Зашагал домик из разноцветных камешков. Пополз перламутровый дом. Домик из хвоинок засеменил, как рассерженный колючий ёж. Быстро бежит на шести-то ногах!
Но живёт в домике не баба-яга, а шитик — личинка ручейника. Куда шитик ни пойдёт — домик на себе несёт. Где еды много — остановится, поживёт немного. Другие домики подойдут — опять целый городок.
Подрастёт шитик, тесен домик станет, — пристройку сделает. Скрепляет песчинки или хвоинки паутиной и внутри паутиной же выстилает.
И происходит в домике чудо: подводный червяк превращается в надводную бабочку. У червяка вырастают крылья! Прямо как в сказке. Да другого и быть не может: домик-то не простой, а на ножках. Сказочный домик!
Я охотился на рыб в пруду, добыл несколько окуней, плотвиц и одного карася. Сперва я не обратил на него внимания: карась как карась. Но когда дома стал чистить, то даже ахнул. Я держал карася за хвост и скрёб ножом, как и положено, к голове, против чешуи. Но нож скользил словно бы по стеклу! Оказалось, что у этого карася чешуя на боках была направлена не от головы к хвосту, а, наоборот, от хвоста к голове!
У нас после разлива Волги остаётся много мелких луж, озерков и прудиков. В них живут раки. Но летом многие озерки сильно мелеют. И мне посчастливилось увидеть, как спасаются раки из обмелевшего озерка. Было это ночью. Я заночевал на перемычке между двумя озёрами: мелким и глубоким. Было тепло, но так одолевали комары, что уснуть я не мог. И слышу сквозь дремоту какой-то шорох. Встал, зажёг фонарик: по перемычке из мелкого озера в глубокое медленно ползла колонна мокрых раков! Голова колонны уже достигла глубокого озера, а из мелкого всё лезли и лезли новые раки. Они были похожи на гигантских муравьёв, ползущих по своей муравьиной дорожке.
Раки ползли почти всю ночь. Утром я увидел, что они протоптали в траве хорошо заметную тропинку. Вот уж действительно «там, на неведомых дорожках, следы невиданных зверей»!
Есть у нас раки, которые всю жизнь голубые или красные. Они так и называются: «голубые раки», «красные раки». И если их сварить, они такими же и остаются.
Есть ещё белые раки. Есть раки сухопалые и широкопалые. Раков у нас разных много, а знаем мы их плохо. Даже думаем, что они всегда пятятся задом. А они, как и все, ползают головой вперёд, а задом пятятся по дну редко.
Утонули вдруг в озере все кувшинки, стрелолисты и плавучие листья водяной гречишки.
Уж на что были плавучие: окунёшь, а они, как пробка, наверх! На листья гречишки я лягушат сажал — сидели, как на плотах. На листья кувшинок банку с червяками ставил — держали!
А тут вдруг сами все утонули. И все заросшие травой заливы, где и на челне было не протолкнуться, стали чистыми и гладкими, как стёклышко.
И всё потому, что вода в озере разом от дождей прибыла. Прибыла быстрей, чем росла водяная трава.
И вот я плыву по чистому плёсу, и вся трава подо мной, в глубине. Плоские личики кувшинок запрокинуты вверх; узкие листья гречишки — как воздетые вверх руки; и какие-то тонкие зелёные нити — как вставшие дыбом волосы. Вверх, к свету, к солнцу, на свежий воздух, к теплу!
Я плыву над ними, утонувшими, как совсем недавно летали над ними стрекозы и птицы…
Случилось наводнение, вода вышла из берегов!
Но не потому, что прошли дожди. Не потому, что ветры нагнали воду. А потому, что в озерке небывало разрослись водяные травы. Когда в маленькую вазу ставят слишком большой букет, — вода выливается через край.
Так и тут: травы и водоросли так загустели, что вытеснили воду. Вода поднялась и затопила пологий бережок. Наводнение, настоящее наводнение!
Только особое: травяное.
Большой прудовик, когда набирает воздух в свою воронку под раковиной, делает вот так: «Уп!» Когда слышишь этот звук в пруду, то думаешь, что просто лопнул болотный пузырёк. И других звуков от улитки не ждёшь.
Но однажды на осохшего прудовика напали муравьи. Он втянулся в свою раковину, стал пускать пузыри и… жалобно запищал! И для уха писк этот был таким неожиданным, что кто-то поднял прудовика и скорей бросил в воду.
Подлещики, плавая в ведёрке с водой, высовывают из воды носы и чмокают губами.
Плотички, когда их снимаешь с крючка, иногда чирикают как птенцы: «Чжж! Чжж!» Ещё это похоже — когда коленчатый стебелёк растягиваешь в суставе.
Когда слышишь эти неожиданные звуки, становится как-то не по себе. Будто немой хочет тебе что-то сказать и не может. И ты о чём-то догадываешься, но делаешь вид, что будто бы не понимаешь…
Долго плавал я не ныряя, и солнце так накалило гидрокостюм на спине, что плечам стало жарко. Тогда я, как тюлень ластом, брызнул рукой на спину. И сейчас же все плотицы, что кружили вокруг, метнулись в разные стороны. Так и стрельнули врассыпную! Плеск, всплеск — и нет ни одной!
