руке девицы Концепчьоны.
Прошли сутки. На рассвете из восточных ворот Кадикса выехал экипаж и, объехав сначала вокруг города, вероятно для того, чтобы обмануть, направился к вилле архиепископа гренадского. В экипаже этом сидели два человека: мужчина и женщина.
Мужчина был Фернан Роше. Женщина была Баккара. Она была одета в мужское платье, которое постоянно носила после отъезда из Парижа.
– Любезная графиня, – проговорил Фернан, в то время как экипаж, запряженный четырьмя мулами, ехал во всю рысь, – как вы полагаете, не пора ли объяснить ваши действия?
– Я вас понимаю, – сказала Баккара, – и сейчас дам вам ответ.
Господин Роше прислонился к стенке экипажа, а графиня продолжала, улыбаясь:
– Вас, вероятно, удивляли мои поступки?
– Да, немало.
– Вы, вероятно, не совсем поняли, для чего я желала, чтобы девица де Салландрера полюбила настоящего маркиза де Шамери.
– Вы мне сказали, что не хотите передать суду Рокамболя, которого Бланш так долго любила и называла своим братом.
– Да, это так.
– Но вот чего я не понимаю: положим, что ваши планы все сбудутся, что настоящего маркиза Концепчьона полюбит и что он женится на ней вместо Рокамболя, но все-таки со временем это откроется.
– Не думаю.
– Не узнает ли Бланш теперь или после…
– Никогда.
– В таком случае, графиня, я вас положительно не понимаю.
– Выслушайте меня, мой друг, я вам все расскажу.
– Слушаю.
– Настоящий маркиз де Шамери, этот благородный человек, произвел глубокое впечатление на Концепчьону; она сначала не признавалась себе, что любит его, да и не понимала этого, потому что была влюблена в негодяя Рокамболя, который украл у маркиза имя и титул. Теперь же я полагаю, что она поймет это.
– Хорошо, – проговорил Роше, – дальше.
– Если мне удастся зажечь эти два сердца, и я надеюсь, что я этого добьюсь, потому что Концепчьона произвела на маркиза сильное впечатление, – ничего нет легче, как заменить ложного маркиза настоящим.
– Вы так думаете?
– По всей вероятности. К свадьбе все уже готово, они должны обвенчаться без шума в часовне замка де Салландрера. После церемонии молодая чета должна отправиться в Мадрид. Там маркиз получит аккредитивы к бразильскому императору и они уедут через несколько дней.
– В Бразилию?
– Без сомнения.
– Все-таки я не понимаю…
– Не торопитесь… положим, что подлог возможен, настоящий маркиз, на имя которого Рокамболь уже получил документы о перемене подданства, займет место Рокамболя, он увезет Концепчьону в Бразилию и проживет там лет десять.
– Да, теперь я понял.
– Роста он одного с Рокамболем. Маленькое сходство у них есть, без которого бандит не имел бы таких успехов.
– Когда виконтесса Бланш д'Асмолль увидит своего настоящего брата, она будет уверена, что он тот самый, которого видела прежде в Париже.
– Теперь я вас совершенно понял, – проговорил Роше, – но это не так легко!
– Да, но… Бог не без милости.
– К тому же… Рокамболь… что же вы с ним хотите сделать?
Из глаз графини посыпались искры.
– О! – проговорила она. – Он будет жестоко наказан, вы это увидите.
Голос Баккара был страшен и вместе с тем торжествен, как голос судьи.
– Но, – проговорил Фернан, – объясните мне, графиня, почему вы не хотите передать Рокамболя в руки правосудия, так как он находится здесь переодетым и под чужим именем?
– Это я вам теперь не скажу, мой друг, – ответила Баккара, отодвигая своей нежной рукой кожаные занавески кареты, которая остановилась.
Они подъехали к вилле. При звуке бубенчика на крыльцо вышла женщина. Это была герцогиня де Салландрера. Бедная мать поспешила протянуть руку графине.
– Ну, что с ней? – спросила Баккара.
– Сперва много плакала, но теперь успокоилась и желает видеть вас.
– Где она?
– В своей комнате, она пристально смотрит на море. Это упорство пугает меня.
– А мне так кажется, что это к лучшему.
– Дай Бог, чтобы ваши слова оправдались, графиня!..
– Позвольте мне одной войти к ней.
– Сделайте одолжение.
Герцогиня взяла под руку Фернана Роше и повела его в приемную виллы; графиня же поднялась на лестницу, в первый этаж, прошла через широкие сени и, подойдя к комнате Концепчьоны, тихо стукнула в дверь. Ответа не последовало. Дверь была не заперта, Баккара вошла. Она увидела Концепчьону, сидевшую при открытом окне и устремившую взгляд свой на бушующее море. Она была погружена в глубокую задумчивость.
Графиня, заперев двери, подошла к девице де Салландрера так тихо, что последняя ничего не слышала. Подойдя к ней, графиня положила свою руку на плечо Концепчьоны.
– Ах, это вы, графиня, я вас ждала, – проговорила она. Они обнялись и поцеловались.
– Бедная, – сказала графиня, – как вы страдаете. От последних слов графини пробудилась гордость молодой девушки. Она выпрямилась и со спокойным, холодным, почти угрожающим взглядом проговорила:
– Напротив, графиня, я думаю, как отомстить этому негодяю.
