Это своего рода сеть, которая опутала нас со всех сторон.
Богиня Кали, которой они все поклоняются, самая страшная из всех индусских богов.
Пятнадцать лет тому назад, например, она пожелала, конечно, через своих священников, чтобы ей были посвящены шестьдесят молодых девушек, которые вследствие этого должны были остаться навсегда незамужними. Только безбрачие и спасало этих несчастных девушек от шнурка тугов.
– Следовательно, генерал, – вскричал я, – эти люди повелевают, а вы подчиняетесь?
– Подождите, сейчас вы увидите, как все это было. Туги обыкновенно доводят до всеобщего сведения о повелениях богини Кали через публичные объявления, которые они прибивают к деревьям в местах публичных гуляний. Вот какое было их последнее объявление: «Те девушки, на которых пал выбор богини Кали, будут отмечены ее печатью».
С этого дня все, кто имел дочерей, стали охранять их как сокровище и окружили тысячью предосторожностей. Тщетны были все их усилия. Желание богини должно было во что бы то ни стало исполниться.
Я, со своей стороны, отослал из своей прислуги всех, кто был индийского происхождения. Но и моя дочь, несмотря на все эти предосторожности, была все-таки отмечена знаком богини Кали.
При этом воспоминании сэр Гаррис закрыл лицо руками. А я проговорил взволнованным голосом:
– Но ведь с тех пор прошло пятнадцать лет, и душители, вероятно, успели уже забыть про вашу дочь.
– О, нет! – ответил генерал. – Она получает ежегодно какой-нибудь драгоценный подарок от богини Кали.
Пока мисс Анна не выйдет замуж, она будет любимицей ужасной богини, которая будет покровительствовать всем нам. В глазах тугов, как мы сами, так и все наши друзья и слуги священны, и все мы состоим под ее покровительством.
– А если бы она вышла замуж?
При этих словах генерал затрепетал и отвернул голову, но в это же время в комнату вошла мисс Анна и сказала с твердостью:
– Батюшка, я не боюсь смерти и хочу выйти замуж за полковника, потому что я его люблю.
Сэр Гаррис вскрикнул и отступил в ужасе. На этом месте рассказа генерал Комистрой остановился, чтобы утереть крупный пот, струившийся с его лба. Надея с трепетом слушала этот странный рассказ. Генерал Комистрой продолжал:
– Твердость, с которой мисс Анна выразила свою волю, так поразила сэра Гарриса, что он даже не нашелся, что и отвечать.
Мисс Анна была женщина с твердым характером и любила приводить в исполнение все то, на что она раз решилась.
– Хорошо же, я буду вас защищать! – вскричал я с увлечением.
Наконец, сэр Гаррис согласился на нашу свадьбу, мы обвенчались в Калькутте, и было решено покинуть Индию на другой же день.
У меня был товарищ, который был также заклеймен знаком Кали. Он был русский, а жена его помогала Анне одеваться под венец.
Тотчас после свадьбы мы с женою отправились на корабль, который должен был отплыть на другой день в Европу.
Сэр Гаррис и Петр проводили нас на корабль.
В эту ночь заклеймили и меня. На столе в пакете я нашел листок папируса, на котором было написано следующее: «Иностранец, ты выразил безумную любовь к мисс Анне Гаррис, посвященной богине Кали, и она осмелилась нарушить ее волю.
За это богиня осуждает на смерть тебя и все твое потомство. Девушка сделается матерью и умрет. Дети женщины, изменившей Кали, будут умирать один за другим, и никакие таинственные убежища не спасут и не скроют их от нашей богини.
Спустя много лет ты сам, иностранец, погибнешь после того, как на твоих глазах падут все те, которые были дороги твоему сердцу. Наконец, участь твою разделит и тот, кого ты называешь другом и братом. Петр Московский заклеймен, подобно тебе, и его потомство, подобно твоему, осуждено на смерть».
Сэр Гаррис был задушен в эту же ночь.
Его задушил его же лейтенант, который, по всей вероятности, вплавь достиг берега.
– Мы возвратились в Европу, – продолжал Коми-строй, – и расстались с Петром. Он уехал в Ливерпуль, и с тех пор мы с ним не виделись.
Тогда мы переехали во Францию. Анна готовилась сделаться матерью, – наконец, вы явились на свет, и на вашем теле, к общей радости, не было знаков богини Кали.
На другой же день я сделал необходимые распоряжения препроводить вас и вашу кормилицу в безопасное место.
В этот же день я лишился своей жены, которую тоже задушили.
Наконец, вы выросли, я не знал еще ничего о вашей любви к Константину. Увы! Зачем она не была мне известна?
Вы помните ту минуту, когда во время ваших родов приехал Константин. Я назвал его сыном и обещал, что вы будете его женой. В это время мне передали вашего ребенка, я взглянул и ужаснулся: на нем ясно были обозначены следы татуировки, от которой каким-то чудом вы избавились.
Константин оказался сыном моего друга Петра Московского.
Пока мы обдумывали план бегства, я получил из Лондона письмо, в котором было сказано: «Срок вашей смерти приближается – умрете вы, ваша дочь и лейтенант Константин… Разлучитесь и спасайтесь».
Внизу было подписано:
«Умирающий и раскаивающийся душитель».
