Нагнулся, прикрыл глаза от света — ерши! Окружили ноги со всех сторон. Я ногами воду взмучиваю, а они в мутной воде что-то ловят. А заодно и ноги «на зубок» пробуют.
Собрались из глубины на подножный корм!
У разных озёр разный цвет воды: от светлой, как слюда, до чёрной, как дёготь. И цвет и прозрачность у них меняются, и не у всех в одно время, а у кого как.
У каждого озера своё лицо. То оно весёлое, то сердитое. То потемнеет, волнами-морщинами избороздится, то разгладится и просветлеет. Как у людей.
Август сухой и жаркий, озеро сильно усохло. Вдоль берегов обнажилось дно. Узкие листья водяной гречишки и круглые листья кувшинок лежат на сыром иле. По илу носятся трясогузки и не спеша бродят кулички: от их ножек и носов везде крестики и дырочки. А совсем недавно в этом иле копошились рыбы…
Тростники оголились по пояс; стоят зелёные на жёлтых костяных ножках. Давно ли тут среди них стояли в засаде пятнистые щуки и полосатые окуни, а сейчас перепархивают птички-камышовки.
Когда вода наступает на землю, у водяных жителей праздник. Земля теснит воду — праздник у земных. Одним земноводным лягушкам всё равно. Они на земле и в воде — как у себя дома.
Люди говорят, что понедельник — тяжёлый день. А у рыб тяжёлый день — воскресенье.
Рядом с нашей станцией есть прозрачное озерко. Каждое воскресенье съезжаются к нему десятки подводных охотников. Они плавают косяками, прочёсывают прибрежное мелководье. Но странное дело — добыча их очень мала! И не потому, что в озере мало рыбы; рыба в нём есть. А потому, что вся рыба в воскресенье уходит от берегов в глубину и отсиживается там в ямках. Одна мелюзга крутится среди травы. Крупные рыбы научились считать дни недели: шесть лёгких дней они нежатся на мелководье, а на седьмой, в тяжёлый день воскресенье, — прячутся в глубину.
Три сообщения пришло об ужах.
Первое:
«Ребята попросили меня поймать ужа для живого уголка. Самим им никак не удавалось прижать ужа к берегу; успевал удрать в воду. Одного они отпугнули от воды, долго гоняли по кустам, но опять упустили. Уж скользнул в воду и поплыл, выставив голову. Я схватил маску и нырнул вдогон.
Но и в воде поймать ужа оказалось непросто. Он то плыл поверху, то ловко нырял в глубину. Не скоро удалось мне оттеснить его к берегу и схватить. Ребята были довольны; уж оказался большим, красивым и сильным. И вдруг мы заметили, что уж… слепой!
Как он, безглазый, ухитрялся прятаться от врагов и ловить добычу в воде, — непонятно. В живом уголке он хорошо прижился. Хоть и слепой, а ловко ловил лягушек и быстро находил в клетке даже самые маленькие щёлочки».
Второе:
«Я высматривал рыбу, а увидел на дне… белую змею! Она зацепилась хвостом, как крючком, за донный камень и покачивалась на течении вроде длинной водоросли. Таких змей я у нас никогда не видел: тело желтоватое, как выбеленная кость, а глаза розовые, как у кролика! Увидев меня, змея отцепилась от камня, и её унесло течением. Скорей всего это был уж-альбинос. Ведь встречаются же белые галки, вороны, тетерева. Почему бы и чёрному ужу не быть белым?»
Третье:
«Пойман двухголовый уж! Во всём он уж как уж, только на конце рогулькой две головы. На каждой голове по два глаза, из двух ртов высовываются два языка. Когда ставим ему блюдечко с молоком, он не спеша подползает, склоняет обе головы и окунает в молоко оба рта. Пьёт, как говорится, в два горла!»
Ловили рыбу… лопатой.
И не в реке, а посреди дороги.
Легла через луг дорога. Копытами набитая, колёсами укатанная. Шагаем по ней и глотаем пыль. По обочинам лопухи от пыли сизые. А жара такая, что даже вороны крылья свесили и клювы разинули: сидят и смотрят на нас очумелыми глазами.
На дорожной колдобине, углаженной до блеска, стали лопатами долбить землю. Лопаты звенят, как по асфальту, — только искры не сыплются!
Потом пошла земля помягче.
А ещё вглубь — даже сырая.
— Скоро и рыба! — говорит местный.
Я ему, конечно, не верю — какая в земле рыба!
— А вот, — говорит, — и она!
Засунул в землю руку, вытащил ком грязи. Раскрыл ладонь — на ладони жижа, а в жиже… рыбка! Вьюн полосатый. Извивается.
— В половодье тут лужа была. Потом лужа усохла. Какая рыба сверху — окуньки там, плотички, — вороны растащили. А вьюны в донную грязь зарылись. Потом лужа совсем высохла, и в сенокос через неё дорогу накатали. Так вьюны лето и летовали. Сверху колёса скрипят, копыта стучат, бывает, и трактор прогремит, а они в грязи спят да сны видят!
Полведра накопали вьюнов. И в речку выпустили.