«Так, — догадываюсь я. — Мой всплеск взрослые плотицы приняли за „бой“ щуки!»
Тогда я заплываю в облачко плотвичных мальков и нарочно начинаю плескаться «под щуку». Но тут никто меня не боится.
«Так, — догадываюсь я. — Мальки ещё не знают, что такое щука! Они ещё не прошли щучьей школы, они ещё дошкольники. Они ещё не умеют бояться. Страх для них — дело наживное».
После дождей на дорогах и в канавах вода. А в воде прямо кишит всякая живность! Да ещё сверху нападали мотыльки, бабочки, комары и жучишки. Неизвестно уж как, но проведали про богатую добычу жуки-плавунцы. Стали вылетать по ночам из рек и озёр — пустились в отхожие промыслы.
Хоть плавунец и подводный жук, но он и в воздухе молодец. Мчится над тёмной землёй и высматривает, где лужи блестят. С лёту ныряет в них. Правда, бывает, спутает лужу с освещённым окном да так брякнется в стекло, что все вздрогнут. А ему хоть бы что: бока крепкие. Зато уж если доберётся до лужи — попирует на славу. Все синяки и шишки залечит.
Однажды, нырнув особенно глубоко, я вдруг увидел на дне железную клетку, похожую на птичью!
Я подплыл ближе: в клетке были рыбки!
Я подхватил клетку и вынырнул из воды. На берегу разглядел находку. Клетка оказалась рыболовным садком, дверца садка закрыта на защёлку. В садке пять ершей.
Кто их запер и зачем опустил на дно?
Ершей я выкинул в воду, а садок забрал в деревню. Там и нашёлся его хозяин — дед Степан. Оказалось, что этот садок он потерял ещё в прошлом году! Наловил живцов-ершей, посадил их в садок, привязал садок на бечёвку и опустил с лодки за борт. Но бечёвка перетёрлась, и садок вместе с ершами утонул. Так и просидели ерши в клетке под водой целый год!
Как они жили взаперти и чем питались — неизвестно.
Прогремели грозы, и в реке началось наводнение. Вода с рёвом хлынула из русла на плоские берега. Вместе с водой на затопленные берега устремилась и рыба. То и дело слышались громкие всплески. В иных мелких заливах вода бурлила и кипела от взбудораженных рыб. Но не спасения от стремительного и мутного потока искали рыбы на мелководье — рыбы паслись. Они хватали вымытых из земли червей, всплывших личинок и насекомых. Пир во время беды!
А скоро на шум явились и щуки: всплески стали ещё яростней.
Так рыбы пировали на берегу, пока не схлынула вода.
Летом то и дело видишь на водяных листьях и стеблях непонятные, таинственные знаки.
Это нерасшифрованные письмена обитателей воды, неразгаданные иероглифы. С лупой в руках, как настоящий сыщик, вглядывался я в эти «подписи» и «надписи» — и кое-что разузнал.
Вот такие «письмена» оставляет на листьях кувшинки гусеница бабочки-огнёвки.
А это «росписи» ползучей мшанки на листе.
Это «многоточие» на нижней стороне листика элодеи поставил красный водяной клещик.
Это его «гнездо» с яичками.
А это «строчки» стрекозы-дедки, тоже на исподе листа.
Эти «подписи» сделала на нижней стороне листа кувшинки стрекоза-стрелка. Тут она отложила яички.
Это «знаки» стрекозы-коромысла на телорезе.
Ещё «многоточие», но не на листе, а на стебле. Тут «расписался» — отложил яички — клоп-водомерка.
А вот всякими вопросительными и восклицательными знаками, точками и запятыми разукрашены почти все листья кувшинок. А чьих это «рук» дело, я до сих пор не разгадал.
Однажды на берегу чудесного озерка заночевали неряхи. После их ухода осталась на берегу груда хлама: пустые жестянки, битые бутылки, грязная бумага, старые носки, окурки, тряпки и другая дрянь. И мятый конверт с их адресом.
Другие туристы, настоящие любители природы, не поленились, собрали весь хлам в кучу, упаковали его в посылочный ящик и отправили посылку по адресу. И вложили записку: «Если чешутся руки, разбросайте этот мусор у себя в комнате».
Растения: 1 — камыш; 2 — ирис; 3 — пушица; 4 — белокрыльник; 5 — роголистник. 6 — элодея; 7 — водяной мох; 8 — тростник; 9 — белая кувшинка; 10 — жёлтая кувшинка; 11 — стрелолист; 12 — водокрас; 13 — ряска; 14 — рогоз; 15 — рдест.
Называлось озеро — Щучье. Не потому, что было в нём много щук. А потому, что жила в Щучьем озере такая щука, каких больше нигде не было. Особая щука, заслуженная.
И не то чтоб уж очень была велика. Но была она неуловима. Блесны хватала, на тройники засекалась, но вытащить её никому не удалось. То в корягах леску запутывала, то зубами ухитрялась перехватить.
А какие мастера подкидывали ей блесны! И свои и приезжие. А результат один: обрыв.