Наконец, Сталин, не взглянув на них, бросил через плечо Берии, будто констатируя очевидное:
— Пусть подключится Второе главное управление МГБ. Назначьте прикрытие… — он задумался на секунду, чиркая спичкой, — под гражданскую гидрогеологическую разведку. Комплекс «Водопроект» или что-то подобное. Протестируем. Назовите номер проекта…
Соколов вытянулся еще прямее, почувствовав прилив адреналина. Это был шанс!
— Проект семьсот сорок первый, товарищ Сталин!
Сталин кивнул, поднося к губам зажжённую трубку. Первый клуб дыма растворился в воздухе кабинета.
— Одобрено. Действуйте. — Он сделал глубокую затяжку. — Но запомните, товарищи. Это дело особой важности. Секретность — превыше всего. Если информация об этом… подземном флоте, — в его голосе мелькнула едва уловимая ирония, — всплывёт где-нибудь, хоть в слухах, хоть в докладе не тому комитету… — Он повернулся к ним, и его взгляд стал ледяным. — Лично вас утоплю. В самом глубоком карстовом провале, который найдёте. Ясно?
— Так точно, товарищ Сталин! — почти хором ответили Соколов и Аверченко. В голосе адмирала звучала готовность, у конструктора — сдавленное облегчение, смешанное с новым, ещё более жутким страхом и осознанием великой ответственности.
Сталин усмехнулся — коротко, беззвучно, больше движением губ под усами. Это не было смехом. Это был знак завершения аудиенции. Он повернулся обратно к карте, клубы дыма от трубки поплыли к потолку, растворяясь в том же воздухе власти, где только что решалась судьба фантастического проекта. Проекта, которому предстояло воплотиться в металле и скрыться под землей, под степями Украины.
Соколов и Аверченко, получив молчаливое разрешение кивком от Берии, развернулись и вышли. В коридоре, за тяжелой дверью, адмирал неожиданно прислонился к прохладной стене, закрыв глаза на секунду. Он чувствовал, как дрожат руки. Они получили шанс. Теперь начинался настоящий ад — воплощение этой безумной идеи под неусыпным оком Второго главного управления, контрразведки, где любая ошибка, любая задержка могла быть истолкована как саботаж.
Аверченко стоял рядом, бледный как мел, но в его глазах уже зажигались искры инженерного азарта. В его руках была потёртая папка — теперь это был не просто проект, а приказ, санкционированный самим Сталиным.
Проект 741 обрёл жизнь. Тайную жизнь под землей.
Глава 2. Куйбышевская петля
Северный берег Куйбышевского водохранилища. Поздняя осень 1950 года.
Ветер, пришедший с бескрайних просторов Заволжья, не просто дул — он резал. Холодный, сырой, он срывал с гребней коротких, но злых волн белую пену и швырял её на берег, смешивая с хлещущим под острым углом тонким, как иглы, дождём. Этот дождь не поливал — он сек. Он стучал по дощатой обшивке временного причала, по ржавым балкам подъёмного крана, по крышам сборных щитовых бараков, выстроившихся вдоль уреза воды.
Всё здесь было временным, утилитарным, выросшим за считанные месяцы и уже пронизанным солью, влагой и тоской.
Объект значился в сухих канцелярских бумагах как "Гидротехнический узел № 4 Минводхоза". Для немногочисленных местных, чьи деревни ушли на дно при создании гигантского моря, это было просто "запреткой". По факту же это была сверхсекретная испытательная база НИИ-47, тщательно спрятанная между стеной сырого, поредевшего осенью леса и двумя затопленными при создании водохранилища деревнями, чьи покосившиеся кресты и коньки крыш иногда проступали из мутной воды в безветренные дни, как немые укоры.
Контр-адмирал Соколов стоял на бетонной плите, втиснутой в размытый берег. Его шинель была расстегнута, но он не чувствовал холода — внутри все горело от нервного ожидания. Он смотрел вниз, в мутную, серо-зеленую воду шлюзовой камеры. Поверхность воды рябила под ударами дождя, скрывая то, что было внизу. Где-то там, в этой холодной пучине, начиналось то, что могло стать триумфом или крахом всей его карьеры, а то и жизни. Сталинские слова "лично вас утоплю" звучали в ушах гулче воя ветра.
— Где они? — спросил он резко, не отрывая взгляда от воды. Голос был хрипловат от напряжения и вечного кашля курильщика.
Дежурный инженер, лейтенант в промокшей плащ-палатке, щурясь от дождя, поднял планшет с графиком.
— Двадцать минут назад, товарищ контр-адмирал, ушли на глубину по маршруту "Альфа-1". Связь пока стабильна по кабелю… — Он посмотрел на экран с цифрами и светящимися синусоидами в будке связи. — Но сигнал уходит в искажения. Фон растет. Магнитное поле местами скачет, как бешеное. И… — инженер сглотнул, — трубка охлаждения реактора гидросистемы показывает перегрев. На семь градусов выше нормы.
Соколов нервно зевнул, широко, как человек, не спавший несколько суток. Это был жест не усталости, а сброса чудовищного напряжения.
— Они же знали, куда лезут, — процедил он сквозь зубы, глядя куда-то поверх головы инженера, в серую пелену дождя над лесом. — Знают риски. Пусть пробуют. Докладывайте каждые пять минут.