Такой капризной речки, как наша Вирьма, я ещё не видал! Вот пожалуйста: то вода в ней пресная, то солёная. И тогда за пресной водой извольте в лодках с бочками за пять вёрст против течения вёслами шлёпать! Да и течение тоже… то в одну сторону, то в другую. А то и ни в какую: на месте вода стоит, как в озере.
Да и вода тоже… То много её, через берега переливается, то так спадёт, что вдоль берегов серый ил осохнет, рыбе негде хвостом вильнуть.
Да и рыба тоже… То одна морская — камбалка, наважка, бычки, то одна речная — окушки, ерши, плотицы.
А всё потому, что рядом море. В море приливы и отливы. Когда отлив, — все речки, как им положено, в море текут и вода в них пресная. А в прилив поворачивают речки вспять, напирает в них солёная морская вода, а с морской водой и морская рыба идёт.
То туда, то сюда. То так, то этак. Норовистая речка, девять причуд на день!
Разговоры на дне
— Ой, беда, Плавунец, я сама не своя стала!
— Что случилось, Улитка-горошинка? Почему сама не своя?
— Приполз Ручейник-шитик, приклеил меня к своему чехлу-домику и понёс за высокие камни, под быстрые волны, в тёмный подводный лес! Была я улиткой, стала строительным материалом; была сама по себе, стала сама не своя!
— Ты, Водолюб, чисто мельница: крыльями машешь, а улететь не можешь! У меня б поучился.
— Наелся я, Стрекоза, сверх меры! Целиком карасика стрескал. Отяжелел совсем.
— Летать не можешь, так хоть плавай!
— Что ты, что ты! Как же мне плавать, коли живот как утюг! Этак и утонуть не долго! Ты не смотри, что я жук водяной: я ведь без воздуха-то долго не могу.
— До того ты, кум Водолюб, на меня похож, что я, бывает, сам себя с тобой путаю!
— А ты, кум Плавунец, отличай меня по походке: я, когда плыву, задними ногами поочерёдно загребаю — правой, левой; правой, левой. А ты, Плавунец, гребёшь слаженно, сразу обеими — раз-два, раз-два!
— Опять, Окунь, на меня глазища вытаращил?
— Да я не на тебя, Плотва, это я шитика проглотил!
— Ну так и радуйся, шитики мягонькие…
— Как бы не так! Я ведь его вместе с чехольчиком-домиком проглотил, а он, подлый, домик из утонувшей еловой хвои слепил. Хуже колючего ерша, так глаза на лоб и полезли!
— Ты чего, Уж, задумался? Шипишь — меня, что ли, ругаешь?
— Не мешай, Головастик, я считаю!
— Кого же ты, долговязый, считаешь — ворон, что ли?
— Каких там ворон! Считаю я, сколько вас, головастиков, проглотил. Одиннадцать штук насчитал. Вот бы ещё одного — для ровного счёта!
— Уклеечка, душечка, сколько тебе, деточка, лет?
— Мне, Сом, пять годочков исполнилось!
— Ой, какая малявка; уж, наверное, маменькина дочка!
— Я, Сом, не дочка!
— А кто же ты — мама?
— Нет, и не мама!
— Неужели бабушка?
— Нет, и не бабушка!
— Так кто же ты в пять-то годков?
— Прапрабабушка!
Что ты, Щука, так на меня пристально смотришь, глаз не сводишь? Соскучилась, что ли?
— Нет, Плотвица, проголодалась…
Послушай, Лягушка! Ты существо земноводное: то на земле живёшь, то в воде. А скажи ты мне, где же всё-таки лучше? На земле или в воде?
— А это, Пескарь, по обстоятельствам: когда в воде хуже, то на земле лучше, а когда хуже на земле, то лучше в воде!
Вскрываются озёра и реки на самом крайнем севере. С Ледовитого океана тянутся в реки косяки рыб.
Начинается нерест у северных рыб.
А на юге везде из икры вылупляются рыбьи личинки.
На юге подводная охота в полном разгаре, в средней полосе — только начинается, а на севере — и не приступали.
Разгар «рыбьего» лета — от юга до севера!
Горячая страда у юннатов-подводников.
Кончается нерест в озёрах тундры.
Пересыхают мелкие озерки в степях и пустынях.
В Каспийском море многие рыбы уходят от жарких мелководий в прохладную глубину.
По горным рекам рыбы, как настоящие альпинисты, вслед за весной поднялись выше облаков, к вечным снегам.
На севере и высоко в горах стала по ночам остывать вода. По вечерам над водой поднимается пар. Это признак того, что вода теплее воздуха.
А на юге жара. В озёрах и реках разрослись подводные джунгли. Подросшие рыбьи мальки осмелели и стали выходить из зарослей на чистую воду.
Юннаты-подводники везде — на юге, на севере и в горах — торопятся до окончания каникул выполнить план своих летних наблюдений.
В Японском море страдная пора — идёт уборка подводного урожая. Каждое утро от нашего дальневосточного берега уходят в море суда с водолазами. Водолаз — главная фигура в подводной уборочной кампании. Всё равно что тракторист или комбайнёр. Правда, уборочных машин у водолазов пока никаких нет: в руках багорик, на боку — сетка-питомза.