Аквариумы стоят рядом: пескари и золотые рыбки видят сквозь стекло хищных щук, но нисколько их не боятся. Даже нос к носу сплываются.
Но однажды я нечаянно плеснул воды из щучьего аквариума в пескариный. Что тут началось! Пескари как сумасшедшие заметались по аквариуму, застучали носами в стёкла. Потом бросились на дно, взмутили песок и притаились. Золотые же рыбки плавали спокойно.
Выходит, что для пескарей щучья вода страшнее, чем сама щука! Они, наверное, узнают щуку по запаху. А щука без запаха для них вроде бы и не щука. Будто её и нет.
А заморские рыбки потому спокойны, что не знакомы с нашими щуками: ни на вид, ни на запах.
Вот интересно: берег от глубины отгорожен частой-частой решёткой! Это стебли тростника. Снизу их держат корни, сверху они вмёрзли в лёд: ни наклонить, ни раздвинуть!
Плыву вдоль «решётки». С берега везде сочатся роднички. Наверное, потому живность мелкая тут не спит, как ей положено, а копошится. Вижу за «решёткой» глазастых личинок стрекоз, клешнястых водяных скорпионов. Проплыл, переваливаясь с боку на бок, жук-плавунец. Ползёт прудовик. А у самой маски, как комары перед глазами, пляшут крохотные циклопики. А ведь всем им давно спать пора!
Много рыбных озёр на Кузнецком Алатау. Но есть среди них одно — совершенно безрыбное. Оно так и называется — Пустое.
Не раз местные жители пытались развести в нём какую-нибудь рыбу, но всё напрасно. Даже самые неприхотливые и выносливые рыбы — щуки, окуни, чебаки, караси — неизменно погибали.
Проверили состав воды: он такой же, как и в соседних рыбных озёрах. Мало того: в Пустое озеро впадают реки, вытекающие из этих рыбных озёр! И всё же Пустое озеро остаётся пустым и мёртвым. Загадка Пустого озера не разгадана до сих пор.
Новый год — каждый хочет встретить его интересно и весело! Интересно и весело встретили новый, 1964 год двадцать пять «моржей».
Ночью 31 декабря 1963 года, без десяти минут двенадцать, они вошли в ледяную воду Москвы-реки и поплыли. На берег они вышли уже в новом, 1964 году.
Школьник Женя Маликов, ещё «моржонок», плыл со своими папой и мамой. Самым старым «моржом» в этой весёлой стайке оказался Фёдор Яковлевич Абрамов — ему было 62 года.
— Как вы встретили Новый год? — спросил их корреспондент дрожащим голосом.
— Интересно и весело! — не дрогнув ответили «моржи».
Вода в озерке спала, лёд в середине осел, а вдоль берега получилась трещина — как ледяной коридор вокруг озерка.
Стенки у коридора из литого льда цвета бутылочного донышка. На верхних гранях — бахромка из инея.
Заяц трещину перескочил — даже не обратил внимания.
Сорока на край присела, брезгливо так, на одни коготки. Хвост, как юбочку, отвела в сторону, наклонилась, в темноту заглянула — и улетела.
Мышка бежала, трещине обрадовалась, юркнула на дно — только хвостиком вильнула.
Вниз-то просто, а наверх — никак!
Скачет по зеркальному коридору: по бокам стéны; под лапками жёсткий снег, как крупная соль; над головой узкая полоска неба…
Скачет и скачет. А коридор-то круглый, вокруг всего озерка, нет ему ни конца ни краю.
Скачет и скачет, скачет и скачет.
Может, и сейчас ещё скачет…
Нервные плотвицы, подцепленные крючком, покидают лунку раздражённо: молнией выскакивают из воды и сердито трепещут на леске.
Солидные окуни очень сердятся и обижаются. Разворачивают веером колючки, растопыривают жабры и пускают пузыри.
Одни ерши, сев на крючок, покидают родное дно без особых затей — спокойно, с чувством глупого рыбьего достоинства. Жабры врозь, глаза навыкат, растопыренный хвост лихо изогнут и приставлен к голове — будто отдаёт рыбаку честь. Вот-вот гаркнет: «Прибыл по вашему приказанию!»
Угриный нос — самый чуткий нос на земле.
Если бы удалось сделать прибор, такой же чуткий, как нос угря, то химики смогли бы только по одному запаху определять вещества, участвующие в химической реакции, врачи смогли бы безошибочно распознавать болезни — оказывается, у каждой болезни свой «спектр» запахов! — а дружинники легко находили бы всех преступников даже по старым следам. Вот что такое угриный нос!
Развелась рыба в… воронке от бомбы! Бомба была большая, и воронка получилась немалая. Нацедилась в воронку вода, склоны заросли тростником — и получился пруд. Стрекозы и ручейники отложили в воду яички, прилетели плавунцы, гладыши и водомерки — закипела в пруду жизнь. А скоро и караси завелись. Может, утки икру на перьях и лапках перенесли. Или сразу мальков: мальки, бывает, забиваются уткам в пёрышки на брюшке. Огонь и смерть сменили вода и жизнь.
