йское правительство и просит отозвать графа Путятина из Шанхая. Лист этот с донесением от графа Путятина о его неудавшейся попытке проникнуть в Пекин через Печили и об открытии переговоров в Шанхае были получены в С.-Петербурге в конце 1857 года, во время пребывания там Н. Н. Муравьева.
Вследствие этих донесений графа Путятина и письма от китайского правительства было решено: предоставить ему, не касаясь вопроса об Амуре, домогаться от китайцев только тех преимуществ для России, какие получат другие нации. Это распоряжение было послано графу Путятину через Суэц в Шанхай с особым курьером — адъютантом генерал-губернатора Н. Н. Муравьёва — подполковником Мартыновым. Переговоры же о границе нашей с Китаем на востоке решено было возложить на генерал-губернатора Муравьёва, о чем и было уведомлено китайское правительство. По этому случаю Пекинскому трибуналу внешних сношений был послан лист, в котором указывалось, что все действия русских на реке Амуре производятся с утверждения высшего русского правительства и что сам генерал-губернатор был вызван в Петербург государем и получил лично от него приказания. Поэтому, если китайское правительство желает покончить с Амурским вопросом, то может обращаться к генерал-губернатору Восточной Сибири Муравьёву, как к уполномоченному.
Китайское правительство, усматривая, что мы основанием наших постов в низовьях Амура и на побережье Приамурского края сознали, наконец, наши права на него и видя, что, начиная основывать военные поселения по берегам реки, мы принимаем уже решительные меры к прочному водворению в этом крае и не желаем делать ни уступок, ни замедлений, прислало сказать, что "из возникших недоразумений не приходится ему разрывать с нами двухсотлетнюю дружбу".
Генерал-губернатор, вернувшись в Иркутск из С.-Петербурга в конце февраля 1858 года, послал в Ургу кяхтинского пограничного комиссара для подробнейшего объяснения с китайскими властями в духе упомянутого листа Сената. В отношении же поселений на левом берегу Амура Николай Николаевич велел предупредить ургинских правителей, что этот берег, а равно и берега Уссури будут заселяться наступающим летом {Факт заселения берегов Уссури весьма знаменателен тем, что высшее правительство и генерал-губернатор Муравьёв признали, наконец, всю важность и необходимость для России Приуссурийского края, то-есть согласились с основательностью моих постоянных об этом представлений и постоянных, как мы видели, отчаянных и ревностных стремлений и действий Амурской экспедиции, которой одной, можно сказать, Россия и обязана приобретением этого края.}, что эти действия ничего враждебного по отношению к Китаю не содержат, а, напротив, клонятся к общей пользе обоих государств.
В то же время генерал-губернатор отправил из Иркутска к устью Зеи чиновника Кочетова, поручив ему, между прочим, когда, тот будет в Айгуни, на вопрос амбаня (губернатора) о том, где Муравьёв, отвечать, что Н. Н. Муравьёв прибудет на Амур, как только откроется навигация, но что не может долго останавливаться в нашем посту в устье Зеи; ибо должен спешить в Николаевск, и что если они желают с ним переговорить, то это удобнее сделать при его возвращении из Николаевска. Предупреждение это Н. Н. Муравьёв счёл необходимом сделать, во-первых, в надежде получить в Николаевске известие от графа Путятина, а во-вторых, чтобы показать китайцам, что с его стороны нет особенного стремления к ведению с ними переговоров, ибо он и сам очень хорошо понимал, где должна итти наша граница, и обставлял ее уже постами. Одним словом, Муравьёв решился действовать в духе Амурской экспедиции.
Николай Николаевич, переехав в апреле по льду через Байкал, продолжал дальнейший путь до Сретенска. Оттуда в сопровождении архиепископа Иннокентия 26 апреля он во время ледохода поплыл по Амуру на особых баржах с двумя вооружёнными катерами. Не доходя устья Зеи, в станице Бибикова, Н. Н. Муравьёв был встречен чиновником из Айгуни, который просил его подождать некоторое время приезда цицикарского главнокомандующего (дзянь-дзюня), назначенного уполномоченным при переговорах о разграничении. 5 мая генерал Муравьёв прибыл в Усть-Зейскую станицу, куда на другой день приехал айгунский амбань (губернатор) Дзираминта; он сообщил, что цицикарский главнокомандующий и уполномоченный уже прибыл из Цицикара в Айгунь и просит генерала хотя бы на несколько дней отсрочить свое плавание, чтобы иметь возможность переговорить с ним о разграничения. Это дело, по его словам, крайне заботит их правительство. При этом амбань намекнул генерал-губернатору, что он во всём успеет и всё сделает. В заключение амбань просил назначить местом для переговоров город Айгунь и приглашал туда Николая Николаевича к себе на обед. Генерал-губернатор согласился как на то, так и на другое, тем более, что амбань посещал его уже два раза.
