. Это был он.
Она хотела уйти от окна, но ее удерживала какая-то притягивающая сила, странное очарование, которому она не могла противостоять.
А лодка между тем подъехала к террасе и остановилась. Тогда Концепчьона увидела, как из нее выскочил капитан Педро С. и как арестант, стоявший с ним рядом, печально сел у руля. Он поднял кверху глаза и взглянул на Концепчьону, и этот-то робкий и кроткий взгляд окончательно смутил молодую девушку.
– Сеньорита, – проговорил в это время Педро С, подходя к ней, – я увидал вас, возвращаясь из моей ежедневной поездки, и не мог отказать себе в удовольствии засвидетельствовать вам свое почтение.
Концепчьона поклонилась, дала поцеловать ему свою ручку и не могла оторвать своих глаз от бедного арестанта, не осмелившегося даже поклониться ей.
Комендант пробыл у них очень недолго и, поговорив с Концепчьоной и ее матерью о вчерашнем бале, поспешил уехать, не упомянув даже об арестанте.
Концепчьона проводила его, то есть дошла с ним до края террасы, и, пока он сходил с лестницы, облокотилась на парапет. Молодая девушка смотрела на бедного арестанта, принявшего снова команду над лодкой.
И она следила за ней до тех пор, пока та не исчезла совсем за поворотом берега у самого порта.
– Я просто сумасшедшая, – прошептала она, когда лодка скрылась из виду, – сострадание к этому молодому человеку завлекает меня чересчур далеко.
В эту самую минуту ее горничная подала ей письмо и сказала:
– Из Франции…
Концепчьона вскрикнула и, распечатав его, совершенно забыла про арестанта.
Это было письмо от Рокамболя. прерваны двумя
Я очень
Возвратимся теперь обратно в Париж.
Через неделю после похорон управителя замка Оранжери, старика Антона, которого, как мы знаем, нашли мертвым в постели и смерть которого была приписана апоплексическому удару, маркиз Альберт-Фридерик-Оноре де Шамери возвратился в Париж в свой отель в улице Вернэль.
На другой день он проснулся очень рано и сидел у окна.
Кража портрета из замка Оранжери сильно беспокоила его.
Думы и размышления его были ударами в дверь его комнаты.
– Войдите, – крикнул он. Это был виконт д'Асмолль.
– Любезный Альберт! – сказал он, входя, рад, что ты уже встал.
– Это почему?
– Потому что нам необходимо сейчас же ехать в испанское посольство, где тебе придется подписать все бумаги, которые от тебя требовали, и тогда ты тотчас же будешь утвержден испанским подданным.
– Ты делаешь все очень скоро, любезный Фабьен, – ответил Рокамболь, ободряясь этим известием.
– Надо же похлопотать о твоем счастье. Мнимый маркиз пожал руку Фабьену и поспешно оделся.
– Ты знаешь, что мы уезжаем завтра вечером? – продолжал виконт.
– Да, – ответил Рокамболь, – но я уезжаю с небольшим беспокойством, несмотря на всю мою радость.
– Это почему?
– Да, кража моего портрета из замка Оранжери заставляет меня делать самые странные предположения.
– Действительно, – заметил Фабьен, – все собранные тобой сведения кажутся мне очень странными.
– Я боюсь только одного, чтобы какая-нибудь прежняя моя любовница не стала с помощью этого портрета расстраивать мой брак с Концепчьоной.
– Кто знает? Подобные твари способны ведь на всякую мерзость, – добавил Рокамболь.
– Ого, – проговорил Фабьен, – я тебе ручаюсь, мой друг, что сердце Концепчьоны запечатано и на нем написан твой адрес.
– Знаю хорошо это.
– И если бы ей доказали, что ты достоин каторги, то и тогда бы она любила тебя.
– Верно, – прошептал Рокамболь, едва удерживаясь от нервной дрожи.
Это все было ровно в девять часов.
Мнимый маркиз де Шамери и Фабьен д'Асмолль поехали в карете в испанское посольство.
Там их принял один из чиновников посольства и подал Рокамболю целую пачку бумаг, предложив ему подписать их.
В канцелярии в это время находился генерал С, которому маркиз поклонился.
Когда генерал С. узнал, что они едут на другой день в Кадикс, то он предложил Фабьену и мнимому маркизу де Шамери рекомендательное письмо к своему двоюродному брату, бывшему комендантом в Кадиксе.
– Я с радостью воспользуюсь вашим предложением, – заметил Рокамболь.
– А, кстати, – проговорил генерал С, – имя моего двоюродного брата Педро С. напоминает мне одно странное приключение, о котором я никогда бы не сказал вам ни слова, если бы вы не ехали в Кадикс.
– В чем дело?
– О, это целая история.
– В чем же она заключается?
– Вы долго служили в Индии?
– Да, даже очень долго.
– Не служил ли у вас там один французский матрос?
– Очень может быть, но я этого, право, не помню, – ответил Рокамболь, – у меня было так много под командою матросов… Для чего вы это, однако, спрашиваете?