– Разумеется, – добавил он, – что ты, как человек гениальный, найдешь, вероятно, средство воспользоваться ею.
Сэр Вильямс кивнул головою и задумался. Наконец, грифель слепого снова заходил по доске и Рокамболь прочел:
– Ложись спать, мой милый, и приходи завтра.
– А ты что-нибудь придумаешь!
– Да, я уже нашел путь.
Повинуясь своему наставнику. Рокамболь воротился к себе, припрятал письма Концепчьоны и лег спать.
Ровно в девять часов на другой день он уже был у сэра Вильямса.
Слепой не спал всю ночь. Он сидел на кровати. Лоб его был покрыт крупными каплями пота.
– О-го. – пробормотал Рокамболь. – Ты, кажется, обдумывал все дело?
– Да.
– Ну, и нашел?
– Да. Слепой написал:
– Когда возвратится Баккара?
– Через неделю.
– Наверное?
– Да.
– Отлично.
И затем из-под грифеля сэра Вильямса вышла следующая фраза:
– Нужно найти восторженного, пылкого юношу, который бы мог серьезно влюбиться в графиню Артову. Найди такого юношу – и Баккара не возрадуется больше,
– Э! э, мне кажется, что я начинаю смекать. Что же касается до юноши, то я уже придумал кое-что и немедленно отправлюсь завтракать к виконтессе д'Асмолль.
И, сказав это, Рокамболь ушел от сэра Вильямса.
Чтобы объяснить последние слова Рокамболя, необходимо передать читателю разговор, происходивший накануне между виконтом Фабьеном д'Асмоллем и его шурином, когда они возвращались с похорон.
– Кстати, – заметил виконт после того, как Рокамболь произнес еще несколько сожалений о смерти своего соперника, – ты помнишь Роллана?
– Роллана де Клэ, твоего друга?
– Да.
– Он, кажется, путешествует по Германии, чтобы вылечиться от своей несчастной любви к баронессе Андрэ де Шамери-Шамеруа?
– Он уже воротился.
– Когда же?
– Сегодня утром.
– А!
– Смотри, вот письмо от него.
И Фабьен подал Рокамболю следующую записку:
«Любезный друг!
Я был очень болен морально, когда ты женился, и потому не мог быть у тебя на твоей свадьбе, и уехал в Германию, даже не простившись с тобою. Возвратившись не более часа назад – я спешу написать тебе несколько слов и уверить тебя еще раз в моей неизменной и глубоко признательной дружбе.
Не откажись представить завтра виконтессе д'Асмолль преданного тебе
Роллана де К.»
– Кажется, что он излечился от любви, – заметил Рокамболь, прочитав эту записку и не предвидя, чтобы этот ветреник мог понадобиться ему когда-нибудь.
– Ты думаешь?
– Разумеется, если он воротился и пишет своим друзьям, чего, конечно, не делают, когда находятся под; влиянием любви.
И Рокамболь, у которого на уме было совсем другое, не сказал больше ни слова о Роллане де Клэ. Но через сутки, то есть на следующее утро, это письмо пришло ему на память, и он отправился завтракать к виконтессе д'Асмолль.
Роллан де Клэ сидел уже в кабинете виконта вместе с Фабьеном, когда туда вошел Рокамболь.
– А, ты пришел очень кстати, – заметил Фабьен, увидя своего шурина, – ты сейчас услышишь историю Роллана… а она, право, стоит того, чтобы ее послушать.
– Ну, в чем дело? – спросил мнимый маркиз, пожимая руку де Клэ.
– Ты говорил мне вчера, что влюбленные не пишут своим друзьям?
– Это, по крайней мере, мое предположение.
– Ты ошибаешься.
– В самом деле? – заметил Рокамболь и посмотрел на Роллана.
Лицо этого юноши было серьезно и задумчиво.
– Неужели же я ошибся? – проговорил маркиз. – И вы все еще до сих пор влюблены?
– Увы.
– Но заметь, – добавил, смеясь, Фабьен, – должно быть, теперь мода менять предметы своих страстей.
– Клин клином вышибай! – пошутил Рокамболь.
– Сравнение вполне верно.
– Представьте себе, что бедный Роллан уезжает из Парижа в отчаянии и клянется, что не воротится в Париж, пока не исцелится совершенно.
– Недурное лекарство.
– Без всякого сомнения, так как он излечился всего в какие-нибудь три месяца, если даже не меньше того… Не в начале четвертого он неожиданно почувствовал сердечную пустоту, он жаждет любви, в дело вмешивается, вероятно, сам черт, и вот мой бедный друг возвращается домой с новой страстью.
Рокамболь вздрогнул.
– Я еще не знаю всех подробностей, – добавил Фабьен, – но ведь любовь нуждается в излиянии, и Роллан, вероятно, расскажет нам про них.
– Боже! – проговорил печально Роллан. – Я и сам не знаю до сих пор никаких подробностей.
– Ты смеешься над нами?
– Нет, женщина, которую я люблю… Он остановился в нерешимости.
– Как это хорошо звучит: женщина, которую я люблю! – заметил насмешливо Рокамболь.
– Я видел ее только мельком, – договорил, наконец, Роллан.
– И влюбился?
– До безумия!
– Право, и это выражение очень недурно, – заметил опять Рокамболь.
– О, пожалуйста, не смейтесь, – проговорил печально Роллан, – но я, право, очень страдаю.
– Так ты приехал, верно, лечиться от этой любви в Париж? – сказал Фабьен.
Роллан покачал головой.
– Я видел ее, но никогда не говорил с ней.
– Да вы просто бочонок с порохом! – воскликнул Рокамболь. – Что за черт, влюбиться до безумия в женщину, которую видел только мельком и с которой даже никогда не говорил, – ведь это может случиться только в романах!
