лану начать исследование прибрежий Татарского пролива до корейской границы и рек Амура и Уссури; е) о намерении в ту же навигацию занять военным постом на Сахалине залив Уанды и, наконец, ж) в заключение объяснил настоящее положение экспедиции.
В частном письме от того же числа я писал, между прочим, Н. Н. Муравьеву: «Посланный к Вам Н. М. Чихачев с объяснениями о необходимости представляемых мной решительных здесь действий и обстоятельства, изложенные в предшествовавшем и настоящем донесении моем, дают всем нам надежду, что при ходатайстве Вашего превосходительства обратят, наконец, на этот край серьезное внимание, а равно и на нас, горсть людей, как бы забытую всеми и брошенную на жертву в пустыне. Не теряю надежды, что мне дадут надлежащие разрешения не к паллиативным, вредным и гибельным для края действиям, а к действиям решительным, вызываемым важными обстоятельствами, встречаемыми на месте, и сообразно с этим дадут, наконец, средства для достижения важной государственной цели, которую неуклонно преследует вверенная мне экспедиция, не страшась ни тяжкой ответственности, ни опасностей, ни лишений. Только эта надежда одушевляет меня и моих неутомимых благородных сотрудников, которые с твердостью духа переносили все трудности и опасности; но всему на свете есть предел, переступать который не следует».
1 декабря 1852 года я получил из Аяна с нарочным тунгусом предписание и письмо от генерал-губернатора от 28 июля 1852 года с приложенным при нем повелением государя от 20 июня, объявленным Н. Н. Муравьеву в письме начальника Главного морского штаба князя А. С. Меньшикова. Вот сущность этого письма. «Содержание отношения Вашего ко мне от 28 апреля 1852 года, — пишет князь Меньшиков, — последовавшего вследствие донесения Вам начальника Амурской экспедиции капитана 1-го ранга Невельского, я докладывал государю. Государь, вследствие объяснения канцлера графа Нессельроде, остается при желании соблюдать крайнюю осторожность и неспешность при установлении мирных и прочных сношений наших с гиляками и другими племенами, обитающими только лишь около устья Амура, о чем было уже сообщено Вам графом Нессельроде. Ныне и мне поручено повторить Вам, чтобы неспешность и осторожность были на первом плане. Государь поэтому не изволил утвердить занятие селения Кизи, лежащего на правом берегу реки Амура, и залива Де-Кастри, а также отправления экспедиции для исследования побережья Татарского пролива и рек Амура и Уссури; что же касается до вступления в сношения с русскими, о поселении которых выше устья Сунгари имеются сведения, то государь в отклонение вреда, который они могут принести нашим предприятиям, приказал не возбранять вступать с ними в сношения, но не иначе, как через гиляков или тунгусов, как признается удобным, но отнюдь не через команды офицеров или кого-либо из приказчиков, посланных по реке Амуру или берегом.
Этнографические материалы, собранные в середине XIX в. экспедицией Р. К. Маака. Художник Мейер
Мангунское женское платье из рыбьей кожи. Мангунская берестяная шляпа. Наушники мангунские. Мангунская женская шапка. Мешочек для трута. Медный браслет. Лента, используемая рыбаками для завязывания рукавов. Носовое кольцо гольдское. Гольдский женский фартук. Мангунская мужская обувь. Серьга гольдская. Гольдская соломенная шляпа. Гольдские шапки с кокардой. Мангунская зимняя шапка
При этом предоставляется объявлять им прощение за услуги, которые будут ими оказываемы». Препровождая при предписании это повеление государя, генерал-губернатор требовал его точного и непременного с моей стороны исполнения и писал, что в отношении русских беглых следует стараться сколь возможно скорее исполнить желание государя чрез верных нашим интересам гиляков и поспешить сообщить ему верные об этих беглых сведения.
В письме ко мне от того же числа (28 июля 1852 года) Николай Николаевич, между прочим, писал, что ожидает от меня дальнейших сведений о состоянии края, на основании которых он поспешит лично ходатайствовать в С.-Петербурге об осуществлении лишь некоторых из моих представлений, учитывая, что граница наша с Китаем должна идти по левому берегу Амура и что главный наш порт на востоке должен быть Петропавловск (на Камчатке), для которого, собственно, и полезно обладание Амуром.
Таковы были повеления, полученные мной в то время. Ясно, что в С.-Петербурге чего-то опасались, а в Иркутске придавали главное значение на отдаленном нашем Востоке Петропавловску; важнейшие же вопросы, как пограничный и в особенности вопрос морской, обусловливавший важное значение для России этого края в политическом отношении, — вопросы, к разрешению которых напрягала все усилия Амурская экспедиция, были как в С.-Петербурге, так равно и в Иркутске совершенно упущены из вида. На моей совести лежало навести на них высшее правительство; а чтобы достигнуть этого, надобно было действовать решительно, то есть несогласно с инструкциями, которые не соответствовали ни этой главной цели, ни местным, встречаемым нами обстоятельствам, ни положению и состоянию края и его обитателей. Весьма естественно, что на подобные распоряжения я не мог ничего отвечать, кроме того, что предписание получил и действую так-то.