Он ненавидел эти ожидания. Ненавидел беспомощность своего положения здесь, наверху, когда там, внизу, в кромешной темноте и давлении, решалась судьба проекта. Его проект. Его амбиции и его страх. Каждый раз перед запуском он ловил себя на мысли: а если они просто не вернутся? Исчезнут в подземной бездне, как будто их и не было? Тогда "Проект 741" станет не государственной тайной, а его личной могильной плитой.
Лодка. Опытный образец. Шифр Г-741М, "Горьковская-741 Модернизированная". Она была рождена в муках на закрытом заводе в Сормово, в цехах, где собирали нечто среднее между подводной лодкой, буровой установкой и космическим кораблём для ада. Полтора года ушло на создание уникальной многослойной обшивки, способной выдержать не только чудовищное давление, но и трение о скальные породы. Три месяца — на капсулирование капризной электроники в герметичные блоки, заполненные инертным газом. И неделя — на уговоры, приказы и отчаянные попытки убедить водолазов-испытателей залезть внутрь этого стального червя.
В первом экипаже было трое. Капитан 3-го ранга Виктор Калугин — бывший подводник с Северного флота, с обветренным лицом и взглядом, привыкшим видеть в темноте. Лейтенант-инженер Армен Мурадян — гений систем жизнеобеспечения и гидравлики, чья худоба и бледность контрастировали с его титанической работоспособностью. И старшина 1-й статьи Михаил Соболев, радист, известный на всех флотах как "Пес". Прозвище он получил не за внешность или собачий характер, а за феноменальный слух — он мог уловить в эфирном шуме слабый сигнал за десятки миль, различить по звуку неисправность в моторе или… услышать то, чего не слышал никто другой.
Где-то глубоко под ногами Соколова, на глубине, превышающей пятьдесят метров, в лабиринте бывшего русла реки Сок, погребенного под миллионами тонн воды и ила Куйбышевского моря, лодка Г-741М пробиралась по неестественно прямому подводному тоннелю. Этот ход был не природным — его прорыли в девонском известняке еще в конце 30-х для каких-то засекреченных изысканий, а потом затопили. Теперь он служил первой "трассой" для стального первопроходца. Внутри лодки царил напряженный полумрак, освещаемый тусклым светом матовых лампочек и мерцанием приборов. Воздух был густым, пахнущим озоном, машинным маслом, человеческим потом и едва уловимым запахом страха, который никто не признавал бы.
Под землей. Глубина 52 метра.
— Поток стабилизируется, — монотонно сообщил Мурадян, не отрывая глаз от сложного прибора, похожего на комбинацию манометра и термографа. Его пальцы быстро скользили по регулировочным винтам. — Давление забортное — 5.8 атмосфер. Температура за бортом… пошла вверх. Плюс три градуса за последние сто метров. Дальше — зона с тёплыми грунтовыми слоями. Источник неизвестен. Гидролокатор рисует гладкие стены. Нет обвалов.
Калугин, прильнув глазом к узкому смотровому окуляру перископического типа (в этой пещерной воде он видел лишь зеленовато-серую муть и блики от прожекторов лодки), буркнул в ответ:
— Шум винтов ниже расчетной нормы. Хорошо. Течь в третьем отсеке… — он посмотрел на мигающий индикатор на пульте, — на уровне капель. Не критично. Пройдём ещё двести метров по этому коридору, развернёмся и пойдём на выход. Пес, как связь?
Пес ничего не ответил сразу. Он сидел, вцепившись пальцами в наушники, его лицо было напряжено до предела. Он не слышал Калугина. Весь его мир сузился до хаоса звуков в акустическом эфире. Сквозь привычный гул двигателей, шипение гидравлики, скрежет корпуса о случайные выступы, неизбежный на первом проходе, прорывалось нечто иное. Странные, ритмичные всплески. Низкие, гулкие, словно удары огромного сердца земли. Они нарастали, сливались, создавая резонанс, от которого вибрировали переборки.
Это не было похоже на геоакустику разломов или движение пластов. Это напоминало… голос. Монотонный, нечеловеческий, но слишком ритмичный, слишком *осмысленный* в своей пугающей регулярности. Словно гигантский подземный эхолот бил в ответ на их вторжение, отмечая их присутствие в своих владениях.
— Шум… — наконец выдохнул Пес, с трудом отрываясь от звукового кошмара. — Сильный шум. Неизвестного происхождения. С юго-запада. Резонирует с корпусом. Я…
Он не успел договорить.
УДАР!
Было ощущение, будто гигантский кузнец ударил кувалдой по корпусу лодки. Всё внутри взревело, завизжало, задрожало. Лодку швырнуло в сторону, Калугина и Мурадяна вырвало из кресел. Пес ударился головой о пульт. Основное освещение погасло, погрузив отсек в почти полную тьму. Через долю секунды зажглись тусклые красные аварийные лампы, окрасив всё в цвет крови и тревоги. И сквозь гул аварийной сирены, взвывшей как раненый зверь, пронзил душу леденящий звук — протяжный, скрежещущий визг металла, скользящего и рвущегося о камень. Казалось, сам корпус воет от боли.
— Что за чёрт?! — рявкнул Калугин, отталкиваясь от переборки и бросаясь к пульту. Его лицо было искажено яростью и ужасом. — Доклад! Мгновенно!