– Вот причина, – добавил старый генерал, – по которой я сказал, что Константин оставил тебя, и скрыл от тебя ребенка.
– Ах! – вскричала Надея. – Что же вы сделали с моим ребенком?
– Он в Париже и хорошо спрятан… я его часто вижу.
– Отдайте его мне…
– Но, несчастная, вы хотите, чтобы туги отыскали ваш след?
Материнская любовь взяла верх над ней.
– Не верю я в тугов! – вскричала она и вдруг невольно в ужасе попятилась назад.
На пороге комнаты показался человек. Приблизясь к Надее, он холодно сказал ей:
– Вы напрасно, сударыня, не верите в тугов. Это был Рокамболь.
Он рассказал им все, что произошло в саду, когда он схватил двух тугов: Останку и Гури, и добавил, что с этой минуты он берет Надею под свое покровительство.
– Ребенка, – заметил он, – я уже оградил от всякой опасности.
– Ребенка! Мою дочь! – вскрикнули почти в один голос Надея и генерал Комистрой.
– Теперь, – продолжал Рокамболь, – будьте совершенно спокойны, через несколько минут я приведу к вам сюда двух сторожей.
– Незнакомец, скажите нам, ради Бога, кто вы такой, кому мы обязаны жизнью?
– Имя мое вам неизвестно, – сказал он, – меня зовут Рокамболь… Вы хотите знать, кто я? Великий преступник, стремящийся умиротворить гнев небесный! – окончил он взволнованным голосом.
С этими словами он удалился: вышел из комнаты так легко, что Надея и ее отец невольно переглянулись, предполагая, не видели ли они все это во сне.
Книга XVI. Клуб веселых кутил
Партия была уже окончена. Монжерон приподнялся со своего места, посмотрел на часы и сказал:
– Ну, друзья, теперь ровно два часа ночи, и сегодня, день в день, час в час, ровно год, как пропал наш друг Гастон де Моревер.
Все невольно вздрогнули.
– Господа! – проговорил один молодой человек, сделавшийся только накануне членом клуба des Greves. – Мне бы очень хотелось узнать историю маркиза Гастона.
Разговор этот происходил в одной из зал клуба des Greves, одного из самых модных того времени.
– Я твой крестный отец, Казимир, – заметил ему на это Монжерон, – и потому обязан посвящать тебя во все тайны… Итак, слушай…
– Гастон де Моревер был молодой человек, богач. В прошлом году именно в этот самый день он вышел в два часа ночи из нашего клуба и исчез бесследно.
– Я не допускаю тут самоубийства, – сказал один из игроков.
– Я тоже, – добавил Монжерон.
Разговор о Гастоне де Моревере навел на все общество грустные размышления.
– Да, это преплачевная история, – вставил свое слово еше один из игравших вместе с Монжероном, – перейдем к более веселым предметам, ну, хоть, например, к страсти нашего друга Мариона к прекрасной садовнице.
– Ах да, кстати, – проговорил Монжерон, – добился ли он чего-нибудь?
– Извините меня… но ведь я и этого не знаю, – начал было уже опять тот молодой человек, которого Монжерон назвал своим крестником.
Но Монжерон тотчас же перебил его.
– Сейчас, сейчас! – сказал он. – Ты все узнаешь. Видишь ли, мой милый друг, дело в том, что Густав Марион – наш общий друг и покоритель всех женских сердец, сообщил нам на этих днях о прекрасной садовнице, у которой, по его словам, больше двадцати садовников и которая торгует редкими и прекрасными цветами.
– Она хороша собой?
– Марион уверяет, что если бы она появилась в опере при полном сборе парижских красавиц, то затмила бы их всех.
– Ну, а пользуется он ее взаимностью?
– То-то и дело, что до сих пор еще нет; прекрасная садовница ходит постоянно в трауре… У нее нет ни мужа, ни любовника, окружающие ее обращаются к ней с самым глубоким почтением, как к какой-нибудь королеве… Кто она? Как ее зовут?.. Все это глубокая тайна для всех. Марион истратил уже около двадцати тысяч франков, но до сих пор не мог ни от кого добиться о ней никаких сведений…
– Ну, не совсем так, – проговорил в это время вновь вошедший в залу красивый брюнет.
– Как так?
– Очень просто – Марион, как кажется, начинает добиваться своей цели.
– Ба!
– Да, он подкупил ее единственного лакея, остающегося на ночь в доме, так как обыкновенно по вечерам все садовники расходятся по своим квартирам.
– И этот лакей?
– Отдал ему за несколько сот луи ключ от сада и прихожей. Остальное, конечно, дело Мариона, который имеет еще сведения от того же лакея, что прекрасная садовница никогда никого не впускает в свою спальню, которая находится во втором этаже дома и в окне которой целую ночь виднеется обыкновенно свет.
– Ну, что же Марион намерен делать?
– Он пригласил четверых: меня, барона Коппа, Альфреда Мильруа и Карла Гуно.
– Это для чего?
– Чтобы сопровождать его в его сегодняшнем ночном похождении, которое будет в Бельвю…
– Но, мой друг, – прервал его Монжерон, – вы, кажется, забываете, что и в Бельвю есть полицейские комиссары.