– Это и есть полный роман.
– Можно прочесть его?
– Я, пожалуй, сам расскажу его вам, так как он очень немногосложен: когда я приехал в Баден, то один из моих случайных приятелей потащил меня на бал в Maison de conversation для того, чтобы показать мне первую красавицу всего сезона – графиню Артову.
При этом имени Рокамболь чуть не вскрикнул.
– Приятель этот, – продолжал Роллан, – сказал мне, что графиня Артова была известна прежде в Париже под именем Баккара… я прежде слышал уже об этой женщине и потому с большим любопытством отправился на этот бал, где провальсировал с нею и тут же влюбился в нее до безумия.
– Вы, однако, скоро влюбляетесь! – заметил, улыбаясь, Рокамболь.
– Любовь рождается мгновенно, – ответил Роллан. – Вы сказали почти правду, назвав меня бочонком с порохом… достаточно было только одной искры!..
– Нужно было беречься огня и не подходить близко к камину, – ответил хладнокровно Рокамболь.
– Ну-с, в этом-то и заключается ваш роман? – спросил Фабьен.
– Нет.
– Так продолжайте же!..
– По выходе с этого бала мне казалось, что я сойду с ума.
– Ты давно уже сошел! – заметил Фабьен.
– Ну, не мешай! – проговорил Рокамболь. – Продолжайте, господин Роллан, продолжайте…
– На следующий день я поклялся, что буду преследовать графиню и что заставлю ее рано или поздно полюбить меня, хоть бы мне пришлось для этого выполнить двенадцать египетских работ и завоевать весь мир.
– И схватить при этом с неба несколько звезд для ее ожерелья? – перебил Рокамболь, бывший в веселом расположении духа. – Как все это прекрасно и какая веселая вещь – эта любовь!
– На следующий день, – продолжал Роллан, – я бродил целый день по аллее Лихтенталь, на гулянье, около Maison de conversation, в надежде встретить графиню. В пять часов я был в английской гостинице, где она остановилась, и, к великому своему прискорбию, узнал там, что она еще утром уехала из Бадена.
– И, конечно, в Париж?
– В Гейдельберг.
– Вы, вероятно, последовали за ней?
– Без сомнения.
– И опять встретились с нею?
– Я спас ей жизнь, – ответил самодовольно Роллан.
– Позвольте, – перебил Рокамболь, – вы спасли жизнь графине?
– Да.
– А только что перед этим говорили, что видели ее мельком и даже не говорили с ней?
– Совершенно верно I
– Скажите, пожалуйста! Как это мило!..
– А я, – заметил в свою очередь Фабьен, – положительно не понимаю ничего и предполагаю даже, что сумасшествие моего друга Роллана перешло в мономанию.
Роллан пожал плечами.
– Ты поймешь все, – сказал он, – когда узнаешь, что со мной случилось.
Но Фабьен не дал ему продолжать.
– Пойдем лучше завтракать, – сказал он, – а после ты доскажешь нам свои интересные приключения.
Рокамболь пошел вслед за ними.
– Черт возьми! – подумал он. – Кажется, сам дьявол начинает помогать мне, и если он потребует у меня какого-нибудь вознаграждения за свои услуги, то мне придется свести с ним прескверный счетец!
По окончаний завтрака виконт Фабьен д'Асмолль увел опять в кабинет своего шурина и своего бывшего Друга.
У Роллана де Клэ хватило такта не упоминать во время завтрака о Баккара.
– Любезный друг! – заметил Фабьен, предлагая своим гостям сигары. – Не думай, что ты отделаешься дешево от нас.
– То есть как это?
– Мы желаем слушать продолжение твоих любовных похождений.
– А я, – добавил Рокамболь, – кроме того, горю нетерпением узнать, каким образом вы спасли жизнь женщине, которую вы видели только мельком.
– И с которой ты никогда не говорил…
– Извини, мы обменялись с ней несколькими словами.
– Когда ты спасал ей жизнь?
– Нет, когда я вальсировал с ней. Фабьен и маркиз расхохотались.
– Пожалуйста, не смейтесь, – заметил Роллан.
– Да ведь, право, нельзя не смеяться.
– Неужели?
– Еще бы, я не раз слышал о Баккара, но она не была тогда немой.
– Да и на бале же она говорила, – добавил со своей стороны Рокамболь.
– Конечно, нет, – возразил Роллан, – но ведь она была такой только тогда, когда я спас ей жизнь.
– Это почему?
– Оттого, что она лежала тогда в обмороке.
– Резон! – заметил Рокамболь.
– Но надеюсь, что она пришла же в себя?
– Конечно.
– И не поблагодарила тебя?
– Меня уже не было там, я даже ретировался не добровольно, а меня просто прогнали.
– Ха, ха, ха!
– Это целая история.
– Ну, рассказывай ее.
Роллан кашлянул, принял преважный вид и, откинувшись на спинку кресла, начал свое повествование.
По его словам, оказалось, что он последовал вслед за графиней Артовой в Гейдельберг и терпеливо ожидал, в продолжение нескольких дней, встречи с ней. Однажды это ему удалось следующим образом: графиня Артова, или Баккара, ездила ежедневно кататься на лодке, гребцами которой были два бородача самого свирепого вида. Отправившись в один прекрасный день на такую прогулку, она опрокинулась вместе с лодкой и гребцами в воду. Роллан де Клэ бросился в воду и вытащил ее из воды. На другой день после этого происшествия он послал ей свою визитную карточку и взамен получил письмо, в котором графиня писала ему, что никогда не забудет того, что обязана ему жизнью, и надеется, что он пожалует к ней в Париж через две недели, где она лично поблагодарит его за спасение своей жизни.