– За вас отомстят.
– Теперь, – прибавила Концепчьона, – я чувствую такое презрение к этому подлецу, что мщение кажется недостойным меня.
– Верю, – проговорила графиня, – мщение недостойно вас, но вы имеете право наказать его, и вы, вероятно, накажете его?
Девица де Салландрера вздрогнула и посмотрела на Баккара.
Графиня продолжала:
– Этого подлеца нужно наказать жестоко, его нужно удалить навсегда от общества; он похитил чужое имя, чужое состояние, он коварно умерщвлял всех тех, кто ему мешал, он подлежит человеческому правосудию.
– Отчего же вы не передаете его в суд? – сказала Концепчьона хладнокровно.
– Нет, – отвечала графиня, – это со временем, а не теперь.
– Что же вы будете теперь делать?
– Сначала надо подумать, а потом уже взяться за такое дело, как наказание этого убийцы и мошенника.
– Ах, графиня, – прошептала девица де Салландрера, – я угадала. Меня целый день сегодня не оставляла эта мысль, что надо возвратить обокраденному человеку его имя, титул и состояние, нужно, чтобы маркиз… де Шамери… освободился… с каторги…
– Да, это необходимо.
– О, я пойду к королеве, если нужно, я-даже… Графиня остановила Концепчьону и потом проговорила:
– Прежде, нежели примете от меня совет, сделайте мне одно одолжение.
– О, говорите скорей.
– Позвольте попросить сюда маркиза для того, чтобы он увиделся с вами.
Концепчьона побледнела, кровь прилила к ее сердцу… она пошатнулась. Графиня, увидав это, обняла ее обеими руками.
– Уйдемте, – прошептала девушка, увлекая графиню на террасу.
Ночь была ясна.
Графиня указала пальцем по направлению к Кадиксу.
– Глядите и слушайте, – проговорила графиня. – Вы видите там вдали движущуюся черную точку… лодку… слышите ли вы удары весел… это он…
Концепчьона в изнеможении оперлась на руку Баккара.
– Она уже его любит, – подумала графиня, – дело идет на лад.
Обе женщины, облокотясь на парапет, устремили взоры на море и молча стали следить за движением лодки… лодка приближалась. Когда уже лодка была близко, обе женщины увидели в ней двух людей, один из них греб, а другой стоял на корме лодки.
Сердце Концепчьоны стало сильно биться.
Наконец лодка подъехала к лестнице, на которой стояли Концепчьона и графиня. Тогда молодая девушка, с трудом стоявшая на ногах, увидела, что молодой человек, который был на корме, с легкостью выскочил из лодки на лестницу и поднялся наверх; это был он… точно он.
Но маркиз де Шамери не был уже в рубашке каторжника. Он был в костюме морского офицера, и понятно, видя его в этом костюме, нельзя было сомневаться, что это настоящий маркиз де Шамери. Как ни волновалась Концепчьона, но она спросила себя: «Как я могла предпочесть этому благородному и бледному молодому человеку отвратительного негодяя Рокамболя?»
Маркиз был также взволнован; он поклонился Концепчьоне и поцеловал ей руку.
Баккара отступила.
В эту минуту, без сомнения, вдохновенная мысль пробежала в уме и сердце Концепчьоны. И, взяв руку графини, она сказала ей нерешительным голосом: «Пожалуйста, пойдите к моей матери и оставьте меня наедине с маркизом де Шамери».
Вероятно, Баккара поняла, что происходило с Концепчьоной, потому что она, не возражая, пожала ей руку и ушла.
Концепчьона и маркиз остались одни, с глазу на глаз посреди безмолвной тишины. В продолжение нескольких секунд они сидели молча.
Но наконец Концепчьона, пересилив себя, посмотрела на маркиза своим печальным, кротким взором и проговорила:
– О, маркиз! Я теперь все знаю: ваше происхождение, ваше имя, и вы, конечно, знаете, что тот, который осмелился называться вашим именем…
– Я уверен, – проговорил с живостью маркиз, – что вы самая честная и благородная из женщин, но вместе с тем самая несчастная.
– О, маркиз, – отвечала гордо Концепчьона. – Тут дело идет не обо мне. Убийца, подлец, укравший ваше честное имя, встал мне на дороге, и я, легковерная, слепая, думала, что люблю его. За мою легковерность я готова выслушать, как кругом будут говорить: «Девица де Салландрера чуть не сделалась женой убийцы».
Она произнесла последние слова с неизъяснимой тоской.
– Ах! – проговорил маркиз, с трудом удерживая свое волнение. – Я понимаю вас, если я выдам себя, то это происшествие убьет вашу мать… мою сестру… Знаете что, отсрочьте вашу свадьбу с этим подлецом. Я еще некоторое время не объявлю про свое имя и состояние, и мы отделаемся от этого человека… Вы будто бы будете оплакивать его, – моя сестра, моя милая сестра будет тоже оплакивать своего мнимого брата. И тогда наша честь будет спасена, и никто не посмеет сказать, что убийца назывался моим именем и что он осмеливался просить руки дочери де Салландрера… Не оставляйте меня в каторге… помогите мне выйти… чтобы я мог увидеть хоть на один час… на одну минуту, хоть где-нибудь в толпе мою дорогую Бланш, и я буду доволен, я буду благословлять вас…