Глава тридцать первая. Подписание Айгунского и Тяньцзинского трактатов. Краткое обозрение результатов работ экспедиции
Девятого мая 1858 года в Усть-Зейской станице архиепископом Иннокентием заложен был храм во имя Благовещения, а сама станица переименована в город Благовещенск. На другой день генерал-губернатор на своем катере в сопровождении, двух вооруженных катеров отправился в Айгунь на обед к амбаню Маньчжуры еще заранее просили позволения принять Н. Н. Муравьёва с подобающими высокому сановнику почестями и салютом, на что тот изъявил своё согласие. Поэтому, при вступлении генерала на берег, в стороне показался дым и послышался слабый треск; пушек, как видно, у них не было, но, судя по звуку, можно предполагать, что это было маленькие мортирки, подобные имевшимся в Маймачене. Наши вооружённые катера отвечали им выстрелами из своих орудий, громкий звук которых озадачил и, как впоследствии оказалось, не понравился маньчжурам. Генерал-губернатора посадили вместе со статским советником Перовским в парадную одноколку амбаня, свите же предложили приготовленных на берегу верховых лошадей, и таким порядком все в парадной форме проследовали через город и крепость при большом стечении народа. Амбань встретил генерал-губернатора как почетного гостя у одних из наружных ворот, ведущих во внутренние дворы его дома. Введя в комнату, он указал ему на сидевшего там дзянь-дзюня, главнокомандующего амурскими силами, князя И-Шан, родственника царствующего богдохана. Генерал-губернатора посадили в той же комнате, вместе с дипломатическим чиновником Перовским, обер-квартирмейстером полковником Будоговским, переводчиком маньчжурского языка Шишмарёвым и заведывавшим путевой канцелярией Генерал-губернатора Карповым; с ними поместились дзянь-дзюнь И-Шан и амбань Дзираминга. Секретарь маньчжуров ротный командир Айжиндай стоял за столом. Остальные члены свиты генерал-губернатора {Свиту эту составляли: пристав духовной нашей миссии в Пекине П. Н. Перовский, Генерального штаба подполковник К. Ф. Будоговский, секретарь по дипломатической части Е. К. Бютцов, переводчик маньчжурского языка Я. П. Шишмарёв, чиновники особых поручений генерал-губернатора Восточной Сибири: коллежский асессор Д. Н. Гурьев, коллежский асессор П. В. Корчевский, коллежский секретарь Карпов и адъютант артиллерии поручик М. И. Котдубацкий.} поместились в другой комнате, служащей сенями для двух половин дома, и были угощаемы сидевшими вместе с ними маньчжурскими штаб-офицерами с синими прозрачными шариками на шапках.
Началось угощение, состоявшее из чая и разных сухих сластей, поставленных на столе в нескольких блюдечках; потом подавали жареную баранину и жареного поросенка, нарезанных мелкими кусочками, которые пришлось класть в рот по-маньчжурски — двумя палочками и, в заключение, подали жидкость наподобие супа, с клещевинным маслом. Во время обеда неоднократно подавали теплую рисовую водку (мангалу) в крошечных фарфоровых чашечках, а генералу в серебряной, с соблюдением строго чинопочитания, то-есть начиная всегда с генерала, потом подносили Перовскому и тем, которые или по своей тучности или по своей презентабельности казались им старше других. Обед прошёл весьма весело: говорили любезности, сообщали друг другу новости, но о главном деле ни слова. После обеда князь И-Шан предложил Н. Н. Муравьёву переговорить о деле, но Муравьёв отклонил это, говоря, что сегодня будем пировать, а все дела отложим до завтра. Этим генерал, между прочим, хотел показать маньчжурам, что он не слишком дорожит и вовсе не торопится вести с ними переговоры. Обед кончился в 7-м часу вечера, после чего генерал-губернатор и его свита отправились на катере и вместе с вооружёнными катерами перешли к противоположному берегу, где стали на якорь у песчаного острова.
На другой день, 11 мая, генерал-губернатор со своим штабом, в парадной форме, перешёл на катере к противоположному берегу. Та же одноколка и верховые лошади ожидали их в Айгуни, но на этот раз Н. Н. Муравьёв отправился верхом со своей свитой в дом амбаня, где И-Шан ожидал его к 10 часам утра. Предварительно было условлено, чтобы при переговорах присутствовали с обеих сторон только необходимые лица: с китайской стороны князь И-Шан, амбань и Айжиндай; с нашей: генерал-губернатор, Петровский и переводчик Шишмарёв. Но в первое же заседание потребовали с картами Будо