Подобный ответ я послал с нарочным из Петровского и на эти распоряжения.
Этнографические материалы, собранные в середине XIX в. экспедицией Р. К. Маака. Художник Мейер
Палатки для спанья. Гольдские ящики для хранения табака. Такой же ящик, мангунский. Колыбель гольдская. Колыбель манагрская. Столик для чищения рыбы. Молоток для выделывания рыбьей кожи. Снаряд для выделывания рыбьей кожи. Наковальня. Камень с отверстием. Раздувальный мех. Сосуд для хранения водки. Гпиняный сосуд для хранения водки. Деревянные чашки.
Тарелочка. Снаряд для очищения прорубей ото льда. Железный котел. Ножик для вырезывания украшений из рыбьей кожи и бересты. Берестяный сосуд.
Берестяная коробочка с украшениями. Жаровня чугунная. Берестяная корзинка. Половник. Берестяная чашка. Берестяная солонка. Лампада. Сито. Берестяной сосуд для проса. Серп. Маньчжурский топор. Сосуд для хранения чая. Снаряд для сучения ниток. Манчьжурская телега. Снаряд для обдирания хлебных зерен, употребляемый манчьжурами близ города Айгуна
Препровождая при нем генерал-губернатору инструкции, данные мной Бошняку и Разградскому, я вместе с тем представлял Н. Н. Муравьеву: а) о непременном моем намерении в феврале наступающего 1853 года занять залив Де-Кастри и обосноваться в соседнем с ним селении Кизи; б) послать из залива Де-Кастри с открытием в нем навигации экспедицию для изучения побережья к югу от Де-Кастри с целью отыскания на нем гавани и наблюдения за появлявшимися с ранней весной в Татарский пролив иностранными судами и в) сообщил генерал-губернатору о сделанных мною капитанам иностранных судов заверениях о принадлежности этого края до корейской границы включительно России. В заключение я писал Николаю Николаевичу: «Только этими решительными мерами при ничтожных у нас здесь средствах представляется возможность предупредить могущие быть на этот край покушения. Здесь нет и быть не может каких-либо земель или владений гиляков, мангунов, нейдальцев и других народов в том смысле, как то понимается между образованными нациями. Эти народы не имеют ни малейшего понятия о территориальном разграничении. Что же касается до того, возможно ли исполнить высочайшую волю о вступлении в сношение с беглыми русскими без посылки на Амур офицера, то я, собрав более подробные сведения, не премину довести их до Вашего превосходительства». Препровождая это в Аян, я просил начальника Аянского порта и иркутского губернатора К. К. Вейцеля доставить это донесение и письмо Н. Н. Муравьеву сколь возможно поспешнее.
18 декабря возвратились из командировки Разградский и Березин. Разградский донес мне, что 20 ноября он достиг селения Сусу (до которого раньше доезжал Чихачев). Оттуда он поехал вверх по реке, к правому ее берегу, и через 40 верст (42,6 км) достиг селения Хальво. Отсюда он проехал до устья реки Хунгари и селения того же имени. Прибыв в Хунгари 25 ноября, он остановился для отдыха, сделав всего 270 верст (288 км). Широта устья реки Хунгари 50°2′N, а долгота примерная, около 137ºО от Гринвича.
Жители селения Хунгари, гольды {73}, приняли Разградского радушно. Он объявил им, что вся страна по реке Амуру до гор по реке Уссури принадлежит России, что мы принимаем их под свою защиту и покровительство и намерены около них поселиться. Все это гольдами принято было с удовлетворением. Местность около селения возвышенная и, по-видимому, удобная для заселения. Туземцы объяснили Разградскому, что река Хунгари на небольшом пространстве от устья имеет значительную глубину и медленное течение, далее же она довольно мелка и быстра. Поднимаясь вверх по реке около 60 верст, они из селения Удли переваливают на реку Адли, впадающую в Хунгари с правой стороны; проехав по перевалу и по этой речке около 20 верст, или полдня езды на собаках, гольды переваливают через хребет в истоки речки Мул и, правого притока реки Тумнин; по ней до устья ее едут четыре дня на собаках (около 120 верст). От устья реки Мули по реке Тумнин до моря, а дальше по берегу моря до залива Хаджи едут два дня (то есть 70 верст); следовательно, этим путем до залива Хаджи из селения Хунгари туземцы ездят от семи до восьми дней (то есть расстояние около 300 верст). Путь этот, по их словам, весьма удобен, ибо здесь не встречается крутых и высоких гор. Кроме того, гольды сообщили, что с реки Уссури есть много путей в закрытые бухты, что гольды каждый год ездят на морские промыслы, видели на море большие суда, а на них приезжают какие-то люди, которые бранят лоча (русских).
Приказчик Березин сообщил, что он основал в Кизи временный склад у мангуна Ледена; что жители ожидают нашего здесь окончательного водворения и, наконец, что у маньчжуров, встреченных им на пути в Кизи, а равно и приезжавших в это селение, он выменял саки (маньчжурской водки), чаю и проса.