Он сразу понял, что Баккара была женщина далеко недюжинная.
Когда дверь отворилась, Баккара немного приподняла голову и, увидев его на пороге, улыбнулась и указала ему рукой на стул.
Горничная вышла, и Баккара осталась вдвоем с гостем.
Надо сказать, что Шерубен, идя к Баккара, дорогой сочинил хорошенькую речь, которую и приготовился сказать ей. Он уже заранее сообразил свое положение и, предвидя, что его примут холодно и презрительно, приготовил уже «несколько эффектных фраз и несколько таких взглядов, против которых, по его мнению, нельзя было устоять. К несчастью для него, он во всем ошибался.
Программа, составленная им, положительно не годилась, так как Баккара не выказывала ни холодности, ни гнева, ни презрения.
Она подала ему руку и просто сказала:
– Садитесь подле меня, ужасный ребенок.
Этот эпитет был сказан шутливым тоном и без всякой досады, что окончательно сбило с толку Шерубена,
– Действительно, – сказал он, – заслуживаю вполне название ужасного ребенка, потому что…
– Позвольте!.. – перебила она. – Прежде чем говорить о делах, я перебью вас…
– Слушаю.
– Хотите чаю? – спросила она, смеясь.
– Благодарю!
– Ну так мы теперь потолкуем.
Шерубен поклонился и начал было обдумывать новую речь.
– Знаете ли вы, каких, например, трудов стоило мне вразумить графа Артова?
– По какому поводу?
– Да по поводу вашего пари, – ответила она просто. Шерубен посмотрел на нее.
– Я не понимаю вас, – сказал он.
– Ну, так я объяснюсь проще… Слушайте меня… Вообразите себе, что граф принял это пари серьезно.
Она сделала ударение на последнем слове.
Шерубен привскочил на своем месте.
– Да, я тоже считаю это пари серьезным? – вскрикнул он.
Баккара начала опять улыбаться.
– Ну, если я вам укажу на одно небольшое препятствие, – сказала она, – то вы, верно, согласитесь со мной… я была хороша, а может быть, и теперь еще не дурна; я всегда славилась своею бесчувственностью – вот романическая сторона этого пари… Вы уже теперь рискуете своею жизнью, чтобы соблазнить женщину, у которой нет сердца.
Шерубен поклонился.
– Теперь мы взглянем на обратную сторону медали… Если действительно я такая, то вы только потеряете время и проиграете пари… дело довольно важное, так как вас тогда убьет граф.
– И будет вполне прав.
– Хорошо!.. но… если вы выиграете? (И при этом Баккара посмотрела на молодого человека так насмешливо, что он невольно покраснел.)
– Если вы его выиграете, – продолжала она между тем, – то вы составите себе состояние… ну, позвольте, возможно ли предположить, чтобы человек ценил свою любовь в двадцать пять тысяч франков годового дохода?
Эти слова поразили как громом Шерубена.
Баккара говорила ему, не стесняясь, что он держал постыдное пари – невозможное для порядочного человека…
Шерубен покраснел, как школьник, пойманный в какой-нибудь шалости.
На губах Баккара мелькнула едва заметная насмешливая улыбка, и эта-то улыбка окончательно смутила Шерубена.
– Послушайте, – продолжала она, – вы вели себя в отношении меня как неопытный школяр. Вам сказали, что у меня нету сердца, – может быть, это и правда.
– Я этого теперь не думаю, – пробормотал он.
– Это все может быть; но прежде чем было держать это постыдное пари, вам не мешало бы навести сперва некоторые справки.
И молодая женщина, на которую чарующий взгляд Шерубена не производил ни малейшего действия, смотрела на него и продолжала смеяться.
– Я поняла бы, – продолжала она, – держать пари, не рассчитывая на денежный выигрыш. То есть если бы вы сказали «я хочу быть любим этой женщиной, которая никого не любит» вместо того, чтобы заявить то громко в клубе… тогда, может быть, и была бы еще для вас какая-нибудь надежда тронуть меня, но…
Она улыбнулась и не докончила своих слов.
– Так вы считаете, – проговорил Шерубен, несколько оправившись от смущения, – мое пари проигранным?
– Мне кажется… если разве только…
– А, условие? Посмотрим, в чем оно заключается!
– Ну, – сказала она, – заключим условие… и не будем более говорить, и продолжайте, если хотите, бывать у меня…
– Я не понимаю вас, – сказал Шерубен.
– А между тем это так понятно.
– Как?
– Милейший мой, – сказала Баккара, – позвольте мне предположить, что во мне вас больше всего пленяет обещание графа дать вам пятьсот тысяч франков…
– Как вы могли это предполагать? – проговорил Шерубен с притворной гордостью.
– Отложим в сторону ваше самолюбие – я убеждена, что вы отказались бы от них с охотой… если бы я только могла полюбить вас…
– О, конечно!.. – пробормотал Шерубен. Он боялся, что его разгадают.
– Слушайте же меня, что я вам предложу сейчас – вы можете принять или не принимать… Или вы напишете графу тут же, у меня, и сейчас же, что вы отказываетесь от пари, или ваша нога никогда не будет у меня.
– Ну, а если я напишу это, что со мной будет тогда?