Одно плохо: зимой подо льдом карасям душно. И, чтобы они уцелели, ребята с осени втыкают в дно палки. Тёмные палки на солнце нагреваются — и лёд вокруг них обтаивает. Свежий воздух проходит в зазор. И караси до сих пор в воронке живут.
Громким стуком принято отпугивать от полей прожорливых птиц и зверей. А я видел, как стуком приманивали прожорливых рыб. Прорубают во льду узкую прорубь и стучат пешнёй по краям. На стук подходят крупные окуни и судаки — начинается клёв на блесну.
Рыболовы говорят, что в этом месте летом ходят пароходы, которые винтами своими рубят много мелкой рыбы. Крупные хищники привыкли к этому: заслышав стук винтов, они торопятся на угощение. Подходят они на шум и зимой, путая стук пешни со стуком пароходного винта. Летом я непременно сделаю себе специальную окунёво-судаковую трещотку и опробую её под водой.
Вода замерзает сверху: зимний лёд на реке — как потолок в комнате. Однажды, ныряя зимой, я заплыл в белый зал с ледяным потолком и ледяным полом. Лёд «рос» и на дне: на камнях, на топляках-брёвнах, на обломках тростника. Лёд на дне был губчатый, рыхлый: наверху мы такой называем «шугой», или «салом».
Ночью забарабанили в дверь: «Озеро загорелось!» Ноги в валенки, полушубок на плечи — и на крыльцо. И в самом деле горит! Тут и там в темноте голубые огни. Прямо посреди льда.
Когда прибежали на озеро, увидели там незнакомых людей. Приезжие рыболовы-подлёдники. Они пробивали во льду лунки и ставили в них жерлицы. А между делом пробивали лёд там, где скопился под ним болотный газ. Газ сочился сквозь дырочку; чиркали спичкой — и он вспыхивал голубым пламенем. По всему озеру факелы: рыбаки забавляются, руки греют.
Всё понятно, а всё же диковинно: лёд, снег, вода и… горит! Озеро горит!
ФЕВРАЛЬ
Под водой темно, пусто и холодно. Всё толще над головой лёд, всё плотнее на льду снег. Но всё чаще ледяное небо вспыхивает зелёным сиянием. Это там, в белом надлёдном мире, пробивается из-за туч низкое ещё солнце…
А дышится всё трудней. Особенно в мелких и бессточных прудах и озёрах. Рыбы ищут воздух — свежие струи из ручьёв и родников. А если их нет, то собираются у прорубей и разводий. Первыми там появляются водяные насекомые.
За насекомыми к прорубям сплываются рыбы: окуни, ерши, язи, щуки, плотва, лещи. Последними всплывают лини и караси.
Бывает, столько рыбы сбивается в проруби, что палка стоит торчком!
Если и сейчас никто им не поможет, — озеро превратится в пустыню. Погибнут все: рыбы, жуки, личинки. Даже лягушки и раки.
Ходили на пруд. Пробили во льду прорубь и запустили в неё сачок. Нащупали сачком дно и подцепили им, как лопатой, всё, что попадётся. Вытащили полный сачок ила, старых листьев, водорослей, разного донного мусора.
— Только старого ботинка и не хватает! — хихикнул какой-то остряк.
А посмотрели — и ботинок есть! А в том утонувшем ботинке, забитом мусором, кого только нет! Не ботинок, а подводный терем. Зимует в нём пиявка, две улитки-катушки, один прудовик. А в водорослях по соседству нашли мы водяного клеща, водяного клопа и водяную блоху. А ещё жука-плавунца, раковину беззубки и комариных личинок. Вон сколько жителей подо льдом весну ждут. А сверху посмотришь — белым-бело, мертвым-мертво…
Кололи на озере лёд. И глыбы льда грузили на сани. Осторожно грузили, будто они хрустальные.
Но в пути сани качнуло, одна глыба упала и разбилась. Нагнулся я, чтобы куски с дороги спихнуть, и вижу: что-то в одном осколке темнеет! Посмотрел на просвет, а внутри пиявка, улитка и жук-плавунец!
Околдовала их злая колдунья-зима. Вморозила в лёд и усыпила.
Лежат неподвижно, как спящие красавицы в хрустальном гробу.
Вот явится весной добрый молодец — солнечный луч, растопит лёд, разбудит всех от зимнего сна. Оживут они и поплывут как ни в чём не бывало!
Будто и не было злой зимы. Будто за осенью сразу весна. И будто проспали они всего одну ночь.
Все ручейники строят свои дома из подножного материала. Но у каждой породы свой вкус: одни предпочитают хвоинки, другие — травинки, а третьи лепят дом из песка.
За лето я собрал много ручейниковых домов разной «архитектуры» и из разного материала.
Может, моя коллекция пригодится и вам: ведь по одному виду дома можно узнать имя его хозяина!
1 — дом моланны из песка; 2 — дом колчанки; 3 — дом анаболии из песка и длинных палочек; 4 — дом моховика; 5 — дом ручейника трехгранного; 6 — дом желтоусого ручейника; 7 — дом агрипнии: тростниковая трубочка; 8 — дом граммотаулиса из растительных плёнок; 9 — дом грифотелиуса из кусочков листьев.