– Тогда, может быть, вас и простят, – проговорила Баккара и бросила такой взгляд на наглого искателя приключений, что он окончательно почувствовал себя обезоруженным.
– Ну, – добавила она настоятельно, – решайтесь же! Он еще несколько колебался.
– Вот бумага – садитесь там и пишите, я буду диктовать.
Шерубен вздрогнул и почувствовал, что он побежден. Он встал и сел к столу.
– Я жду, – проговорил он, взяв в руки перо.
– Граф, – диктовала Баккара, – забудьте мою вину перед вами; я отказываюсь от пари.
– Я не могу писать этого! – вскрикнул Шерубен, – это ведь настоящее письменное извинение!
– Вы напишете его, – сказала спокойно Баккара, голос которой звучал так нежно и очаровательно, – вы напишете ради любви ко мне…
Шерубен молча взял перо и написал.
– А теперь, – сказала Баккара, – поцелуйте мою руку, возьмите шляпу и отправляйтесь!
– Отправляться?
– Теперь уже двенадцать часов, – заметила Баккара, – если хотите успеть, то начинайте с послушания…
Очарованный Шерубен послушался и пошел домой…
– Когда я могу быть у вас? – спросил он.
– Послезавтра, прощайте.
Когда он ушел, она заперла за ним дверь, и, покачав головой, прошептала:
– Ты у меня в руках… ты самый обыкновенный Дон-Жуан, и наказание твое будет ужасно, если ты только не остережешься.
Можно было предположить, что Баккара угадывает то, что должно было случиться.
И действительно, Шерубен отрезвился сейчас же, как вышел на улицу.
– Какой я дурак, – подумал он, – я забыл о том, как бы мне пригодились пятьсот тысяч франков.
– Впрочем, – пробормотал он, – никто не принуждает меня сказать Баккара, что я отказываюсь от своего пари. Лишь бы только граф знал, что я держу это пари… теперь ясно как божий день, что она желает полюбить меня, но не хочет согласиться из-за пари… Следовательно, – добавил он, ударив себя по лбу, – пятьсот тысяч франков у меня в кармане… Идем к графу!
Шерубен знал привычки молодого графа, "то есть то, что он не ложился спать никогда раньше трех часов.
Было всего двенадцать часов… Шерубен подумал немного и отправился в клуб и действительно нашел графа за вистом.
– Граф, – сказал он ему вполголоса, – я могу попросить вас на одно слово?
– К вашим услугам, – ответил граф, вставая и отходя в сторону. – Я слушаю вас.
– Я только что от Баккара, – начал Шерубен.
– Так, – заметил равнодушно граф.
– Согласитесь ли вы в том со мной, что в деле, которое занимает теперь нас, хитрость употребительна?
– Смотря по обстоятельствам.
– Баккара не желает, чтобы я держал об ней пари.
– Она права.
– Поэтому я написал у нее письмо, в котором отказываюсь от нашего пари.
– А!
– Но я пришел сказать вам, граф, что мой отказ не серьезен.
– Хорошо!
– Разве только вы согласитесь дать мне слово, что вы ничего не скажете ей о настоящем разговоре.
– Даю вам это слово.
– Хорошо… до свиданья.
Шерубен поклонился графу и ушел, чтобы повидаться с виконтом де Камбольхом, который должен был ожидать его.
На другой день после этого граф Артов заехал к Баккара; она встретила его с улыбкой и, подавая руку, сказала:
– Хотите я вам сообщу какую-нибудь тайну?
– Да, – ответил он, кивая головой.
– Я сообщу вам кое-что, о чем вы полагаете, что знаете это один.
Он сделал движение невольного удивленья.
– Вчера вечером, в полночь, у вас был некто Шерубен.
– Вы это почему знаете? – спросил граф.
– Это для вас должно быть все равно.
– Так вы видели его?
– Нет! Но я знаю, с какой целью он был у вас в клубе.
– Вот как! – прошептал граф. – Если вы это знаете, то вы просто колдунья.
– Все это может быть. Садитесь здесь и прочтите это письмо.
Она подала ему записку, в которой Шерубен извинялся и отказывался от пари.
– Вот как! – заметил граф с притворным удивлением.
– Милое мое дитя! – сказала Баккара тоном матери. – Вы благородны и, как видно, умеете держать свое слово… Вы обещали не говорить о своем свидании с Шерубеном. Но я, как женщина всезнающая, по вашему выражению – колдунья, скажу вам, какая была цель этого свиданья: Шерубен просил вас считать ваше пари действительным и серьезным.
Граф вскрикнул от удивления.
– Но, – докончила она серьезным тоном, – г. Шерубен и не подозревал, что подписывал свой смертный приговор. Граф вздрогнул.
– Послушайте, – продолжала она медленно, – если бы этот человек был просто фатом, игравшим репутацией какой-нибудь женщины, то я сказала бы вам: «Выгоним его и пусть он живет»… Но этот человек – негодяй… вор– убийца и служит в настоящее время разумным исполнителем такого низкого преступления, которому даже нет названия… Граф! Исполните ли вы мою просьбу, если я когда-нибудь скажу вам: «Человек этот хвастун, он проиграл пари, так накажите же его по заслугам!..» Исполните ли вы тогда мою просьбу?